СОВЕТСКИЙ ОРЕЛ

О парадоксах колхозного бонапартизма

«Поэты любят писать в своих стихах об орлах, причем всегда с похвалой. У орла и вид неописуемой красоты, и быстрый взгляд, и прекрасный полет. Орел не летает, как другие птицы, а уносится или парит в облаках; более того - смотрит на солнце и беседует с грозами. А некоторые одаряют даже его сердце великодушием. Если, например, хотят воспеть в стихах постового, то обязательно сравнят его с орлом(...)

А теперь думаю об орлах так: орлы - и только. Хищные, поедающие мясо, и только то их оправдывает, что сама природа создала их исключительно антивегетарианцами. А поскольку они при этом еще и сильные, дальнозоркие, быстрые и безжалостные, то совершенно естественно, что при виде их все царство птиц спешит спрятаться. И происходит это от страха, а не от восторга, как убеждают поэты.

Михаил Салтыков-Щедрин. «Куклы и люди»

1.

Каким образом Александр Лукашенко, обычный депутат (а противником его был Вячеслав Кебич, кандидат от коммунистической номенклатуры, контролирующей все средства массовой информации), победил на президентских выборах?

Лукашенко обещал, что будет бульдозером, который уничтожит коррумпированный аппарат старой номенклатуры. На это же рассчитывала и часть белорусских демократов, поддерживая его.

Он был аутсайдером, человеком, не принадлежащим к правящей системе, который атаковал центральные элиты. Он представлялся как кандидат для так называемых простых людей и как выразитель их недоверия к любой элите. Обещал войну с коррупцией и введение порядка, благосостояния и стабилизации, а также - сближение с Россией. Опирался на страх белорусов перед изменениями, перед неясным завтра, перед свободой, в которой они видели хаос, беду и безработицу.

Он победил в Беларуси, в стране, которая получила независимость неожиданно для самих белорусов. Ведь коммунизм в Беларуси не надломился сам в результате внутренних кризисов, действий демократической оппозиции или эволюции партийных реформаторов. Белорусский коммунизм проиграл в результате поражения коммунистов советской Москвы в августе 1991 года. До этого Беларусь называли «Вандеей перестройки», то есть она была заповедником сталинского консерватизма

2.

Белорусы - это добрый, очень несчастливый народ. Это народ без государственной и демократической традиции; народ - хоть сам не обижавший никогда других народов - жестоко русифицированный царизмом и советской системой, а в промежутках - жестоко преследовавшийся нацистами. Поэтому может удивлять и импонировать то, что за такое короткое время и в таких неблагоприятных условиях возникла демократическая оппозиция, которая мужественно подставляет чело диктаторским притязаниям Лукашенко. Люди белорусской оппозиции заслужили от поляков слова высшего признания и солидарности.

Сегодня Беларусь поражает наблюдателей; она нарушает все существовавшие до сих пор представления об угрозе демократии в эпоху посткоммунизма.

Какие это были представления? Мы считали, что демократии угрожает - вооруженная или ползучая - контрреволюция коммунистической номенклатуры и новый диктат коммунистической партии: ведь Лукашенко выиграл президентские выборы в борьбе против коммунистической номенклатуры, а коммунистическая партия сегодня находится в оппозиции по отношению к его диктаторской политике.

Мы считали, что демократии угрожает национализм как идеология новых элит власти, а также этническая нетолерантность. А Лукашенко со страстью атакует белорусский национализм и, более того, пренебрегает белорусскими народными традициями и белорусским языком, восхваляя при этом великорусский национализм.

Мы считали, что демократии угрожает радикальный, «пещерный» антикоммунизм, который, используя политику возмездия и дискриминации в отношении людей старого режима, уничтожит принципы государства права. А Лукашенко весьма далек от идеи декоммунизации и люстрации.

Мы считали, что демократии угрожает просачивание московской агентуры, которая может монополизировать политическую жизнь. А Лукашенко, хоть и самый промосковский в мире, стал ультрапромосковским: он более промосковский, чем Ельцин и Черномырдин.

Мы считали, что демократии угрожает резкое сопротивление мира труда политике «шоковой терапии» или быстрым темпам рыночных преобразований. А в Беларуси и не было никакой «шоковой терапии».

Откуда же тогда сила Лукашенко? Почему он выигрывает очередные плебисциты, которые прокладывают ему дорогу к колхозному бонапартизму с позволения большинства? Почему большинство голосует за примитивного демагога, который уже стал объектом насмешек всего мира?

3.

Это естественно - обретенная свобода порождает сперва большие надежды, а затем большие разочарования. Когда оказывается, что демократия не только не приносит лекарства от всех болей мира, а приносит потрясения, безработицу, беду и страх перед завтрашним днем, - появляется ностальгия по «старым добрым временам» Белорусский поворот к прошлому должен был означать поворот к советскому прошлому; к советской Беларуси.

Поляка это должно поражать. Президентом Белорусского государства был выбран тот единственный парламентарий, который голосовал против ратификации Беловежских соглашений. А ведь те соглашения - напомним - определили распад Советского Союза и создание суверенного Белорусского государства. Президентом стал политик, который добивался, чтобы гербом Беларуси снова стал советский символ; политик, который публично заявлял, что белорусский язык не может быть языком обучения в высших учебных заведениях, политик, который вернул официальный статус государственного языка русскому языку - то есть языку оккупанта. И всего этого он добился, располагая поддержкой большинства граждан.

Как это возможно? - задается вопросом поляк. Так вот, это возможно. В стране, полностью русифицированной и советизированной, защита русского языка не означает служения Москве, а пренебрежение политиков многолетней привычкой людей может привести к их политической самоизоляции. Ведь это общество не было подготовлено к парламентской демократии и рыночной экономике; многие граждане Беларуси не знали белорусского языка, поскольку обычно его не изучали в школе; большинство не воображало себе Беларуси без России - Старшего Брата.

В слишком быстрой и принудительной дерусификации, которой сопутствовали нужда, неразбериха и коррупция, большинство видело угрозу своей безопасности. И это большинство отдало голоса за политика с харизмой, который искусно взывал к массовым эмоциям и страхам и обещал простые рецепты разрешения трудных проблем. Как же не отдать голос за этого человека ниоткуда, простого и справедливого, немного Ильи Муромца, немного Яносика?

У Лукашенко есть инстинкт политического демагога: он умеет назвать врага. Этим врагом является коррумпированная политическая система, которая не дает жить людям. Только он, кандидат обычных людей, стоящий над партиями и над разделами, не отмеченный грязью политических интриг, торгов, сможет понять, почувствовать и определить нужды народа. Только он знает, что этому народу, покорному судьбе и послушному любой власти, нужен Вождь, Отец и Учитель, который построит харизматическое государство благосостояния и порядка. Только он знает, что народ не хочет никаких политических «партий-карликов». Для этого он создал так называемую вертикаль, собственную территориальную администрацию, наделенную - по примеру наполеоновских префектур - всеми компетенциями. Вертикаль зависит только от него, Лукашенко. Не вырывает ли он таким образом зубы у старой номенклатуры и нового паразитического политического класса? Не проводит ли ежедневные диалоги с народом через головы обанкротившихся морально элит? Не он ли первым понял, что общество, которое не знает белорусского языка, нельзя за короткое время принудить к этому языку? Не такой ли смысл имеет референдум, в котором народ наделяет его почти царской властью?

4.

Лукашенко не принадлежит ни к какой мафии или группировке; у него нет своей политической партии - он сам и мафия, и группировка. Именно этим отличается колхозный бонапартизм от банального посткоммунизма. Против Лукашенко выступает плотный блок политических партий, и коммунистических, и антикоммунистических.

Внимание! Это означает, что историческое разделение на посткоммунистов и постантикоммунистов - хотя и существует реально - перестало быть в Беларуси главным разделением. Не является главным также разделение на сторонников и противников пророссийской политики, подавляющее большинство белорусских политиков высказывается за тесный союз с Россией. Что же тогда является предметом белорусского спора?

Популизм коммунистической эпохи имеет особенные черты, которые отличают его от популизма иных эпох. Этот популизм является политической практикой людей, которые, не доверяя частной собственности, хотят иметь в собственности целое государство. На место старой большевистской номенклатуры пришел Лукашенко и его «вертикальный» аппарат.

Их силой является не мобилизация масс - как в классическом популизме, - а их деполитизация и апатия, податливость на пропагандистскую ложь и страх перед властью. Их силой является слабость хрупких демократических институтов и слабость политической партии.

Белорусские демократы правы, когда обвиняют Лукашенко в стремлении к диктатуре, в нарушении конституции, в поругании права. Но это он прав, когда говорит о «партиях-карликах».

Популизм после коммунизма имеет разные обличья. Имеет обличье этнической ксенофобии, которая является реакцией на многолетнее угнетение народа или на кризис многоэтнического государства. Имеет обличье религиозной нетолерантности, которая является реакцией на годы принудительной атеизации. Имеет обличье социальной демагогии, которая является реакцией на политику форсированных реформ, рост общественного неравенства и безработицы. Но происхождение популизма Лукашенко - совсем другое: этот популизм родили не решительные реформы, а отказ от них; ситуация, в которой страх первых пребывающих у власти политиков перед изменениями и общественными конфликтами блокирует реформы, и тогда наступает стагнация, за ней бессильная фрустрация, а потом уже появляется Лукашенко - настоящий homo sovieticus.

Лукашенко - это крайний случай. На случайность накладывается своеобразная мешанина коммунистической и фашистской риторики, полное отсутствие политических традиций, пренебрежение к праву, политическая культура шефа колхоза, нацизм и этатизм. Этот синдром может быть примером для изучения в области политической психопатологии.

Давайте посмотрим: Лукашенко родила ситуация белорусской войны всех против всех - белорусской «войны наверху». В таких войнах никогда не бывает чистой вины или чистой невинности. Все немного виноваты и несут ответственность. И все становятся жертвами такой войны. Единственным победителем оказывается Лукашенко, а вчерашние враги создают сегодня только коалиции проигравших.

Эти рассуждения я адресую также и лидерам всех лагерей польской политической сцены.

5.

Белорусский конфликт является, естественно, грубой борьбой за власть: кто будет править? Но он также является спором о способе правления: спором между несовершенной, некомпетентной и коррумпированной парламентской демократией и несовершенной, некомпетентной и коррумпированной диктатурой Лукашенко. Этот спор - несмотря на теперешний успех президента - по крайней мере не закончен. Поэтому важно понять, ради чего ведется эта игра.

Ставкой являются не только принципы, которые должна защищать польская политика, если хочет сохранить верность национальной традиции. Ставкой является Россия.

Отношения Лукашенко с Москвой по крайней мере не однозначные. Лукашенко - это лакей-доброволец, который с горячностью начал обучать своего господина великорусским манерам. В таких диковинных отношениях Старшего Брата с Братом Младшим уже не собака машет хвостом, а хвост пробует махать собакой. Россияне надолго запомнят унижение, которое испытал их премьер-министр от колхозного наполеона.

Лукашенко вносит в российские дебаты тон, близкий риторике Зюганова и Жириновского; тон убийцы российской демократии. Беларусь, которой правит Лукашенко, снова становится «Вандеей» -на этот раз российской демократии. Ведь Лукашенко - это вовсе не московская марионетка; он - советская кукла, которая вторгается в российские демократические дебаты и ищет общий язык с российской «черной сотней». Если Беларусь будет присоединена к России, то я нисколько не удивлюсь, если этот колхозный Bonaparte попробует получить власть в Кремле. В конце концов - чем он хуже грузинского семинариста?

Когда - несколько месяцев назад - я брал интервью у президента Беларуси, он упорно повторял мне, что «мы славяне» прекрасно друг друга понимаем, что «русский язык является собственностью не только россиян, а всех советских людей». Что-то зазвенело у меня в ушах - какой-то знакомый, но зловещий тон; какая-то известная, но отвратительная мелодия...

130 лет назад, в 1867 году, в Москве прошел славянский съезд, организованный российскими панславянистами. Их послание звучало: «Россия не может скрывать ни своего племенного сообщества и связи с 80 миллионами славян, ни своего родства с находящимися за ее границами, как бы то ни было, 30 миллионами австрийских и турецких подданных». Они также утверждали, что «славянские языки не настолько разошлись и застыли в своей изоляции, чтобы не могли установить между собой полного понимания». Доказывали при этом, что русский язык - как наиболее зрелый - должен стать органом и основой славянского объединения.

Это было печальное время для Польши. Польша пребывала в скорби после поражения январского восстания, отмеченного ссылками, казнями, виселицами Муравьева-Вешателя. Но и для Польши у панславянистов нашлось доброе слово. Утверждали, правда, что Польша есть «иудей славянщины», который из высокомерия или малодушия предал лозунг братства славян и обрек себя на гибель. Грехом Польши было то, что она не понимала «исторической миссии России», которая должна была заключаться в освобождении и объединении всех славян. Однако - утверждали - «Россия готова принять Польшу, как любящая мать блудного сына, который возвращается, покаявшись».

Понятие «поляка» было разделено на этнографическое и политическое. Поляк этнографический не мешал российским панславянистам, но - доказывали они - «поляк как термин политический является натуральным и опасным врагом для России». Панславянисты доказывали, что «в России нет ненависти к польскому племени, но есть и должна быть ненависть к идее государственности Польши».

Сегодня к этой панславянской традиции примыкает Лукашенко. В гнезда возвращаются орлы?

6.

Несколько месяцев назад на страницах «Газеты выборчей» я критиковал ход визита Александра Квасьневского в Беларусь. Сегодня хочу выразить убеждение, что нынешнюю политику польского президента по отношению к белорусскому кризису нужно признать разумной, наделенной мужеством и воображением, согласной с польской традицией и польскими интересами. Я имею в виду, естественно, инициативу совместной декларации президентов Литвы, Украины и Польши по вопросу Беларуси. Эта политика заслуживает поддержки общественного мнения.

7.

А что Лукашенко? Что ж - советский орел, как советский орел... Его ли это вина, что природа создала его антивегетарианцем? А может, это не орел? Может, это стервятник?