Устраивая конкурс научно-фантастического рассказа «Галилей», его учредители не столько ставили художественную задачу типа «Алло, мы ищет таланты», сколько хотели сравнить темы рассказов и научно-популярных статей, которые были представлены в параллельно проходившем журналистском конкурсе. Оказалось, что тематикой эти информационные потоки существенно различаются. Если статьи в основном дают позитивную информацию о достижениях науки, то в художественных текстах зачастую отражаются печальные и даже трагические последствия этих достижений.
Например, в рассказе Владимира Голубева «Скважина» необдуманные действия ученых спровоцировали гибель Земли. Тема рассказа Юлии Полежаевой и Николая Саквы «Сам-три» — непредсказуемые события, к которым привело тиражирование человека в виде компьютерных программ. В рассказе Николая Штурхана «Розовые очки» речь идет о негативных последствиях создания виртуальной реальности. Читатели могут убедиться в этом феномене и сами — в свет вышел «Сборник научно-фантастических рассказов «Галилей-2007», в котором опубликованы тексты победителей и финалистов конкурса.
Отражает ли научная фантастика реалии развития мировой науки? Имеет ли значение уровень развития науки в той стране, где живет и пишет фантаст? Нет ли ощущения, что последние научные результаты сами стали в каком-то смысле фантастическими? Эти и другие вопросы были заданы членам жюри конкурса «Галилей» — главному редактору еженедельника «Украинская техническая газета» Сергею ПРАСОЛОВУ, писателю Александру ЗОРИЧУ (псевдоним кандидатов философских наук Яны Боцман и Дмитрия Гордевского), а также кандидату биологических и доктору философских наук Валентину ЧЕШКО.
Александр Зорич: наука — приправа для приключений
— Отражает ли, на ваш взгляд, научная фантастика реалии развития науки и технологий?
Яна. — Научная фантастика очень старается отражать реалии... Но с каждым годом это получается у нее все хуже, поскольку научное знание как таковое предельно усложнилось. И человеку «со стороны», каковым является средний читатель, очень сложно рассказать интересную историю, да еще и отразить сверхсложные реалии современной науки. Реалии — это ведь подробности, миллионы подробностей, а читателю, может быть, они и не нужны. Читатель развлечься хочет... Например, в нашем самом многотиражном космическом цикле «Завтра война» науки, конечно, побольше, чем в фэнтези, но основную канву все же задают приключения. Многое зависит и от того, будет ли на просторах бывшего СССР, в том числе в Украине, развиваться наука. Если будет — будет и фантастика. Если нет, соответственно.
Дмитрий. — Говоря без обиняков, наука — своего рода приправа, которая делает космическое блюдо острее. Но если приправы будет много, блюдо станет несъедобным для читателя, который, увы, становится все менее образованным. Современный мир книги является территорией книжного бизнеса. Государство больше не ставит перед писателем-фантастом задачи «звать молодежь в вузы» и «просвещать, развлекая», как это было в годы СССР. Сегодня достаточно просто развлекать. Конечно, мы и некоторые наши коллеги стараемся и просветить, и идей свежих подкинуть... И все же наука сейчас имеет все основания для того, чтобы на писателей-фантастов обижаться: мол, ленивы и нелюбопытны.
Однако бытие всякой фантастической книги подразумевает не только наличие писателя, который книгу написал, но и читателя, который книгу будет читать. Если уровень читателей невысок, писатели, которые создают книги в расчете на высококвалифицированного читателя (а читатель научной фантастики именно таков), обречены на полуголодное существование и в итоге на забвение. Допускаю, что сейчас в жанре научной фантастики работают несколько писателей, имен которых мы пока не знаем. Возможно, эти книги будут опубликованы и мы их прочтем... Но прочтем мы их лишь в том случае, если в развитие и популяризацию науки будут вложены деньги.
— Но вы-то все-таки пишете в жанре научной фантастики…
Я. — Да, более того, среди наших книг лидируют романы о космосе. Это прежде всего трилогия «Завтра война», где мы пытаемся представить, как будет выглядеть наше общество через шесть веков, на новом витке развития технологий. Что останется от нас теперешних. Что уйдет навсегда? Судя по всему, задумка удалась, по этой трилогии сделано уже две популярные компьютерные игры.
Д. — Мы работаем также в жанре киберпанк, который, как известно, центрирован вокруг проблематики «компьютер и человек». Роман «Сезон оружия», например, посвящен жизни нашего современника в недалеком будущем, где правит бал виртуальная реальность. Каким станет общество? О чем будут писать газеты? Какие вопросы станут вопросами жизни и смерти? В общем, об этом мы и рассуждаем… в перерывах между сюжетными кульминациями.
— На ваш взгляд, в чем состоит специфика фантастики 2000-х в сравнении с 70—80-ми годами прошлого века?
Д. — Фантастика 2000-х годов характеризуется взрывообразным ростом количества жанров и стилевых направлений. Небывалое признание получили жанры, доселе отечественному читателю неведомые — фэнтези, киберпанк, дарк-готик, космическая опера, военно-фантастическая драма, хоррор. Такими же пестрыми стали и ряды читателей фантастики. Если раньше фантастика была в основном чтением научных работников, студентов и учащихся физико-математических школ, то теперь фантастику, правда, несколько опростившуюся, читают во всех имущественных и образовательных слоях.
Я. — Фантастика увеличила разнообразие своих форм и утратила элитарность. Пошла, так сказать, в народ. Добавлю, что фантастика 2000-х стала значительно менее аутентичной, нежели фантастика советского периода. Сейчас она охотно копирует западные образцы — и сюжетные схемы, и композиции, и даже целые мировоззренческие парадигмы. У многих современных отечественных авторов герои книги имеют иностранные имена — Джек, Джим и Джейн. Конечно, тридцать лет назад такое было бы немыслимо.
— Насколько коммерциализация современной фантастики влияет на ее темы, жанры, стиль и так далее?
Я. — Иногда коммерциализация напрямую диктует новые жанры, например, такой жанр-фаворит, как беллетризация компьютерной игры. Кстати, его развитие стало возможным благодаря развитию новых технологий. Этот жанр стремительно набирает популярность на горе нам, людям, воспитанным на Достоевском и Тургеневе. Что касается авторского стиля, то коммерциализация скорее заставляет автора склоняться к полному его отсутствию. Ведь чем более выражен авторский стиль, тем более выраженное усилие придется затратить читателю на чтение книг данного писателя. Что не приветствуется. Это, увы, факт.
Д. — Если же говорить о темах в фантастике, то коммерциализация их не столько диктует, сколько склоняет писателя к тому, чтобы не брать темы сложные, болезненные. Зачем читателю книги, которые заставляют его переживать, страдать и мучительно размышлять? Правильно — незачем. Жизнь и так сложна. Читателю нужны книги, которые лишь слегка пощекочут его нервы за полчаса до сна. Конечно, не все так печально. Рано или поздно писатель может отыскать поле для экспериментов и свободного художественного самовыражения. Но это скорее вопреки коммерциализации, а не благодаря ей.
— Почему, на ваш взгляд, журналисты пишут о достижениях науки, а писатели ими пугают?
— Я. — Счастье — оно в жизни уместно. А в литературе, в том числе фантастической, счастье скучно. Не о чем писать, когда все хорошо. Точнее, писать-то можно, но кто будет читать...
Д. — А в публицистике другие законы. Поэтому публицисты предвкушают счастье, которое даст научно-техническое решение какой-то проблемы, а писатели пугают несчастьем, которое это решение принесет.
Сергей Прасолов: тоска по цельному мировоззрению
Сергей Прасолов |
На мой взгляд, рассказы, присланные на конкурс, сделаны в рамках уже существующих «формул» современной фантастики. И в этом смысле их можно отнести не столько к собственно художественной литературе, сколько к фольклору нашей эпохи. Это документ эпохи, ее психологическая проза — мысль человека в условиях колоссального социального эксперимента. Мы не замечаем или не хотим замечать, что живем в условиях этого эксперимента, что мы являемся его участниками и его жертвами.
Человека «живут», и понять это он может только тогда, когда лицом к лицу столкнется с обратным результатом того, как его «жили». Этот мотив отчетливо присутствует в конкурсных работах. Вместе с тем возникает вопрос, а не являются ли сюжетно завершенные выводы сами по себе продолжением, творческим развитием тех крайностей, об опасности которых говорят авторы? И, видимо, здесь тоже нужно ответить — да. Как о состоянии больного нельзя судить только по его словам, так и писатель не может дать более широкого и глубокого взгляда, чем тот, который продиктован болезнями нашего века. Удивительный парадокс!
Этот парадокс неявно содержит в себе момент истины: эти рассказы если не поиск, то ясно выраженная тоска по цельному мировоззрению, которого катастрофически не хватает современному человеку. На мой взгляд, сборник конкурсных рассказов является, пусть и скромным, но тем не менее документом эпохи, которая пытается взглянуть на себя со стороны.
Валентин Чешко: на место утопии пришла антиутопия
Валентин Чешко |
Ныне действующий вариант такой глобальной стратегии выживания и преобразовательной деятельности человека сформировался в XVII—XVIII веках и получил название «Проект просвещения». Именно концепции рационалистической философии — от Бэкона и Декарта до Гегеля и Маркса — послужили идеологической основой того, что мы называем техногенной, то есть порождающей технологию, цивилизацией. Они «запрограммировали» ее развитие на несколько столетий вперед.
В основе этой стратегии лежит прогрессирующая способность человека преобразовывать свою «среду обитания» на основе собственных представлений о том, что есть Добро и Зло. Как он их понимает в настоящий момент. Последняя оговорка очень важна: перестраивая Вселенную, вмешиваясь в ход собственной эволюции, человек меняет и собственную систему ценностных приоритетов, тех целей, которые он преследует. Таким образом, научная фантастика показывает, чего мы ждем и чего боимся в будущем. Мы себя еще считаем творцами этого будущего, но веру в способность контролировать свое могущество мы уже подрастеряли.
Нужно заметить, что доминирующее отношение человечества к научно-техническому прогрессу, от которого все более зависит жизнь и существование современного человека, изначально было двойственным. С одной стороны, мы рассматриваем прогресс как панацею от всех бед и опасностей современной цивилизации, а с другой — боимся связанных с развитием науки и технологии рисков и стремимся все более контролировать их развитие. Очень быстро утопический и оптимистический взгляд на будущее сменился пессимистическим, антиутопическим. Тот же путь прошли и наиболее выдающиеся писатели-фантасты — Станислав Лем, братья Стругацкие, даже Жюль Верн, последние произведения которого основательно утратили оптимистический пафос.
Можно назвать ряд знаковых в этом смысле произведений.
«Таинственный остров» и «20000 лье под водой» Жюля Верна, где с наибольшей силой выразилось оптимистическое ожидание разумного переустройства мира на началах добра и справедливости с помощью науки и техники. «Остров доктора Моро» Герберта Уэллса — поразительно пророческое предвидение того, к каким антигуманным последствиям может привести знание, которое дает так называемую власть над природой. Кстати, напомню, что известный афоризм Фрэнсиса Бэкона «Знание — сила» на самом деле адекватно мысли автора должен переводиться как «Знание — это власть». «Бравый новый мир» Олдоса Хаксли, где впервые создан целостный художественный образ социальных и гуманистических последствий технологического прогресса, подчинившего себе прогресс культуры и этики.
«1984» Оруэлла. Эту книгу, по-моему, недооценивают и в постсоветских, и в западных странах. Оруэлл выразил те риски и опасности, которые связаны с созданием так называемых High Hume технологий, т.е. способами манипулирования как отдельной личностью, так и большими социальными группами. Эта проблема сейчас стала актуальной как для постсоветских стран, включая Украину, так и для демократических стран Европы и Северной Америки. Анализу и разработке технологий манипулирования личностью — рекламных, политических, социальных и так далее — посвящена сейчас огромная литература.
«Солярис» Станислава Лема и трилогия «Обитаемый остров» — «Жук в муравейнике» — «Волны гасят ветер» братьев Стругацких. Хотим мы или нет, но вопрос о взаимоотношениях разумных существ, имеющих совершенно различную, возможно, несопоставимую материальную основу, в ближайшие десятилетия встанет как вопрос практической биополитологии. И дело не в «пришельцах» из космоса, а в рукотворной эволюции человека. Фантастические темпы развития генной инженерии, информатики и тому подобное не оставляют насчет этого ни малейших сомнений. Мы стоим на пороге очередной революции в механизмах глобальной эволюции, сравнимой только с возникновением Жизни и Разума, — эры управляемой разумом эволюции.
Современная наука уже не может отгородить знание (теорию познания) от этики. Современная наука разделилась на опасное знание (способы преобразования действительности) и предупреждающее знание, исследующее последствия такого вмешательства. В частности, ученые-медики отмечают, что общество перестало воспринимать научно-технологический прогресс однозначно положительно, «тогда как в прошлом приобретение новых знаний расценивалось как шаг перспективный, научные достижения никогда не воспринимались как движение назад».
Уровень понимания современной науки и технологий — того, «как это работает» — у большей части населения неуклонно снижается. Титаны эпохи Возрождения были последними представителями человеческого рода, которые могли полностью овладеть всей совокупностью накопленных в данный момент знаний и умений. Тенденция к специализации научно-исследовательской и инженерно-технологической деятельности оказывается примером приспособительного усложнения социальной и культурной жизни, которое позволяет человеку справиться с возрастающим потоком информации. В результате современная наука становится непостижимой для среднестатистического человека — чем-то вроде магии. Грань между магией и технологией стирается, а чувство беспомощности и зависимости растет. Растет и стремление выйти за рамки технологически детерминированного мира. На мой взгляд, — это две основные причины возрастающей популярности жанра фэнтези.
* * *
На одном из сайтов, посвященных фантастике, были размещены ответы читателей на вопрос: «С чем, на ваш взгляд, связано отсутствие свежих научно-технических идей в фантастике?» Ответы по мере убывания распределились таким образом:
В фантастику пришли авторы, которым все едино: что закон Ома, что закон Кулона.
Научная фантастика потеряла престиж в общественном сознании.
Писатели жаждут массовой аудитории и больших гонораров, а НФ уступает в популярности другим жанрам.
Ученые не сумели справиться с бедами человечества, отсюда и разочарование в науке и технике. Лавинообразное развитие науки сделало передовые теории науки недоступными для осмысления.
Современная наука и художественная литература мало совместимы. Упор на первую существенно ослабляет художественную часть.
Издатели не жалуют произведения с сильной научной составляющей.
Из фантастики ушел серьезный читатель.