Если проследить историю с реформированием науки в независимой Украине, то можно легко обнаружить такую закономерность: каждое из 14 или 15 правительств свою деятельность в сфере науки начинало с довольно шумных кампаний на эту тему. Создавались соответствующие комиссии, министерства, государственные комитеты, давались указания на высочайшем уровне, подчеркивалась приоритетность науки и так далее. Сотни научных работников, разного ранга чиновников и членов правительства готовили и подавали (и до сего времени подают) предложения относительно своего видения путей решения проблемы. Журналисты брали у реформаторов интервью, в которых высказывались немало интересных и серьезно обоснованных идей. А потом все затихало до следующего раза. Немало идей высказывал на страницах «ЗН» и директор Института сцинтилляционных материалов НАН Украины, член-корреспондент НАНУ Борис ГРИНЕВ.
— Борис Викторович, лет пять назад вы сказали в интервью, что одной из главных причин неудачи с реформами является объединение образования и науки в рамках единого Министерства образования и науки, поскольку «…управление всей научно-технологической сферой Украины свелось к уровню департаментов министерства, что, по сути дела, привело к потере управляемости ею».
— С тех пор ничего не изменилось. Я и сейчас уверен, что существование отдельного центрального государственного органа исполнительной власти по вопросам науки — министерства или госкомитета — является необходимым условием успешного проведения реформ. Во многом именно из-за отсутствия конкретного заинтересованного исполнителя в Украине так или иначе отказывались от воплощения большинства реформаторских предложений.
Традиционная ссылка на то, что функции такого органа в развитых странах, например, в Германии, тоже выполняет министерство образования и науки, не совсем корректны. Во-первых, там большой процент фундаментальных исследований сосредоточен в университетах, а в нашей стране, по крайней мере на ближайшее будущее, — в НИИ. Во-вторых, и это главное, в развитых странах бюджетного финансирования достаточно и на образование, и на проведение фундаментальных исследований. В Украине же наука, в ведение какого бы ведомства ее ни передали, становится Золушкой, соответственно, первым кандидатом на сокращение финансирования.
— И все же какие-то шаги сделаны. Например, создан Государственный фонд фундаментальных исследований (ГФФИ), который воплощает демократичную идею конкурсного финансирования исследований. Средства на него в бюджете выделены отдельной строкой.
— Министерству не хватает средств на обеспечение сферы образования — в этих условиях фонду выделяются средства по остаточному принципу. В ранге отдела МОН работа фонда не может быть эффективной. Все, кто знаком с процедурой подготовки предложений в бюджет, знают, что их готовит то ведомство, в которое входит соответствующий департамент или отдел.
Чтобы ГФФИ заработал эффективно, ему нужно предоставить статус отдельного юридического лица с правом самостоятельно распоряжаться выделенными средствами. Только при таких условиях от него можно что-то требовать, причем через разумный срок, а не через два-три месяца. И выделять ему нужно средства, достаточные для надлежащего финансирования победителей конкурса, а не 30—50 тысяч гривен в год. Ведь всем понятно, что для серьезной работы, особенно в проектах, связанных с экспериментами, этого, мягко говоря, маловато. 30 тысяч гривен — это зарплата чиновника первого ранга. И не в год, а в месяц.
А если говорить серьезно, то одного ГФФИ для этой цели недостаточно. Необходимо создать другие фонды, например, гуманитарный научный фонд; условия для функционирования хотя бы в будущем разных частных фондов и так далее. Такие фонды смогут работать эффективно лишь при условии их юридической самостоятельности. Но дело не только в деньгах. Конкурсное финансирование научных исследований — вопрос непростой. С одной стороны, без экспертизы невозможно провести конкурс, а с другой — реально оценить ценность исследования, в особенности фундаментального, довольно трудно. Общеизвестно, что новые подходы к объяснению фундаментальных явлений всегда вызывают определенное сопротивление со стороны других исследователей. И оно тем больше, чем оригинальнее новая идея. В прикладных разработках лучше всего смогут разобраться специалисты, работающие по той же тематике, то есть конкуренты, а поэтому объективность выводов тоже будет вызывать сомнение.
— Но в таком случае сама экспертиза идеи теряет смысл.
— Нет, не теряет. Но для подготовки такого рода экспертных выводов, для проведения полноценной конкурсной работы нужно создать независимый государственный институт экспертизы, подчинив его, например, Министерству экономики. Такой центр сможет создать соответствующую базу данных о научных организациях, коллективах, их технической оснащенности, результатах выполнения предшествующих работ, о научном заделе, авторитете ученых и делать выводы об инструментальной возможности выполнить ту или иную работу.
— А как вы относитесь к одной из последних реформаторских идей — переходу от академической системы проведения фундаментальных исследований к университетской?
— На мой взгляд, здесь желательно учитывать особенности и традиции, которые сложились в украинском обществе в целом и научной среде в частности. Чрезмерный радикализм и поспешность могут разрушить инфраструктуру научной деятельности, а восстановить ее, учитывая современные темпы развития страны, будет просто невозможно.
В Украине, как и в других республиках СССР, система проведения научных исследований и подготовки научных кадров состояла из двух ветвей. Одну ветвь представляли университеты с основной функцией предоставления услуг в сфере высшего образования. Научно-исследовательские работы были в основном сориентированы на учебный процесс или выполнение эпизодических заказов предприятий ВПК. Системные же исследования проводились в научно-исследовательских институтах. Фундаментальные были сосредоточены в академиях наук, а прикладные — в соответствующих министерствах. Такая структура наложила свой отпечаток и на распределение кадров. В университетах работали, как правило, ученые, склонные к научно-педагогической деятельности, а в академических институтах — «чистые» исследователи. Сложная дорогостоящая научная аппаратура тоже была в основном сосредоточена в академических институтах.
Предложения о механическом слиянии университетов с академическими институтами без учета сложившихся реалий принесут больше вреда, чем пользы. В университетах нет технической базы для проведения комплексных исследований, а у академических работников отсутствует опыт педагогической деятельности. Я уже не говорю о психологических проблемах, которые неизбежно возникнут при соединении структур с разными традициями.
— Не получается ли, что в этом случае вы находитесь в роли противника реформирования?
— Нисколько. Однако на современном этапе более целесообразно, на мой взгляд, в ведущих институтах НАН Украины ввести с участием МОН систему магистратуры по профилирующим дисциплинам. Для этого достаточно предоставить академическим институтам право открывать на своей базе специализированные кафедры по подготовке магистров и финансировать их деятельность с дальнейшей выдачей дипломов от университета, совместно с которым создана кафедра. Такое сотрудничество академической науки и университетов будет органичным, эффективным и не потребует коренной ломки всего научно-образовательного комплекса. Чтобы реализовать эту идею, достаточно разрешить академическим НИИ определенную часть бюджетного финансирования потратить на подготовку магистров, а университетским профессорам — проводить обучение и исследования, используя оснащение НИИ.
И еще одно очень важное условие — выполнение программы реформирования не должно зависеть от изменений в составах правительств и других государственных учреждений. Только тогда сюжет о науке-Золушке перестанет буксовать и начнет развиваться дальше.