Война — это печь, в которую летят недописанные рукописи книг и окурки судеб.
Так говорил вуйко Дезьо
Когда взрывная волна добирается до окна, по стеклу расползается паутина трещин, часть осколков выпадает, и привычная картина за остатками оконного стекла распадается, создавая новую искромсанную реальность. Так война превращает целостный до сих пор мир в осколки рефлексий.
Сегодня так бывает: появляется новость, и ты сразу ищешь адрес или контакт знакомого, кому бы срочно ее сообщить. Но в следующее мгновение тебя что-то отвлекает — то ли чайник на плите, то ли грохот во дворе, то ли какая-то другая насущная потребность. Ты наконец с этим разбираешься, возвращаешься к компьютеру, вспоминаешь, что же срочное хотел сделать, и вдруг понимаешь, что все это не то, это не та новость, которой следует отвлекать знакомого.
Мы все ждем одну самую главную новость, она стала фоновой, и планку ожиданий подняла на невиданную доселе высоту. Так что все, что бы ты ни писал, по сравнению с ней будет пустым. Наверное, потому и не получается писать о войне. Следует писать о жизни.
Но это тоже будет о войне.
Я вынимаю осколки стекла из разбитого взрывной волной окна жизни
Возле моря местные рыбаки мне рассказывали, что чайки — это души умерших моряков. В этом году над Черновцами я начал наблюдать удивительно много чаек, которых раньше очень редко можно было увидеть лишь над озерами. Как-то я подумал, что это души наших ребят, влюбленных в Черемош, Прут и Днестр. Земля прорастает маками, а небо ей вдогонку — чайками. Такая вот земная и небесная жатва войны.
Только что в Черновцах заревела сирена воздушной тревоги. Я проснулся, подошел к окну, чтобы его закрыть. Звук сирены стих, а я задержался возле окна, вглядываясь во тьму города. И вдруг себе представил, а, скорее, величие тьмы навеяло, масштабную фантасмагорическую картину.
Несколько часов тому назад из-под Мурманска взлетели самолеты. Они полетели к Каспийскому морю. Там развернулись и вышли на «точки пуска». Оттуда в сторону украинских городов полетели ракеты. И все стихло.
В Украине ночь. Все спит. Спят взрослые и дети, спят села и города. А где-то в темном небе сгорает топливо ракеты и толкает в эти города рукотворную смерть, придуманную другими людьми, давшими приказ убить сонных людей.
Только какой-то нечеловеческий замысел мог сотворить этот сюжет и воплотить его в реальность.
Почему-то вспомнился черт в ночном небе среди звезд у Гоголя, а за ним всплыла его же цитата: «И это все происходит, думаю, оттого, что люди воображают, будто человеческий мозг находится в голове; совсем нет: он приносится ветром со стороны Каспийского моря».
От провала в полный когнитивный кавардак меня спасает мысль, что, кроме всего, в Украине есть еще и люди, которые не спят. Они на страже.
«Против врага — сабля, против дьявола — крест!»
Человека, его зрелость очень хорошо характеризует то, какую ответственность он берет на себя и за кого. Инфантилизм это и есть безответственность. Сама же ответственность происходит от способности прогнозировать последствия своих действий.
В условиях войны, да и не только войны, для оценки человека хорошую подсказку дает ответ на вопрос «За что или за кого он взялся отвечать?»: за себя, за семью, за громаду, за партию, за государство, за народ, за родину или за Родину и т.п.
Я смотрю сейчас на ИПСО, разгоняемые кремлевскими информационными войсками, и мне иногда становится жутко. Это хорошо, что большая часть мира уже убедилась в их лживости и коварности, научилась давать им отпор. А как бы все выглядело, если бы Украина на поле боя не показала своей стойкостью, мужеством и жертвенностью всему миру правду: кто есть кто, где — честь, а где — вероломство?
Дело в том, что, если смотреть глобально, Россия технически вооружениями проигрывала условному Западу. Но в информационной войне без украинского перелома Запад не смог бы противопоставить кремлевскому информационному нашествию консолидированное сопротивление. А значит, на фоне возможного поражения Украины он проиграл бы политически. Назовите мне страны Запада, где нет политических проектов, ангажированных Россией. Это все взорвалось бы мгновенно.
Именно в этом и заключается цивилизационное величие подвига украинцев.
«Ця хуртовина не мине ніколи,
У плід зіллється квітка,
Осінь все довкола
Переснує у жовті кольори.
Тоді сніжинка ляже на щоку,
Як нині цвіт ляга.
О, вічна хуртовина.»
День 48-й
Историческое рейдерство всегда заканчивается рейдерством территориальным. Война — это инструмент выживания России.
Каждая культура — это в первую очередь сублимация невроза, который оберегает сообщество от самоуничтожения. Поэтому любая попытка ассимилировать культуры будет сопровождаться усилением невроза ассимилированных. Если это проявление не будет сублимировано преимуществами ассимиляции, то невроз неизбежно превратится в агрессию.
Россия ассимилировала огромное количество народов, народностей, племен, не предложив им взамен никаких преимуществ. Так что она вынуждена агрессию, продуцируемую процессами принудительной ассимиляции, постоянно перенаправлять в войны и внешнюю экспансию. А значит, санкция на грабеж и зверства во время этих войн становится единственным преимуществом ассимиляции народов в Российскую империю. Ни одно поколение народов, населяющих Россию, не жило в мире без войны.
Словно некое видéние у меня перед глазами появился фантастический спонтанный порядок, возникший когда-то тысячелетия назад на берегах Борисфена. Возник, наполнялся новыми народами, верованиями и смыслами и никогда не распадался. И каким же мизерным в сравнении с ним выглядел кремлевский недомерок, кургузый всем: и ростом, и умом, и образованием, и моральным миром.
В это мгновение логика, приведшая меня к выводу о неизбежности нашей Победы, объединилась с метафизикой, существующей в языке, сказках, легендах, материнских объятиях.
Так что, наша Победа будет полной. Это был вывод первого дня войны, который в нашей жизни навсегда запечатлится как «тот день».
Война заголовков отнимает не территории, а ум
Всем, кто старается выиграть войну пиаром, стоит постоянно вспоминать правдивое народное определение маршала Жукова — мясник.
Начинало смеркаться, так что мы свернули гульки и пошли в парк пить чай из термоса, который взяли с собой из дому.
Пока на лавочке высматривали между деревьев летучих мышей, к нам трусцой прибежал ежик.
Домой пришли, когда уже стемнело. Ветер стих, и все дворы наполнились благоуханием коктейля из весенних цветов на основе пьянящего дурмана скошенной травы.
Только что видел, как наш скворушка гонял сороку.
Лупил, как «вторую армию мира».
Даже не мог себе такого представить. Вот что значит — свое гнездо!
Война в массовом сознании россиян была романтизированной, с элементами геройства. Следовательно, участие в ней рассматривалось как естественный и ожидаемый факт. Напутственные слова были сформулированы давно и лирично: «Если смерти, то мгновенной, если раны — небольшой».
Судьба вдовы сформирована как естественное состояние, понятное и приемлемое, вызывающее симпатию и сочувствие. Все это, дополненное денежными выплатами, превратило ужасную реальность войны в спектакль с оплаченными исполнителями и заинтересованной массовкой.
Других выразительных представлений о будущем средства массовой информации и институты культурного влияния не культивировали. Поэтому любую попытку что-либо объяснить россиянам вне этого формата они будут воспринимать как грубое вмешательство в личное пространство, где все уже определено и принято.
Такую мировоззренческую конструкцию может разрушить лишь натурализм войны и ее последствий: без романтики, геройства, лирики и сочувствия. Хотя будущее без будущего — это экзистенция России. Поэтому поражение там никогда не будет поражением, а всего лишь поводом искать новых виновников на стороне.
Следовательно, Евгений Пригожин — это закономерная реинкарнация Григория Котовского, этакая историческая рифма, гримаса. Самое парадоксальное то, что исторические обстоятельства уже совсем другие, но общественные мотивы те же: запрос «глубинного народа» на произвол в отношении «виноватых».
Смотрю новости, а там начинают пестреть интервью наших младофилософов вместе с философами традиционными. Чтобы подчеркнуть масштабность своих исследований, они обязательно сбиваются на выдуманный ними же «воробьиный язык», маскируя свои размышления темами вроде новой идентичности, новой национальной идеи и т.п.
Неужели еще не стало очевидным сквозь «окно Войны», что и идентичность, и национальная идея, и объединительный образ у всех украинцев всегда были, есть и будут, и отдельно придумывать их нет надобности? Это — Киев. Не только Киев как столица, а вечный Киев над Днепром.
Идем из магазина, обсуждаем с Олей покупки. Позади слышно сирену. Начинаем думать: скорая или полиция? Сирена звучит, но машина не появляется, и так продолжается непривычно долго.
Мы останавливаемся. Рядом на дороге появляется медленно едущая полицейская машина. За ней — черная машина с особыми флажками и еще несколько машин и бусиков.
Мы молча поворачиваемся лицом к дороге. Левой рукой я автоматически снимаю шапочку. Краем глаза замечаю, что так же останавливаются и оборачиваются к дороге прохожие, которые шли навстречу.
Пока успел перекреститься, небольшая колонна машин проехала. Идем дальше молча. О чем же мы говорили? Кажется, о морковке.
Ты хочешь нашим защитникам «небо склонить». А как?
Я вынимаю осколки стекла из разбитого взрывной волной окна жизни. Их бесчисленное количество.
И как бы осторожно я это ни делал, осколки эти все равно оставляют кровавые следы, потому что они не на руках, а на сердце.
И приходит понимание, что мы в Украине уже ничего не «застеклим». После Победы нужно будет «вставлять новые окна» и смотреть на мир уже сквозь них.
P.S. В какой-то миг я понимал, что у этого текста не может быть окончания. Но выход подсказала жизнь — экстренно выключился свет в городе.
Война научила еще и тому, что не нужно ничего загадывать.