Дискуссия об инновациях на страницах «ЗН» лишний раз подтверждает, что в Украине не только отсутствует инновационная модель развития, но даже нет ясного понимания, что же такое инновационная политика. То, что предлагают и вице-премьер Владимир Семиноженко, и председатель ГИКа Владимир Рыжов, — это частные случаи, а не системный подход. Последний традиционно не применяется в Украине, и даже отсутствуют формальные и неформальные структуры, могущие такие подходы разрабатывать.
Инновационная модель развития позволяет стране устойчиво саморазвиваться, т.е. перейти от затратной экстенсивной экономики к интенсивной, саморазвивающейся. Поэтому можно согласиться с В.Рыжовым, что не имеет значения источник инноваций — зарубежные они или отечественные, главное — их качество. Одно дело, если инновациями называют построение очередной табачной фабрики, пусть даже и современной. Совсем другое — инновация в космическую биологию или, например, в генную инженерию. Еще более важным критерием является эффективность инноваций. Ведь под видом инноваций в «модное» направление можно «зарыть» или «освоить» сотни миллионов долларов, выпустить пару десятков отчетов, защитить с полсотни диссертаций и получить несколько государственных премий Украины даже без малейшей возможности дальнейшего практического применения. В этом плане наша страна и чиновники от науки достигли феноменальных успехов, и такие инновации правильнее было бы назвать деновациями.
Совершенно верно отмечает В.Рыжов, что рынок должен диктовать условия, именно он определяет эффективность разработок. Общее финансирование научных институтов крайне редко дает позитивный эффект, наоборот, больше способствует потере конкурентоспособности с западными странами.
Поэтому наиболее оптимальным в мире признано финансирование со стороны государства конкретных перспективных масштабных проектов, которые охватывают смежные направления и вызвали практический интерес в технологически развитых странах. Таким образом происходит ускорение процесса разработки, т.е. сокращение времени от идеи до конечного потребителя. Страны, где этот интервал минимальный, и являются научно-техническими лидерами. Излишне напоминать о важности зарубежного участия, особенно в условиях глобализации. Таким образом расширяется рынок и привлекаются новые технологии или новые модели организации труда. Иначе проекты могут оказаться мертворожденными. Яркий тому пример — пустая труба Одесса—Броды. Тоже ведь инновации, но зарытые в землю.
Еще в советское время автор столкнулся с таким примером — профессор Массачусета посетил постоянно действующую выставку Института сверхтвердых материалов, где было представлено около 300 разработок, большинство из которых так и оставались на уровне выставочных образцов. Он был поражен —это количество превышало число разработок знаменитой фирмы «Макдоннел-Дуглас». «Зачем столько и зачем так распылять ресурсы? Сделайте 10, но доведите их до конечного потребителя», — сказал он.
Сейчас положение еще более ухудшилось. На Западе продвижением разработок занимаются специально подготовленные менеджеры. Это целое искусство и отдельная наука, не менее сложная, чем научные разработки.
Основная забота государства — не создавать избранным тепличных условий, как это произошло с технопарками. Ведь здесь мы сталкиваемся с эксклюзивными законами для узкого круга лиц. Для того чтобы зарегистрировать технопарк, нужно стать как минимум министром — ведь утверждает их Кабмин. Поэтому и эффективность их сомнительна, а количество — аж три! — больше является красивой витриной для страны с 50 млн. населением. Западные страны идут по другому пути — создают льготные условия для всех, кто занимается инновационной деятельностью.
Можно много говорить о том, как создается инновационная среда, но необходимо указать еще на важнейший элемент этой среды — венчурные фонды и венчурные фирмы — становой хребет американской саморазвивающейся инновационной модели. У нас в этом вопросе — целина. Нет ни законодательства, ни наработок. Автор не удивится, если окажется, что многие из чиновников даже слова такого не слышали.
Об этом говорит и проект «инновационного» бюджета на следующий год —финансирование науки сокращается, а система распределения финансовых потоков не изменяется… Более того, сейчас Кабмином рассматривается секвест финансирования науки до 40%, хотя это стараются не афишировать — ведь у чиновников появилось новое модное слово — инновационная политика.
В инновационных моделях развития — в Китае, Японии, Сингапуре и других странах на инвестицию шло 30—40% ВВП. А как можно назвать политику, когда на инвестиции идет 13—14 % от ВВП, причем не самым эффективным образом? Когда доля инновационно активных предприятий упала с 60 до 14—15%, а доля наукоемкой продукции в экспорте составляет трудно различимую величину?
Когда наука финансируется в пределах 0,3 % ВВП, в то время как Президент и закон Украины настаивают на 1,7%? Такую политику правильно назвать деновационной или саморазрушающейся. Вот именно с этого и надо начинать дискуссию.