«ГЕРОЕМ Я СЕБЯ НИКОГДА НЕ СЧИТАЛ

Автор : Сергей Бабаков
19 марта 00:00

Младший сержант Асхат Зиганшин, рядовые Анатолий Крючковский, Филипп Поплавский, Иван Федотов... Те, кто постарше, конечно же, помнят эту легендарную четверку...

 

Младший сержант Асхат Зиганшин, рядовые Анатолий Крючковский, Филипп Поплавский, Иван Федотов... Те, кто постарше, конечно же, помнят эту легендарную четверку. В марте 1960 года сообщения о ней были на первых полосах газет всего мира. Журналисты не скупились на восклицательные знаки: действия этих парней в условиях, которые сегодня принято называть экстремальными, вызывали искренний восторг и удивление. Даже краткая - в десяток строк - информация о них на страницах советского энциклопедического словаря тех лет и та не лишена восторженных эпитетов: «...Во время вынужденного 49-дневного дрейфа 17 января - 7 марта 1960 г. в бушующем Тихом океане (от Курильских островов до места спасения американским кораблем - 16000 км) ...проявили исключительное мужество и героизм». О подробностях тех событий вспоминает их участник - киевлянин Анатолий КРЮЧКОВСКИЙ.

- Анатолий Федорович, не так давно - 27 января - вы отпраздновали свое 60-летие. Рядовым такое событие не назовешь, и все же берусь предлоложить, что день рождения, отмеченный вами во время дрейфа, так и остается самым памятным...

- Да, так оно и есть. Тогда, в 60-м, это были десятые сутки нашего плавания. Обстановка в те дни была довольно напряженной, и я даже как-то позабыл, что мне «стукнуло» двадцать один. Но спасибо ребятам - вспомнили, поздравили. В то время у нас еще был небольшой запас еды, и командир баржи младший сержант Асхат Зиганшин принял решение сварить в честь праздника не по одной, а по две картофелины. Ребята сделали мне роскошный в тех условиях подарок - налили двойную порцию воды. Но я от нее отказался. «Именинный пирог, - говорю, - едят вместе с гостями» и настоял, чтобы воду разделили поровну. С продуктами у нас тогда было еще более-менее, а вот с пресной водой - беда. Бачок с нею - он стоял рядом с рубкой - смыло с палубы в первые же минуты шторма. Еще день-два обходились тем, что осталось на дне чайника, а потом - пить-то хочется - стали искать выход из такого положения. В конце концов начали «добывать» воду из системы охлаждения дизелей. Можете себе представить, что это была за жидкость - рыжая от ржавчины, с металлическим привкусом. Но выбирать не приходилось - и ей были рады, дорожили каждой каплей. Уже позже, когда течение Курасиво вынесло баржу в более южные широты, нас выручали дожди: стелили на палубе простыни и потом отжимали из них воду. К моменту встречи с американцами у нас даже был ее запас: три стакана. Но тогда мы уже были настолько истощены и измучены, что пить не очень и хотелось. А вот есть... Еще в первые дни дрейфа Иван Федотов вспомнил об одном французском враче - Алене Бомбаре. Тот на резиновой лодке, без продуктов питания и воды пересек Атлантический океан - доказал, что человек может выжить и в таких суровых условиях. В тех местах, где плыл француз, так часто встречались летающие рыбы, что порою они падали к нему в лодку. Вот и мы мечтали о таком: «А вдруг!». Когда удавалось уснуть, а это скорее было какое-то забытье, а не сон - пустой желудок, баржу все время болтает, холод такой, что одежда примерзает к железу, - мне снилось одно и то же: будто мы вышли в теплые воды, через наше суденышко одна за другой перелетают стаи рыб и вся палуба засыпана ими. Первые дни я просыпался и выглядывал из кубрика: может, и правда? Но увы, чуда не было... Думаю, что если бы нам даже и встретились такие рыбы, то они вряд ли смогли бы перелететь через борта баржи...

- Но ловить рыбу вы пробовали?

- Пробовали и не раз. Это уже когда океан несколько поутих. К тому времени наши запасы продуктов стали подходить к концу. 23 февраля отпраздновали День Советской Армии и тогда доели последнее. К началу дрейфа на барже было две банки тушенки, около килограмма крупы и гороха, пачка чая, немного кофе. Возле дизелей - в тепле - хранилось два ведра картошки, но когда начался шторм, она рассыпалась по трюму и попала в лужу солярки. В первый раз сварили ее, попробовали - есть никто не решился. Позже пошла и она, и очистки, которые вначале собирались было выбросить. Ну а когда продукты стали подходить к концу - занялись рыбалкой. Иван вырос на Амуре, в этом плане был самым опытным из нас - он и затеял это дело. Леску сплели из нитей капронового каната, крючок выточили из гвоздя. Но из нашей затеи ничего не вышло: насадить-то на крючок было нечего, а на блесну - мы ее сделали из консервных банок - рыба не позарилась. Да и была ли она вообще возле баржи? Океан продолжал штормить, и что-то рассмотреть в воде было невозможно. Уже перед самой встречей с американцами возле баржи стали появляться акулы, но к тому времени у нас уже не было сил заниматься ими. Самыми тяжелыми для нас стали две последние недели. Все наши разговоры и мысли сводились тогда к одному: как заглушить голод. Чтобы хоть чем-то наполнить желудок, сварили и съели ремешок от часов, поясной ремень. Самыми «калорийными» оказались полоски бараньей кожи, которыми были оклеены меха нашей гармошки, - к тому времени она совсем расклеилась от сырости. Сгрызли веник - на Курилах их делали из побегов бамбука. Дошла очередь и до кусочков мыла, зубного порошка. Словом, перебирать не приходилось.

- А сапоги? Я читал, что и обувь свою вы тоже съели...

- Запоминающаяся деталь. Не было случая, чтобы меня о ней не спросили. Да, пошли в дело и сапоги. Асхат - а он парень находчивый, мастеровой - вспомнил рассказ своей учительницы о затерявшихся в море рыбаках. Те тоже голодали и сварили обед из сапог. Решили попробовать и мы. (Нам еще повезло, что было на чем готовить - в кубрике стояла небольшая печь-«буржуйка».) Но у рыбаков сапоги, по-видимому, были яловые, а у нас солдатская «кирза». Какая это кожа? Одно название. Голенища у них из брезента, так что в дело пошли только их нижние части - так называемые головки. Варили их варили - все равно жесткие. Попробовали жарить - кожа стала чуть мягче. Первым «снял пробу» Асхат. Выждали до следующего утра - вроде без последствий. Тогда получили свои порции и остальные. Чтобы их можно было проглотить - мазали кожу солидолом (на барже нашлась небольшая баночка этой смазки) и ели. Вот такие «бутерброды».

- Вы говорите «варили, жарили». Чем же вы топили свою «буржуйку»?

- Это тоже было одной из наших постоянных проблем. Основной запас дров унесло с палубы в первые же минуты урагана. Вначале обходились теми дровами, что были в кубрике. Но это ведь зима, океан - скоро они закончились. Сожгли два деревянных топчана, спасательный круг, ветошь. Но и этого хватило ненадолго. Прикинули: в баке с горючим должна бы остаться солярка. Но как до нее добраться, ведь трюм на треть залит морской водой? Несколько дней откачивали ее ручной помпой, намучились (она все время ломалась), а оказалось напрасно - в бак тоже просочилась вода. Но выход все же нашли: стали топить печь автомобильными шинами, которые висели по бортам баржи в качестве причальных кранцев. Коптили они, конечно, изрядно, но тут уж, как говорится, «не до жиру...». Шин было четыре, одной хватало где-то на неделю. Кухонным ножом отрезали от них куски - и в печь. Их же планировали зажечь на палубе, если бы увидели какое-нибудь судно или самолет. Но проходили дни, недели, а помощи все нет и нет. Но мы не теряли надежды, верили, что о нас не забыли, ищут. Как выяснилось позже, так оно и было.

- Почему же не удавалось вас разыскать?

- Мешал шторм. Он еще долго не утихал. За весь наш дрейф только четыре дня были относительно спокойными. Когда океан немного утих, на наш розыск и самолеты вылетали, и корабли выходили, но уж слишком быстро и далеко нас унесло. Поиск шел и во время шторма: на осмотр побережья было отправлено несколько поисковых групп. Одна из них нашла на берегу спасательный круг и ящик для дров с нашей баржи - на них был написан ее номер. Думаю, вам понятно на какие мысли натолкнули эти находки командование. Тем более что время идет, а о нас никаких известий. В часть стали приходить письма от родных: «В чем дело, почему сын не пишет?» В конце концов нашим семьям были отправлены извещения о том, что мы пропали без вести. Моя мать получила его за день или два до того, как радио и газеты стали сообщать о нашем спасении...

- Я почему спросил о поисках. Пересмотрел центральные газеты за январь-март 1960 года, но информации о том, что на Курилах пропала баржа с людьми, нигде не нашел...

- Официальных сообщений на этот счет не было. В те годы в Советском Союзе чего только не случалось: и корабли тонули, и подводные лодки из боевых походов не возвращались, но разве в газетах об этом писали? А уж о нашей барже и говорить нечего: крошечное суденышко - всего девяносто тонн водоизмещение, -четыре солдата на нем...

- А почему солдата, а не матроса?

- Наша баржа обслуживала военный гарнизон острова Итуруп - он самый крупный в Курильской гряде. А так как числились мы в штате сухопутной части, то и звания, и форма у нас были сухопутные. Остров имел довольно удобную гавань - она выходила прямо в Тихий океан, но все ее дно было в камнях и поэтому большие суда близко к берегу подходить не могли. Выручали две плоскодонные баржи: наша «Т-36» и «Т-97». Тогда, 17 января 1960 года, они обе стояли на рейде, у так называемой бочки, метрах в 150-200 от берега. Обычно мы заблаговременно получали штормовое предупреждение и баржи успевали вытащить на берег, а в тот день ураган стал для нас полной неожиданностью. Волны были такой силы, что оборвало тросы, которыми баржи были соединены между собой и банкой, - нас стало уносить из бухты. «Т-97» мы сразу потеряли из виду (уже потом узнали, что их выбросило на берег). Работой двигателей - на барже было два дизеля по 300 лошадиных сил - удавалось оставаться в бухте, хотя в какой стороне берег - мы лишь догадывались. Из навигационного оборудования у нас был только компас, но и он оказался неисправен, а волны - они были высоченными - закрывали все вокруг. Так мы продержались несколько часов. Горючего на барже было немного, приходилось его экономить, и когда оно стало подходить к концу, Асхат принял единственно правильное, на мой взгляд, решение - выброситься на берег. Врубили дизеля на полную мощность, но куда там: огромные волны, отжимной (со стороны суши) ветер - к берегу не подойти. Ну а когда двигатели остановились - баржу, как щепку, понесло в океан. Паники среди нас не было - мы верили, что когда шторм закончится - нас отыщут. Но море бушевало еще долго, и все это время на горизонте ни кораблей, ни самолетов. Наша радиостанция вышла из строя - сели батареи, - так что подать сигнал бедствия мы не могли. Но отчаяния не было: «Все обойдется!». Это сейчас понимаешь, как все могло обернуться, а тогда... По очереди несли вахту, вели записи в бортовом журнале, старались соблюдать распорядок дня. Пищу экономили: вначале ели один раз в день, потом раз в три...

- Почему же на барже не было неприкосновенного запаса продуктов? Он ведь предусмотрен даже на танках и БМП, а уж на судне должен быть и подавно...

- Оно-то так. Десятисуточный резерв продуктов был действительно положен, но за несколько дней до того шторма мы стали на плановый ремонт: баржу подняли на берег, «НЗ» сдали на склад. Наш радист - он накануне во время швартовки повредил ногу - лег в госпиталь, а так бы дрейфовали впятером. И тут вдруг команда из штаба: «Подготовить «Т-36» к работе: завтра прибывает рефрижератор с мясом». Вечером баржу спустили на воду, а на следующее утро шторм. Позже одного из офицеров наказали за то, что мы оказались без «НЗ» и запасов горючего. Но на мой взгляд, винить его не в чем - кто же тогда мог предположить, что все так обернется? Вообще в нашей истории много случайного. И незапланированный спуск на воду, и то, что наша, не рассчитанная на океанское плавание, баржа выдержала удары шторма, и неожиданная встреча с американцами... На 45-е сутки плавания мы ведь видели вдали корабль, пытались привлечь его внимание - зажгли костер из шин, - но он прошел мимо, хотя должен был нас заметить. В следующие дни такая история повторилась еще дважды. Скрывать не буду - временами меня охватывало отчаяние: «Неужели нам никто не поможет?»... И вот 7 марта (по нашим подсчетам выходило 8-е - не учли, что год был високосным) лежу в кубрике и вдруг слышу шум авиационных моторов. К тому времени то у одного, то у другого из нас уже возникали слуховые галлюцинации, и вначале я подумал, что эти звуки мне кажутся. Даже не стал ничего говорить ребятам. Но и кто-то из них тоже услышал этот шум. Все вместе, поддерживая друг друга, выбрались на палубу. Смотрим - и правда, самолеты, а чьи - разобрать не можем - ослабло зрение. Самолеты покружили, покружили и улетели, а потом появился вертолет. Вначале мы решили, что раз авиация летает - значит, где-то рядом берег, но затем кто-то из ребят заметил вдали корабль. Это был американский авианосец «Кирсардж». Огромный - ничего подобного я раньше не видел. Когда он подошел к барже ближе, с него трижды прокричали по-русски: «Помощь вам!» Потом над нами завис вертолет. С него на палубу баржи опустили трос с петлей - что-то типа хомута - и лебедкой, по одному, подняли нас на борт.

- С собою что-то на память о барже взяли?

- Ничего. Мы ведь первоначально не планировали ее оставлять - даже бортовой журнал не захватили. В газетах потом писали, что Асхат, как капитан, покинул судно последним, а реально он поднялся на вертолет первым: собирался вести переговоры с американцами. Мы думали: попросим горючее, еду, воду и потихонечку, вдоль берега, своим ходом возвратимся на Итуруп. А когда узнали куда нас занесло, поняли, что с баржей придется расстаться.

- Куда же она подевалась потом?

- Не знаю. Если я правильно понял, американцы обещали доставить ее в ближайший порт, но выполнили ли свое обещание? Больше ничего о ее судьбе я не слышал... На авианосце нас первым делом накормили, предложили по сигарете. Мы не отказались - папиросы, а потом и чай мы скурили в первые недели дрейфа. По одной затяжке сделали... и очнулись уже в медицинской палате. Там за нас взялись врачи. Какая-то особая помощь никому из нас не понадобилась. Отощали мы порядком, но общее состояние оставалось нормальным. Когда меня взвешивали, смотрю: что-то весы показывают еще больше, чем я весил раньше. А шкала-то на них в фунтах. Когда пересчитали, то получилось, что я потерял 27 килограммов. Примерно на столько же похудели и ребята... Первые дни мы все лежали в одной палате и почти не поднимались с кроватей. А когда встали на ноги, а потом нас расселили в две каюты, появилась возможность встречаться с экипажем. Правда, английского никто из нас не знал. Помог американский сержант Васыль Гетьман - его родные были выходцами из Западной Украины - и еще один член американского экипажа (уже не помню его звания) Владимир Кузнецов - он был из семьи русских эмигрантов. Общение с экипажем оставило теплые воспоминания.

- На фотографиях, сделанных в первые дни пребывания вашей четверки на борту авианосца, на ваших лицах ни одной улыбки. В глазах угадывается какая-то тревога, настороженность. Вы тогда чего-то опасались?

- Не до улыбок нам было. Мы ведь в те дни только-только начали приходить в себя. Да и новая обстановка, незнакомые люди... Хотя что теперь скрывать - дело не только в этом. Была настороженность, была. Да еще и какая - это вы точно подметили. Когда нас подняли на «Кирсардж», Асхат сказал: «Легче было бы умереть, чем попасть к американцам!» Не удивляйтесь! Вспомните в какое время это происходило! В те годы хотя и наметилось некоторое потепление в отношениях между СССР и США, но ничего хорошего от янки мы тогда не ждали. Знали, как в свое время поступили чанкайшисты, захватив советский теплоход: издевались над экипажем. А для нас тогда что чанкайшисты, что американцы - все были на одно лицо. «Империалисты!». Но потом видим - нормальные люди, к нам относятся по-доброму. Мы стали помаленьку отходить. Но настороженность оставалась. До этого ведь никто из нас с иностранцами дела не имел, а тут мало того что впервые оказались за границей, так еще пришлось в пресс-конференции участвовать. На авианосец тогда прилетело около двух десятков журналистов. Обступили нас со всех сторон, всюду за нами ходят, фотографируют. Чего они от нас хотят? Что им можно говорить, а что нельзя? Несколько успокоил нас Борис Стрельников - корреспондент газеты «Правда» в США. Он дозвонился на «Кирсардж», проинструктировал: «Ничего не бойтесь! Рассказывайте все как есть!». Инструктаж инструктажем, но держались мы на пресс-конференции скованно. Нам тогда еще и физически было тяжело. Ноги не держали - к моменту встречи с «Кирсарджем» мы были уже на пределе... У меня тогда в голове была только одна мысль, одно желание - протянуть еще денек. Лежали вчетвером в одном спальном мешке (пока были силы - сшили его из одеял), почти не разговаривали. Все, что можно было обсудить, мы уже обсудили. Заранее оговорили, как поступим, если будем умирать: попрощаемся друг с другом, а тот из нас, кто останется последним, напишет на переборке каюты наши имена. Ведь должны были эту баржу все-таки когда-нибудь найти! Тогда бы и узнали о нас. Но, как видите, все обошлось... За те две недели, пока авианосец шел к Сан-Франциско, мы несколько пришли в себя, но волнение оставалось: «Что там впереди?» Особенно переживал Асхат: «Спросят с меня за баржу! Зачем только мы ее оставили?». Мы как могли его успокаивали: «Да брось ты! Главное, что живы!»... В порту нас ожидали представители советского посольства в США. Встреча была теплой, о судьбе баржи даже не вспомнили. Асхат несколько успокоился, но окончательно волноваться на этот счет перестал, только когда мы возвратились в свою часть. Там тоже обошлось без упреков.

- Чем вам запомнилась Америка?

- В памяти сохранились общие теплые впечатления, а вот детали тех дней помню плохо - сразу столько событий! В числе первых была встреча с мэром Сан-Франциско - он вручил нам символические ключи от города. Потом перелетели самолетом в Нью-Йорк, оттуда пароходом во Францию и уже из Парижа (там в посольстве нас переодели в военную форму) - в Москву. В столицу прилетели в последних числах марта. А там такая встреча! В те дни у меня было ощущение, будто все это происходит не со мною. Хотелось одного: скорее бы вся эта шумиха заканчивалась, и домой! Вы и не представляете, какой стресс мы тогда испытали! До этого 49 суток общались только между собой, почти не выходили из рубки и кубрика (а он такой, что в полный рост нельзя было подняться), и вдруг мы на виду у всех: толпы встречающих, журналисты, дипломаты, приветственная телеграмма Хрущева, сообщение о награждении нас орденами Красной Звезды... А мы ведь самые обычные сельские парни. Я до армии дальше Винницы не выезжал. Советский Союз впервые увидел из вагона поезда, когда нас, призывников, полтора месяца везли «теплушками» в Советскую Гавань. Когда в Сан-Франциско переодевались в гражданские костюмы, никто из нас четверых не знал, как галстук завязать - посольские помогали. Шляпы тоже там впервые надели... Для меня те дни в Америке были, пожалуй, самыми напряженными в моей жизни. Порою даже мелькала мысль: «Уж лучше бы я остался на барже!» Меня потом спрашивали: «Как ты с ума не сошел?». И правда, было от чего... Думал, возвратимся в Союз и будет полегче, но и там: митинг на аэродроме, встреча с министром обороны, вручение наград в Кремле (планировалось, что их нам вручит Ворошилов, но он заболел и из Киева для этого прилетел его заместитель Коротченко), прием в Центральном комитете комсомола. Там, кстати, небольшой казус вышел: наши фамилии занесли в книгу почета ЦК ВЛКСМ, а Ваню Федотова в комсомол приняли уже позже, когда мы на Сахалин возвратились... После Москвы нам дали по две недели отпуска, и я полетел самолетом на родину. И там не легче: в Киеве - митинг, в Виннице - еще один. Оркестры, цветы, первые лица... После отпуска нас отправили в Гурзуфский военный санаторий. Еще месяц пробыли там и уже потом возвратились к себе в часть. Такое вот получилось кругосветное путешествие.

- Как сложилась дальнейшая судьба вашей четверки?

- Мы еще некоторое время послужили на Сахалине, а потом всех нас одновременно уволили в запас. Иван Федотов - он был женат, и у него, пока мы плавали, сын родился - возвратился к себе на Дальний Восток. Там закончил речное училище, ходил в море ловить рыбу. Асхат, Филипп и я четыре года занимались на судомеханическом отделении Ломоносовского мореходного училища. Потом наши пути разошлись: ребята остались на Балтике - Асхат ходил механиком на аварийно-спасательном судне, Филипп - на гидрографическом, а я поехал работать в Мурманск. Там трудился 2-м механиком вспомогательного судна, но потом тяжело заболел, и врачи посоветовали сменить климат. С 1964 года я киевлянин и работаю на судостроительном заводе «Ленинская кузня» - он и сейчас свое название не поменял. Все это время на инженерных должностях, последние три года - заместитель главного механика. С распадом Союза наш завод, как и многие, пережил тяжелые времена, но теперь ситуация стала получше: имеем заказы, сейчас вот строим контейнеровоз для Голландии. Недавно впервые за последние годы получил свою зарплату полностью - до этого ее выдавали частями... У всех из нашей четверки уже взрослые дети, внуки растут. Моей внучке Зое - тринадцать лет.

- Анатолий Федорович, а какую роль в вашей жизни сыграл тот дрейф?

- Непростой вопрос. Наверное, если бы не шторм, дослужил бы свой срок, возвратился в родной поселок, работал бы, как и до армии, на сахарном заводе. Скорее всего, пробовал бы поступить куда-нибудь учиться. Жил бы себе тихо, незаметно. Как все. Да мало ли как могло все сложиться... А так, конечно, оказавшись на виду, всю жизнь ощущаю на себе вольное или невольное внимание окружающих. А это, как говорится, обязывает. Помню, еще когда мы в мореходке учились - приходилось ночами сидеть над учебниками - стыдно было от других отставать. Времени на учебу у нас было меньше, чем у однокурсников - нас постоянно приглашали на всевозможные встречи. И отказаться неудобно - подумают зазнаемся, а пойдем - времени посидеть над конспектами почти не остается. Мы тогда были нарасхват. Нас узнавали на улицах, приглашали в гости, автографы просили. Мы еще в Америке были, а в газетах уже начали печатать повесть о нашем дрейфе. В кинотеатрах перед сеансами показывали хронику тех событий. Потом еще и несколько книг вышло...

- В свое время читал о вашей четверке в «Детской энциклопедии». Помню, был еще и художественный фильм о тех событиях...

- Да, его в 1963 году сняли. «49 дней в Тихом океане» назывался. Нас, троих «ленинградцев» пригласили на допремьерный просмотр. Ребятам да и мне фильм не понравился - много было расхождений в деталях. Режиссер наши замечания выслушал и говорит: «Понимаю, что реально оно было не совсем так, как показал я, но это ведь художественное произведение. Вы уж, пожалуйста, дайте согласие на его показ». А нам что, жалко? В основном там все правильно... От режиссера узнали о том, что до нас этот фильм посмотрели маршалы Малиновский и Голик, и они были от него в восторге: «Вот на таких примерах надо воспитывать молодежь!»... Фильм вышел на экраны, и нас стали спрашивать: «Вы говорите, что было так, а в фильме показано по-другому». Приходилось объяснять, почему так получилось.

- А какие вопросы задавали чаще всего?

- Самые разные. Чем моложе аудитория - тем неожиданнее. Но вот что заметил: чем дальше, тем все чаще стали спрашивать: «А почему вы не остались в Америке?». С таким, знаете, недоумением. В начале 70-х этот вопрос уже звучал чуть ли не на каждой встрече.

- А предлагали?

- Да. Еще на авианосце американцы говорили: «Если боитесь возвращаться в Советский Союз - можете остаться у нас». А чего нам было бояться? У меня тогда и мыслей не было становиться американцем. Посмотрел я на эту страну и понял: это не для меня. Надо там родиться, вырасти... Я бы там жить не смог. Да и ничем особым меня Америка не удивила. Разве что телевизоры там впервые увидел, но, говорят, они тогда и в Советском Союзе уже были. А так... У нас на Крещатик выйдешь - ничуть не хуже!

- Среди героев-символов советской эпохи сегодня, наверное, немного найдется таких, кого бы не коснулось волна «разоблачений». Ваша четверка - это ведь тоже символ начала 60-х годов: «Обыкновенные, советские». До вас «разоблачители» не добрались?

- Ну почему, пытались и нас дегтем мазать. Но это ведь бесполезно! Хотя бы потому, что и тогда говорил, и сейчас повторяю: «Героем я себя никогда не считал». Да и ребята, знаю, тоже реально оценивали произошедшее с нами. В 1965 году, когда меня принимали в партию, секретарь Подольского райкома партии посмотрел мою анкету и спрашивает: «А за что вас орденом Красной Звезды наградили?». Я растерялся, не знал, что ему и ответить. В указе было написано: «За проявленное мужество при выполнении воинского долга и стойкость в борьбе с силами стихии». Но произнести это вслух - постеснялся. Выручил директор завода: «Да что его спрашивать? И так все знают!»... Мы ведь и тогда, в 60-м, понимали, что наша четверка стала частью большой политики - потому и такое внимание к ней. Честное слово, даже порою неловко было перед людьми. Мы-то сознавали, что все это дело случая. Наверное, будь на нашем месте другие - и они бы вели себя ничуть не хуже.

- Как знать. Разве мало примеров, когда люди, оказавшиеся в подобной, а порою даже менее драматичной ситуации, впадали в отчаяние, проявляли далеко не лучшие человеческие качества...

- Что и говорить, нам просто повезло - обошлось без конфликтов, ссор, грубости. Тут ведь многое сказалось. И то, что у нас был признанный лидер - Асхат, и то, что мы были простые, без заумностей, сельские хлопцы и еще до армии узнали почем «фунт лиха». Я вот без отца вырос (он в 43-м на фронте погиб), а нас у матери было трое. Жили более чем скромно. После школы портфель домой забросишь - и на сахарный завод жмых грузить, на хлеб зарабатывать. И у ребят было примерно такое же положение - жизнь нас не баловала. Да и воспитание наше советское - что о нем ни говорите - много значило: «Сам погибай, а товарища выручай!» Мы тогда этот призыв буквально понимали... Американцев что поразило: подняли нас на борт «Кирсарджа» - а мы грязные, заросшие, в валенках - впечатления цивилизованных людей, наверное, не производили, но подали Филиппу кружку с водой - он глоток из нее отпил и передал по кругу остальным. Не одичали! И сегодня помню, какой вкусной показалась мне та вода!

- Анатолий Федорович, в следующем году 40-летие тех событий. Наверное, у вас есть какие-то планы относительно юбилея?

- Какие там планы? Что сейчас можно загадывать человеку, живущему от зарплаты до зарплаты? Конечно, было бы здорово встретиться со своими ребятами, побывать на Курилах, в той самой бухте. С Асхатом мы виделись в позапрошлом году в Москве на съемках телепередачи «Как это было», а так - вы не поверите - за все прошедшие годы ни разу все вместе и не собрались. Асхат и Филипп - в Санкт-Петербурге, Иван - в Благовещенске, я - в Киеве. Раньше хоть перезванивались, но при нынешних ценах на телефонные разговоры и это редкость. Иван Федотов сейчас болеет - лежит парализованный. Приехать бы к нему вместе с ребятами, но где взять деньги? Просить кого-то о помощи? Но кому мы теперь нужны? Мне уже советовали: обратись, мол, к американцам - к тому же мэру Сан-Франциско - они помогут. Думаю, американцы откликнулись бы, но написать им - рука не поднимается. Понимаю ведь, что получится как у тех попрошаек, которые по вагонам ходят. Слышали, наверное: «Люди добрые, извините, что беспокоим! Дом наш сгорел. Помогите чем можете!»... Стыдно и напоминать о себе... Я уже говорил, что героем себя не считаю, но если нас можно назвать героями тех событий - тут это слово, наверное, допустимо - то выходит, что мы пока еще существующие герои уже несуществующей страны...