2. Пересидим прогресс на хуторе?
В предыдущей публикации (см. «ЗН» от 20 января с.г.) вопрос о судьбе национальной науки рассматривался в контексте ее служения запросам современного общества, которое уже стало другим - более открытым и демократичным. Кардинально изменились его запросы и требования к науке. А сама наука, ее структура и организация, ее отношение к запросам общества остались прежними. В научном сообществе происходит расслоение, связанное с интеграцией нашей науки в мировой научный процесс, причины и следствия которого будут рассмотрены ниже. Давайте попытаемся взять все лучшее из существующего мирового опыта, исходя из наших материальных, финансовых и кадровых реалий.
С обретением независи-
мости страной наша наука получила возможность выйти в мир широкий. Была ли она готова к этому? Готова ли сейчас? Осенью 1992 года в американском журнале «Science» была опубликована статья с красноречивым заголовком: «Оторванная от основного русла дрейфует украинская наука». Прошло более трех лет. Прибилась ли наша наука к какому-либо берегу?
С одной стороны, наши связи с мировой наукой выросли и окрепли. Наших ученых стали принимать в лучших лабораториях мира. Изменились не только объем и уровень, но и сам характер совместных исследований. Научные доклады, семинары и конференции за рубежом, публикации в зарубежных журналах ныне обычное явление. Многие из нас стали членами иностранных научных обществ и академий. Все это создает предпосылки для объективной, не зависящей от собственной, домашней, бюрократии оценки труда ученого.
С другой стороны, эти оценки не только не воплотились в конкретные механизмы финансового и кадрового регулирования, но и наблюдается парадоксальный, обратный эффект. Будучи ранее номенклатурными, избрания и назначения в научной среде превратились в «блатные». Если раньше они не зависели от места ученого в научном мире, то сейчас воинственно отвоевываются антинаучными силами и изворотливыми бездарями. Развал СССР вызвал сокращение информационного пространства и пространства, в котором происходит рецензирование и оппонирование научных работ. Помню, перед защитой докторской мне пришлось доложить свои результаты во всех ведущих по моему профилю лабораториях бывшего СССР. Теперь этого нет, и уровень диссертаций поддержать невероятно трудно.
И вот сейчас на фоне широко открывшейся науки без границ и при сохранении командно-административного управления ею, в условиях резко сокращенного финансирования науки, у нас резко обозначились и даже поляризовались две общности работников науки. Условно назову их «учеными» и «хуторянами». Различия здесь очень простые. Во-первых, в мотивации к нелегкому научному труду и, во-вторых, в ориентации на определенные ценности. Для ученого главной мотивацией является поиск и познание истины. Все остальное, включая административную и академическую карьеру, - второстепенное. Здесь есть целый спектр воззрений, от полного неприятия формальной карьеры, до ее признания и претворения в жизнь как средства и условия реализации творческих возможностей. Но главным все-таки остается приоритет служения науке. «Хуторянин» же отдает приоритет административной и академической карьере. Он тоже борется за высокий научный результат. Но для него это лишь средство в осуществлении карьеры. Ученый ориентирован на признание, пусть маленькое, но в большой мировой науке. «Хуторянин» - на признание локальное - научного руководителя, зав. отделом (кафедрой), директора института. Для него мировая наука где-то далеко, а свой директор - близко.
Нетрудно догадаться, что на ключевых постах в науке у нас оказались «хуторяне». Еще немного - и их сила была бы непоколебимой, а власть - безмерной. Но вот свершилось чудо. Кончились в стране большие деньги на науку, а с ними ушла и власть в их распределении. За рубеж стали ездить те, кого приглашают зарубежные коллеги, то есть ученые. Вместо заключаемых «хуторянами» бессмысленных договоров о сотрудничестве, появилось реальное международное творческое сотрудничество на уровне личностей, минуя все государственные и ведомственные барьеры. Какой же «хуторянин» потерпит такое?
Изоляции и самоизоляции нашей науки способствовали многие факторы: идеологические, политические, организационные. Плохую службу для украинских ученых сыграл русский язык наших публикаций, который не стал международным языком науки и препятствовал знанию и признанию наших достижений. Нас воспринимали и воспринимают как часть российской науки. Что же происходит сейчас? Российская наука интенсивно переходит на английский язык, мы же продолжаем печатать основную научную литературу на русском языке, иногда переходя на язык украинский. Почему бы и нам не последовать за Германией, Францией, Японией и не перейти в научных публикациях на английский язык, оставив национальный язык для научно-популярной, учебной и национальной по предмету изучения научной литературы? Но принимают решения «хуторяне». Где же тогда будут публиковаться они со своими слабыми или даже совсем бесполезными работами? И продолжается, как было.
Участие в международных конференциях и конкурсах проектов зависит от своевременной информации о них. Но ее распространяют «хуторяне». Делается это интересным способом: сначала обзваниваются друзья, знакомые и собутыльники, потом информация выдерживается до тех пор, пока сроки подачи заявок проходят, а затем она, уже бесполезная, рассылается по ведомственным каналам. Попутно распространяются слухи о том, что иностранный научный фонд, организовавший конкурс, руководствуется целью выведать и как-то использовать наши лучшие научные идеи. Какие же результаты такой деятельности?
Один лишь пример. Финансирование по фонду Хюджеса (США) получили 36 лабораторий России (с фондом 5,3 млн. долларов) и только 3 лаборатории Украины (с фондом 500 тыс. долларов), столько же, сколько лаборатории маленькой Литвы. Официальных объявлений в Украине об этом конкурсе, насколько я знаю, не было. Подавали свои предложения только те ученые, которые каким-то образом об этом узнали. Отсюда и невелик выбор наших проектов по сравнению с проектами из других стран. Мы сами себя наказали.
В ы не знаете, как защи-
тить плохую диссертацию от провала? Поставьте на ней гриф секретности. И тогда автореферат рассылать никому не надо, и никто нежданный на вашу защиту не придет. Гриф секретности получали и выдающиеся работы. Но во всех случаях результат один: продукт научного исследования изымается из сферы познания и применения научным сообществом. То есть, для научного мира это равноценно отсутствию самого исследования. Результат может быть получен кем-то другим, он- то и заслужит пальму первенства. Ставя гриф секретности, государство фактически отбирает или покупает у автора и его приоритет, и монопольное право использования результата. Для государства секретность изобретения или открытия может быть оправдана лишь в случаях, когда оно может быть использовано немедленно в важнейших государственных интересах. Ученый же должен получать весомую финансовую компенсацию, и эти условия должны регулироваться не запретом, а контрактом. Тогда он лично будет заинтересован в сохранении тайны, и никакие спецотделы ему не нужны. Когда мы к этому придем? Ответ прост. При существующей системе - никогда. Этот важный форпост «хуторяне» не отдадут без битвы, и на их стороне будет вся чиновничья рать, чья работа - поддержание бессмысленных запретов и ограничений. Эта мысль у меня возникает всегда, когда ретивый таможенник пытается докопаться, не везу ли я через границу чего секретного. Если бы я хотел, зачем мне везти секретную информацию с собой? Ведь есть факсимильная связь, есть электронная почта - все так просто.
Современные средства коммуникации привели к настоящей революции, изменив и характер труда, и общение ученых. Например, приходя утром на работу в Киеве я получаю по электронной почте результаты только что закончившегося эксперимента в США (там уже вечер). В течение рабочего дня (в это время в Америке ночь) я анализирую эти данные и посылаю обратно. Американский коллега их получает утром и успевает в тот же день поставить новый эксперимент. Полное ощущение того, что мы работаем рядом, но только в разные смены. Где тут место некомпетентному человеку со штампом «Дозволяється»?
Но давайте не обольщаться, открытость западного ученого мира весьма обманчива. Здесь есть правила игры, которые нашим ученым необходимо срочно осваивать, и никакие экспертные советы нам тут не помогут. Не только создателем секрета, но и носителем секрета, хранителем секрета и даже распорядителем секрета может быть только сам ученый.
Д авайте установим, что
Государственная премия Украины выше, чем частная Нобелевская премия, и это сразу же взметнет нашу науку на небывалую высоту! Между тем, известно, что в основе первичного отбора кандидатов на Нобелевскую премию лежит простой формальный критерий - количество цитирований работы претендента другими авторами. Чтобы стать нобелевским лауреатом по химии, вам нужно иметь, как минимум, 3 - 4 тыс. цитирований, но зато стать лауреатом Государственной премии можно, если Вас не цитирует никто. На следующем этапе для Нобелевской организуется экспертиза с поистине всемирным охватом, для Государственной - «тусовка» в коридорах власти. Я не исключаю вероятности того, что отдельная Государственная премия может быть присуждена за более весомый научный результат, чем отдельная Нобелевская. Я сравниваю лишь критерии и механизмы отбора кандидатов.
В мировой науке постоянно разрабатываются, совершенствуются и используются критерии оценки рейтинга ученого. Они бывают двух типов - формализованные (например, постоянные на основе импакт-индекса публикаций и индекса цитирования) и персонифицированные, основанные на экспертных оценках коллег. Если формализованные оценки у нас до сих пор полностью игнорировались, то персонифицированные использовались «по-хуторянски» бесприметно и тенденциозно. Не следует удивляться тому, что самооценка и оценка по служебной вертикали не имеют ничего общего с объективной оценкой рейтинга. Так кто есть кто в украинской науке?
Необходимость в общенациональной аттестации научных кадров назрела давно. Без ее проведения невозможна радикальная борьба с клановостью и конъюнктурностью в науке и их самыми низкими порождениями - фальсификациями и плагиатом. Необходимо поскорее расстаться с теми, кто в ущерб объективности, исповедовали идеологический догмат. Но, следует признать, наше научное сообщество к этому этапу еще не готово. Нас и здесь сдерживает хуторянство.
Из рейтингов отдельных ученых и их отдельных достижений составляется рейтинг отечественной науки в различных областях познания. Важно ли нам знать, в каких направлениях мы находимся на переднем крае науки, а в каких отстали безнадежно и навсегда? Должны ли от объективных оценок зависеть организационная, финансовая и кадровая поддержка отдельных направлений науки со стороны государства? Пока она определяется лишь пробойной силой лидеров этих направлений. А кто определяет право быть лидером? По научным критериям - никто. А это значит, что и деньги государство тратит зачастую не на тех и не туда. И степень наших потерь определить невозможно.
М ожно ли словами пе-
редать чувства ученого, который изо дня в день, несмотря на огромный изнуряющий труд, производит совсем не те исследования, к которым его ведет полет мысли, логика процесса познания, азарт первооткрывателя? Он делает другое - то, что ему доступно в его скромных, а то и нищенских условиях. Мировая наука далеко-далеко, а вокруг - обстановка безразличия и непонимания. Столкновения с мировой наукой почти всегда не в его пользу. Зарубежные научные журналы возвращают его рукописи на доработку, а доработать - нет условий. Поехать на международную конференцию нет денег, а если иногда и удается, то трудно преодолеть комплекс собственной ущербности. Сейчас для такого ученого два пути: продолжать жить мечтой о своих нереализованных идеях или же становиться «хуторянином». Мы же должны обеспечить ему третий путь - подняться до уровня мировой науки. Пути для этого есть.
Главный из них - обеспечить наиболее полный доступ к мировой научной информации, для чего кардинально реорганизовать библиотечное дело. Необходима Национальная библиотека, подобная библиотеке Конгресса США, где будут собраны все или почти все научные издания, выходящие в мире. Академия наук и с этим заданием не справилась. Вместо концентрации уникальных периодических изданий в центральной библиотеке, она их раздает по библиотекам институтов. Для того, чтобы их директора имели удовольствие полистать журнальчик перед сном. А в центральной библиотеке за что ни возьмись - того и нет. Как волшебный сон я вспоминаю библиотеки университетов США. С электронным каталогом, свободным доступом к каждой книге и журналу, возможностью на месте самому сделать любую копию и работающие с 8 утра до часа ночи! При всей нашей бедности одна такая библиотека на страну должна быть.
В мировой науке избыток фактических данных. Читай, анализируй, сопоставляй - появятся идеи на вершине мировой науки. А для реализации хорошей идеи можно и в хорошую лабораторию Запада съездить. Помню историю, которую мне рассказывал покойный академик Ростислав Чаговец. На заседании президиума АН слушался вопрос об организации экспедиции в Тихий океан. Решались вопросы состава экспедиции, корабля, команды, заправок в Сингапуре. И только Чаговец не удержался и задал вопрос: «А что, собственно, вы хотите открыть? В этом районе океана побывали сотни экспедиций. Посидев день в библиотеке, вы узнаете больше, чем за месяцы плавания!» Но в то время денег не считали, и экспедиция отправилась в путь.
Мы должны любой ценой интенсифицировать проведение научных конференций, семинаров и школ с иностранными участниками на нашей земле. Условия для этого есть, опыт тоже, а деньги можно найти в зарубежных фондах. Необходима только воля. Этой воли трудно ждать от «хуторян».
Но как много можно достичь, взявшись за дело с энтузиазмом. Трудно поверить, но Украинское физическое общество, благодаря таким подвижникам, как Владимир Андреев и Александр Слободянюк, организовывают по три-четыре международных конференции за год, собирая на нашей земле и маститых, и молодых ученых со всего мира. И едут ведь к нам не только учить, но и учиться, и возникает мощный импульс к творческому становлению молодых ученых Украины. А что же другие научные общества, созданные в застойные времена при АН УССР и руководимые номенклатурными «хуторянами»? Они в состоянии развала, им не собрать даже городские и региональные семинары.
Приближается тот день, когда в космический полет вместе с американскими астронавтами на корабле «Шаттл» отправится и астронавт Украины. Как важно, что в подготовку включились и наши школьники, будущее нации. Как важно, что в нашей стране есть такие преданные делу подготовки молодых кадров для нашей науки, как Владимир Назаренко.
Со своей последней поездки на мыс Канаверал, в космодром им. Кеннеди, он привез программу совместных экспериментов, которые будут выполнять тесно контактирующие группы украинских и американских школьников, а лучшие из результатов будут воспроизведены в космосе. Это уже не игра, а серьезное дело. На таких делах нужно готовить будущее для нашей науки.
В заключение этого раз-
дела, несколько советов, как распознать «хуторянина» в науке, не изучая его научных трудов. Он будет всегда говорить о положительном консерватизме нашей науки, ее добрых традициях, об особом пути Украины. Говоря о великих достижениях, он будет называть не фамилии ученых, а ведомства, институты и их директоров. Требовать ведомственного финансирования признанных страной научных школ. Возмущаться возникновением общественных академий наук, если он - член НАНУ, и восхвалять их, если - нет. Говорить, что виной всему - нехватка денег, и очень возмущаться тем, что сосед получил на 0,1% больше, чем он сам. Он постоянно твердит о том, то наука гибнет, но отвергает все конструктивные идеи по ее реформированию.
Но сейчас не время «лысенковщины». Мы приближаемся к концу XX века.