Энергодар временно оккупирован врагом с весны 2022 года. За ситуацией в городе и на Запорожской АЭС, которая является самой большой в Европе атомной электростанцией, следят не только украинские, но и мировые СМИ. После подрыва Каховской ГЭС информация о возможных провокациях на ЗАЭС появляется чаще. Ощущение опасности со стороны оккупированной ЗАЭС у украинцев присутствует всегда, какие бы новые информационные поводы ни требовали внимания каждое утро.
Мэр Энергодара Дмитрий Орлов спустя несколько месяцев после начала полномасштабного вторжения вынужден был покинуть город. Он рассказывает: враг несколько раз полностью обесточивал станцию, что тоже очень рискованно и может привести к радиационной катастрофе. Мэр как никто другой понимает, какими могут быть последствия этой катастрофы в первую очередь для его родного города, какой бы из озвученных экспертами вариантов ни был реализован вследствие очередного преступления российского террористического режима. В городе, кроме работников станции, остались наши люди. Сейчас Орлов пытается управлять городом дистанционно, а также контролировать хозяйственные и гуманитарные вопросы.
Каким было 24 февраля для Энергодара? Как работает местная власть в экзиле и как живут те, кто остался в Энергодаре? Как и где выживают те, кто выехал? Как коммуницируют с мэром? Есть ли реальные риски и угрозы возможного подрыва ЗАЭС? Эти и другие вопросы «Рух ЧЕСНО» в рамках спецпроекта с «Зеркалом недели» обсуждал с мэром Энергодара.
Оккупация города и ситуация вокруг ЗАЭС
— Дмитрий Олегович, вернемся назад на полтора года. Западные спецслужбы и медиа активно предупреждали о нападении. Удалось ли принять какие-то меры до 24 февраля, и был ли инструктаж от СБУ о действиях на ЗАЭС и в городе?
— На самом деле это было непредвиденно и непрогнозированно, потому что россияне действовали вопреки нормам международного права. Все считали, что такого быть не может. Ведь мир (в частности и Советский Союз, правопреемником которого считает себя Россия) признал, что АЭС и территория вокруг нее не является территорией для каких-либо вооруженных конфликтов и эскалации. Люди были спокойны.
Я лично узнал о вторжении, как и все, — из новостей. Каких-то подготовительных действий ни органы местного самоуправления, ни другие государственные органы на территории АЭС или города не проводили. Что касается инструкций, накануне мы тоже их не получали. Уже постфактум я был на связи со спецслужбами и областной ВГА в режиме 24/7. Но когда россияне полностью закрепились в городе, о выполнении инструкций речь уже не шла, потому что просто невозможно было это сделать.
— В медиа очень много написано, какими могут быть последствия подрыва ЗАЭС. Мы понимаем, что второго Чернобыля не будет, но есть не менее страшные риски, в первую очередь для жителей близлежащих территорий. Свои последствия могут быть из-за отключения энергоблоков АЭС и отсоединения от энергосистемы. Как воспринимают это жители города, которые хоть и не являются экспертами, но, находясь там, на своем уровне точно знают больше, чем мы?
— Было шесть обесточиваний станции. Это очень существенно в отношении безопасности, потому что охлаждать ядерное топливо нужно постоянно под толщей воды. И пока там находятся оккупанты, риски очень высоки. Уровень воды из-за разрушения Каховской ГЭС почти не влияет на уровень в пруду-охладителе АЭС, но мы понимаем, что враг может подорвать шлюз и слить воду еще и из пруда. Они настолько непредсказуемы, что не знаешь, чего ждать. Поэтому обсуждаем и прорабатываем разные варианты событий.
— На АЭС остаются работники? Почему они не выезжают на подконтрольную территорию?
— Потому что большинство из них чувствует личную ответственность не только перед страной, но и перед всем миром. Энергетики массово вывезли свои семьи в Запорожье, а сами вернулись. Таких специалистов просто так не найти. Чтобы подготовить начальника смены блока, его учат на производстве 15 лет, не считая учебы в институте. Кадрового потенциала у оккупантов нет. Нельзя заменить работников станции первым попавшимся предателем, который пошел на коллаборацию. К тому же они получают лицензию отдельно на каждую реакторную установку, потому что первый энергоблок отличается от шестого.
Атомную станцию нельзя остановить одномоментно. Ядерное топливо и дальше находится в реакторах в бассейнах выдержки и выделяет тепло, даже когда реактор не работает. Охлаждается станция несколько лет, все системы работают, и работа на мощности там ненамного отличается от ремонта или состояния «холодной остановки».
— Из города и ЗАЭС делают ядерную крепость, чтобы противостоять нашему наступлению, а потом и контратаковать?
— Много их и в городе, и на АЭС, и они прикрываются периметром ядерного объекта, где и технику прячут, и боеприпасы, и личный состав около тысячи. Есть определенные ротации — перемещение как тяжелой техники, так и живой силы противника. Но не могу сказать, что их стало намного больше или меньше. Каких-то конкретных подготовительных действий для наступления с их стороны я не заметил.
Но то, что они заминировали весь периметр станции и побережье, — факт, давно доказанный инспекторами МАГАТЭ, сообщавшими, что вблизи что-то постоянно детонирует. Это дикие животные, которые попадают на растяжки.
Жизнь города в оккупации
— Когда было труднее всего за эти полтора года?
— Сложно сказать. Когда город еще не был оккупирован, но враг уже окружал его, мы знали, что оккупанты везде, и нормальной логистики не было. Когда город оккупировали и враг начал менять стратегию поведения, перед нами встали абсолютно другие вызовы. Когда люди начали массово выезжать, это тоже был очередной проблемный вопрос.
Сейчас город под оккупацией больше года, и есть риски техногенных террористических угроз. Сейчас две трети населения из 53 тысяч оставили Энергодар, большинство — на подконтрольной территории, процентов десять — за границей, и у каждого есть определенные проблемы. Многие гражданские прошли через застенки оккупантов.
На некоторые ситуации мы, к сожалению, не можем влиять. С сентября 2022 года гуманитарная составляющая не контролируется, враг запретил провозить с подконтрольной Украине территории какие-либо грузы и даже медикаменты. Есть единичные случаи, когда частные перевозчики работают, но несистемно. Ни одна из международных организаций не берет этот вопрос под патронат.
— Как начиналась оккупация города? Были тяжелые бои, или враг просто занял Энергодар без боя?
— Определенное сопротивление было. В конце февраля по центральной и единственной дороге в город заехала первая небольшая колонна танков. Они надеялись на встречу с цветами и жаркими объятиями, но их встретила многотысячная толпа жителей с украинскими флагами, поющих гимн Украины. Таких попыток было несколько. В последний раз мирным жителям многотысячной колонной удалось остановить атаку оккупантов 2 марта 2022 года.
На следующий день враг зашел большой колонной — более ста единиц бронированной техники. Они открыли огонь из танка по блокпосту на въезде еще за пару километров. Тогда в течение нескольких часов шел бой, но оккупанты все же смогли прорваться к атомной станции и там уже столкнулись с сопротивлением Нацгвардии и ТрО. Но силы были неравные ни по количеству личного состава, ни по вооружению. Соответственно ЗАЭС они тоже захватили.
Вследствие атак учебно-тренировочный центр был уничтожен, согласно выводам экспертов, он не подлежит восстановлению. Также была повреждена часть техоборудования и трубопроводы системы обеспечения работы АЭС. Разрушена часть админзданий. Повреждения были даже на действующих энергоблоках. Попали в помещение аварийных дизельных генераторов, обеспечивающих резервное питание первого энергоблока.
На проходной станции долго стоял сгоревший российский танк. К сожалению, тогда мы потеряли двух наших защитников.
— Кто организовывал «зеленые коридоры» для жителей города, и работали ли они? Могут ли люди выехать сейчас и куда?
— В классическом понимании «зеленые коридоры» из Энергодара почти не работали, даже когда о них было объявлено на официальном и высшем уровне. В те дни, наоборот, никого не выпускали, провокативно обстреливали колонны. Бывало, что колонны разворачивали по три-четыре раза. Люди чаще всего выезжали и дальше выезжают на свой страх и риск. Не все, к сожалению, доезжают. Были случаи, когда людям удавалось выехать с десятого раза. Путь длиной 120 километров иногда преодолевают неделями.
В течение первого месяца мы своими силами эвакуировали много детей и социально незащищенное население, атовцев — пока списков у оккупантов не было. Автобусы для эвакуации предоставляли и частные перевозчики, и АЭС.
— Вам когда пришлось уехать?
— Через два месяца. С первых дней по несколько раз в день приходили представители спецслужб оккупантов и росгвардии. Говорили, что здесь «россия навсегда» и что надо сотрудничать. Пользоваться телефоном было невозможно, как только я его включал, ко мне в ту точку приезжал автомобиль с оккупантами.
Они сняли флаги в городе и начали похищать гражданских, оказывали сильное давление на людей с проукраинской позицией. Ко мне домой приходили, намекали, что деятельность, которую я веду, препятствует достижению их цели. Я понимал, что на тот момент в оккупированном городе от меня меньше пользы, чем на подконтрольной территории, откуда можно эффективнее решать гуманитарные вопросы, организовывать эвакуацию, помогать ВПЛ. Это решение было согласовано с ВГА, и сейчас я веду деятельность из Запорожья.
— «Рух ЧЕСНО» ведет Реестр «Zрадників». Вы выехали из города, но в Энергодаре были те, кто пошел на коллаборацию с врагом, в частности предатель Андрей Шевчик. Сколько политиков пошло на сотрудничество с оккупантами?
— Шевчик действительно был первым гауляйтером Энергодара. Но недолго. Почему-то у нас они не задерживаются, сейчас, кажется, уже шестой, я со счета сбился. В исполнительных органах из 200 человек три пошли на сотрудничество. И это люди не с высоких должностей и не те, у кого был большой опыт или экспертность в определенной сфере. Из трех тысяч педагогов пять процентов пошли на сотрудничество. Чаще всего это люди, которые не смогли самореализоваться раньше и пошли за должностями, не имея ни знаний, ни образования, но надолго они на этих должностях не задерживаются.
— Были ли случаи вывоза детей в Россию? И была ли принудительная эвакуация детей от Минреинтеграции Украины?
— Минреинтеграции принудительную эвакуацию не проводило, потому что это надо было делать до оккупации, а события вокруг города разворачивались очень активно и динамично, тогда, в марте, еще даже не было таких обсуждений. Детские дома семейного типа нам удалось эвакуировать на подконтрольные территории.
О принудительных вывозах детей или взрослых в Россию мне неизвестно, только добровольные — под различными предлогами. В конце года оккупанты вывозили несколько сотен детей на оздоровление, это было показательно, под видеозапись. Прошло несколько недель, а детей родителям никто не вернул. После публикаций в СМИ и международной огласки детей потом все же вернули. Есть и такие случаи, когда мать лояльна к оккупантам, а отец — в ВСУ, и начинается внутренний конфликт из-за решения отправить детей отдыхать в Россию, но это точечно.
— У вас трое детей. Как ваша семья переживает войну?
— Они выехали еще в начале вторжения. Мы понимали, что из-за давления на меня и угрозы безопасности и жизни семьи мне будет сложно удержать жесткую позицию. За границу они не выезжали. Этот период для нас достаточно тяжелый, но мы справимся.
— Оккупанты требуют брать российские паспорта. Есть ли, собственно, у энергодарцев выбор?
— Если есть прямая угроза жизни и здоровью, то в первую очередь надо сохранить жизнь. И наличие российского паспорта, когда человек прошел через застенки, где его заставляли взять эту бумажку или активно угрожают застенками сейчас, при таких условиях не является преступлением. В последние месяцы, к сожалению, это фактически гарантирует сохранение жизни.
Сейчас дошло до того, что останавливают на блокпостах, иногда забирают украинские документы, а без документов там даже хуже, чем с украинским паспортом. Ходят с рейдами по квартирам, через неделю проверяют, поменяли ли паспорт. В таких условиях не у всех хватает сил, везения и здоровья избежать принудительной паспортизации. И мы сейчас, подчеркиваю, говорим не о тех, кто радостно побежал за паспортом РФ в первые месяцы после оккупации. Таких в Энергодаре на самом деле было не очень много. Именно поэтому, чтобы улучшить свою пропагандистскую статистику, оккупанты физически и морально принуждают людей к паспортизации.
— Как люди выживают в условиях оккупации? Где берут продукты, лекарства? Выплачивают ли пенсии и есть ли где получить наличные?
— В магазинах — российские товары. Люди жалуются, что лекарства низкого качества и довольно дорогие, особенно какие-то специфические.
Это аграрный регион с плодородными землями. Есть фермерские хозяйства, ранее работавшие на импорт и обеспечивавшие полстраны прежде всего сезонными овощами и фруктами. В Крым их сейчас не пускают из-за жесткой конкуренции, на подконтрольные территории — тоже. Поэтому спрос на эти продукты значительно меньше, чем предложение, и цены на порядок ниже, чем в Запорожье или Киеве. На другие группы товаров — наоборот, выше.
Все социальные гарантии с нашей стороны мы выполняем. Зарплаты и пенсии выплачивают на карточные счета. Некоторые предприятия выведены на простой, но социальную составляющую выплачивают. НАЭК «Энергоатом» и дальше начисляет заработную плату с предусмотренными надбавками, даже если человека не пускают физически на территорию АЭС, единственное условие — неподписание контракта с оккупационной администрацией. Из 11 тысяч персонала где-то две–три тысячи заключили такие контракты. Но сейчас там очень тяжело. Люди приходят на работу, и над ними издеваются не только морально, но и физически.
— Где больше всего людей, вынужденных выехать из Энергодара после оккупации? Коммуницируете ли с ними? Удается ли удовлетворить их потребности?
— Постоянно коммуницируем через мой официальный Телеграм-канал, там публикуем последние новости и анонсы событий. Ежемесячно проводим прямую телефонную линию. В трех городах, где больше всего переселенцев из Энергодара, — Запорожье, Днепре и Киеве, — мы создали центры помощи эвакуированным жителям. В Запорожье такой центр существует почти год, здесь можно получить административные услуги, юридическую, психологическую, гуманитарную помощь и социальную поддержку. В Днепре такой центр работает четыре месяца, а третий совсем недавно открыли в столице.
Если вопросы критичные и касаются незащищенных слоев населения, центры даже передают все необходимое по почте, а консультируют по телефону.
Большинство людей, обращавшихся в центры, настроены вернуться в город после деоккупации, у многих из них там до сих пор остаются родные, друзья и имущество. К сожалению, часто обращаются с вопросом, который мы решить сейчас не можем, — эвакуация с неподконтрольной территории. Сейчас это очень проблематично: оккупанты не выпускают людей и не дают возможности доставить какую-либо помощь или медикаменты.
— Как приходится выполнять первоочередные функции городского главы в экзиле?
— Кроме обеспечения временно перемещенных лиц и их поддержки, функций действительно намного больше. Это, в частности, и образовательные процессы в дистанционном режиме, и поддержка педагогов. Мы понимаем, что последняя в таких условиях очень важна, поэтому дополнительно финансируем из местного бюджета, кроме субвенций.
Усложнен процесс работы коммунальных предприятий, ведь дистанционно они никак не могут работать, поэтому остаются в оккупации. В прошлом году они выполняли свои функции, и мы платили заработную плату, но оккупанты не дают возможности работать и оказывают на работников огромное давление, поэтому здесь вопрос стоит остро.
Социальную сферу и государственные гарантии отрабатываем вовремя. Были определенные вызовы, чтобы все эти процессы перенести на подконтрольную территорию и организовать выполнение работы в дистанционном режиме. Сейчас формируем материальный резерв, чтобы после деоккупации оперативно решить неотложные проблемы.
— Вы упоминали о застенках, из которых возвращались люди, пережившие это. Кого забирают и зачем?
— Сначала забирали исключительно активистов, чтобы сложилось общее мнение, что такое может случиться с каждым, у кого проукраинская позиция. Им надо было нейтрализовать таких активных граждан, потому что тогда общей массой проще управлять и насаждать свою пропаганду. Потом они начали забирать даже тех, у кого был хотя бы намек на наличие украинской символики. В них оккупанты видят террористов, иногда еще и оружие подбрасывают.
Раньше они еще и провокативные видео записывали, заставляя людей гимн России петь или сознаваться в диверсиях, спланированных ГУР. После таких видео людей часто отпускали. Больше тысячи наших жителей подверглись пыткам. Постоянно они удерживают несколько сотен, поэтому меняют своих пленников. Применяют электрический ток и побои фактически каждый день. Все зависит еще от того, как человек ведет себя, как держится психологически.
— Россияне похитили вашего первого заместителя Ивана Самойдюка, нашей разведке удалось освободить его почти год спустя. Как думаете, из-за чего его забрали, почему так долго держали?
— Он находился в плену 333 дня, почти год. Причиной была его проукраинская позиция. В марте 2022 года его похитили посреди города, и это явно было спланировано заранее. Он ехал на авто, его остановили, внезапно натянули на голову пакет. И после этого никто, кроме некоторых пленников, переживших плен вместе с ним, не видел его почти год.
В плену он едва не потерял жизнь, был какое-то время в реанимации. Нельзя называть это своевременной медпомощью, потому что ее оказали уже тогда, когда довели его до критического состояния. Похудел почти на 40 килограммов. И психологически было тяжело. Спали на голых бетонных перекрытиях без отопления, света, питьевой воды и нормального питания.
Благодаря работе разведки и службы безопасности его удалось обменять. После лечения и реабилитации он вернулся к работе и сейчас активно работает в составе команды здесь — на подконтрольной территории.
Хозяйство
— Как город переживет зиму?
— Сложный вопрос. Прежде всего об отоплении. У нас нет котельных, два микрорайона отапливали от ТЭС, еще четыре — от АЭС, других источников нет. Сейчас ни одна из этих станций не работает. Люди чаще всего отапливали жилье электрическими средствами обогрева. Электрика у нас была, и здесь надо понимать, что сейчас и нагрузка на сети меньше, потому что люди выехали. В январе оккупанты установили мобильные котельные, которые потребляли 30–35 тонн дизтоплива в сутки, это была некая большая АЗС, потому что там постоянно разило топливом и генераторы выходили из строя.
Сложно прогнозировать, как будет в этом году. Госрегулятор забрал лицензию у всех энергоблоков на эксплуатацию в состоянии «горячей остановки» из соображений безопасности. А если не наполнить Каховское водохранилище, то вряд ли можно будет запустить хотя бы один из энергоблоков, потому что вода из пруда-охладителя будет испаряться, а масштаб сноса воды и подпитки спрогнозировать трудно, не говоря о лицензиях, обследовании, ремонтах, наличии персонала.
— Вся Украина с нетерпением ждет успехов ВСУ и освобождения оккупированных территорий. Какими будут ваши первые шаги по восстановлению города после деоккупации?
— Я наблюдаю за практикой других деоккупированных территорий, как там восстанавливают жизнь городов. Самое трудное — вернуть людей. Кто-то выехал из страны, а кто-то пустил корни в других городах Украины и уже точно знает, что в Энергодар не вернется.
Город и пригороды в значительной степени заминированы. И, видимо, первой и самой важной задачей будет — максимально разминировать и очистить территории, иначе под угрозой окажутся в первую очередь дети. Сложно будет потом объяснять, что здесь безопасно. Нужно сделать город максимально безопасным и привлекательным для людей, чтобы они возвращались.
Люди не вернутся в город без коммуникаций, инфраструктуры, Интернета и дорог, школ и больниц. Понимаю, что оккупанты вывезут отсюда все, что смогут, и надо будет заходить с определенной материально-технической составляющей и кадровым потенциалом, потому что работы будет очень много. Даже не могу спрогнозировать, за сколько лет сможем вернуться к дооккупационному периоду. Но мы все над этим настойчиво будем работать.
Ранее «Рух ЧЕСНО» опубликовал интервью с главами Охтырской и Шульгинской громад.