«Я всегда была сильной. Работа, дети, волонтерство — все тянула. А теперь не могу встать с кровати. И мне стыдно».
«У меня в тылу все нормально, но я больше не могу ничего организовывать. Я злюсь, кричу на жену. Чувствую себя слабаком».
«Мой сын боится что-либо спрашивать. Видит, что я напряжен, и молчит. А ночью — кошмары».
Такие признания я все чаще слышу от клиентов во время сессий. От родителей, волонтеров, военных. От тех, кто был вынужден оставить свой дом или потерял жилье. И от тех, кто остался в своем жилье, продолжает работать, поддерживает быт и внешне вроде живет «обычной гражданской жизнью». И от мужчин, и от женщин. И я сама с этой усталостью хорошо знакома.
Мы, украинцы, устали. И это — нормально. Но в публичном пространстве вроде бы не разрешено об этом говорить. Четвертый год полномасштабного вторжения (войне уже одиннадцатый год), а о собственной усталости мы молчим. Мы научились быть героическими, но не научились признавать истощение. И это не только психологическая проблема. Это культурный, исторический и глубинно бессознательный конфликт, в котором живет наше общество.
Сегодня личное исчезает под давлением публичного страха: любое высказывание — то ли эмоция, то ли переживание — может быть воспринято искаженно, вызвать волну осуждения. Люди боятся говорить о своей усталости и еще не хотят множить горе. Ибо «не ко времени», потому что нужно поддерживать других. Это достойно. Но вместе с тем это то, что подтачивает нас изнутри, потому что усталость не исчезает от молчания. Она просто идет в тело.
Те, кто решается высказаться, часто сталкиваются с осуждением: их чувства «разбирают», сравнивают, взвешивают, у кого больше морального права быть усталым. Но наша цель — не бороться за звание самого уставшего/уставшей. Наша цель: понять, как помочь себе и другим. Без сравнений и осуждения. Потому что общество — это сложная структура. И оно держится на каждом из нас: на нашей роли, нашем состоянии.
Неосознанный конфликт: когда «Я» не выдерживает себя, а общественный образ силы становится ловушкой
В психоаналитической традиции Мелани Кляйн есть представление о расщеплении. Мы склонны делить себя на «хорошую» и «плохую» части. Сильную, выносливую, добрую — и слабую, злую, беспомощную. И когда наступает истощение, человек чувствует не просто усталость, а презрение к себе. Словно предал идеальную версию.
Жак Лакан говорит о «Большом Другом» — не человеке, а воображаемой фигуре социального порядка, языках, нормах, диктующем, какими нужно быть, чтобы нас принимали. Сегодня этот Другой говорит жестко: быть несокрушимым, достойным, полезным. Если ты утомлен или растерян — тебя словно нет. Твоя усталость становится не просто болью, а изгнанием из языка. Из пространства, где тебя могли бы увидеть.
Для украинцев эта боль имеет исторические корни. Мы привыкли быть сами себе опорой. От казацкого самоуправления до майданов и волонтерских штабов. В нашей культуре достоинство всегда требовало действия. Мы не ждали разрешения, мы действовали. И именно поэтому нынешняя усталость так глубока: она не только о теле. Она об утрате себя как того, кто действует. Потому что когда тело говорит «достаточно», а действие уже не идет — появляется разрыв: «Я больше не могу. Так кто я теперь?».
Что держит, когда ничто не держит
С начала войны публичное пространство наполнилось лозунгами выносливости: «Держись», «Не скули», «Делай, что можешь». Они помогали. Они спасали. Но со временем стали тесными. И каждый, кто «проседает», чувствует вину.
Это больно для женщин, которые еще до войны держали на себе и работу, и быт, и эмоциональную поддержку, и социальные инициативы. Все эти «держу всех» давно стали частью их идентичности. Но сегодня, когда тело уже не тянет, а ресурсы исчерпались, это не просто усталость. Это словно утрата себя. Потому что устать в такой роли — страшно. Словно впустить всех.
Военные не имеют права устать. Потому что «ты — герой или героиня». Но герой может быть усталым и истощенным. Может не хотеть говорить или даже организовывать бытовые дела. Не хотеть соответствовать ни одному образу.
Гражданским мужчинам в тылу тоже не разрешено упасть. Они под давлением: «Если уж ты в тылу, то будь сильным, действенным, полезным». Если он не выдерживает, то злится, молчит, прячет стыд в усталость, а усталость — в отстранение.
И пока взрослые пытаются сохранить фасад силы, дети вбирают это напряжение всем телом. Они не задают вопросов, чтобы не беспокоить. Становятся чрезмерно послушными или чрезмерно возбужденными. Становятся очень чувствительными. Молча «ловят» настроение семьи. И так же молча учатся скрывать свои эмоции.
Целостность: между верой, усталостью и правом на себя
Говорят, смысл держит нас в самые темные времена. И это правда. Но сегодня я слышу: «Я знаю, зачем все это. Но больше не могу». Потому что даже самое глубокое «зачем» идет в тень, когда организм истощен. И нам нужна не только цель, но и возможность отдохнуть. Смысл не требует бесконечной отдачи. Он оставляет место для выбора.
Но что делать, когда вместе с усталостью исчезает вера? Когда даже эта внутренняя ниточка, державшая нас, рвется? Тогда мы остаемся наедине с пустотой. Словно больше всего истощает не тело, не внешнее, а утрата внутренней опоры. Мы часто боимся, что если признаем усталость, то утратим достоинство, принадлежность. Если признаемся в отчаянии, то развалимся. Мы или сильные, или не справляемся. Но это — ошибочная дихотомия. У человека всегда есть определенное напряжение между силами, которые тянут в разные стороны. И именно способность выдержать их противоречие, не разрушая ни одной, и есть признак зрелости.
Вера — это не героическая поза. Это связь. Это способность быть с собой и с другими даже тогда, когда сил нет. Усталость на самом деле не отменяет достоинства, не отменяет любви к стране и не является изменой.
Нам нужно признание того, что в одном человеке могут одновременно жить и вера, и усталость. Что несокрушимость — не в том, чтобы никогда не падать, а в том, чтобы не утратить себя. Быть способным одновременно удерживать в себе и усталость, и веру, и злость, и надежду. Это и есть опора интегрированной личности: вместить противоположные импульсы, выдержать напряжение между ними, не расщепить себя на «или-или», а остаться целостными и настоящими.