Процесс утверждения государственного бюджета отслеживают все, поскольку он — индикатор государственного внимания. А чтобы привлечь его внимание, народ стекается под стены Кабмина и Верховной Рады. Пятого декабря, согласно очереди, ходили туда и научные работники. Касками об асфальт не стучали, а скромно просили: выполните хотя бы требование закона о 1,7 процента ВНП на науку. Для тружеников науки это еще имеет определенное значение. Для науки вопрос уже потерял актуальность. В принципе.
На фоне полностью выдохнувшегося процесса имплементации результатов прошлогоднего референдума относительно усовершенствования родной Конституции в Украине значительно результативнее происходят процессы деимплементационные. Правда, в отличие от замыслов авторов всенародной инициативы, касавшихся прежде всего верхушки государственной пирамиды и преследовавших цель немного обрезать слишком уже ветвистое дерево демократических властей, деимплементационные процессы задевают более глубинные пласты общественного сознания. Наконец, они определяют, какими начинают новое тысячелетие украинцы: историческим народом или реликтовой общиной носителей некоего оригинального этнографического материала. Принципиальное различие между этими альтернативами — интеллектуальная состоятельность нашего народа. И — государства.
Государственную точку зрения на проблемы науки в Украине в прошлом году достаточно однозначно высказал в одном из интервью бывший заместитель министра науки и образования Ярослав Яцкив. Он заявил, что на науку возложены две главные функции: 1) образование; 2) благоприятствование тому, чтобы страна выпускала конкурентоспособную продукцию. Правда, вызывает сомнение, что директор Главной астрономической обсерватории ночами будет всматриваться в туманные галактики только ради того, чтобы рассказать школьникам, сколько же звезд во Вселенной. Очевидно, чему-то другому посвятил столько лет своей творческой жизни уважаемый академик.
Относительно второй функции науки, то, бесспорно, такой реверанс в сторону «благоприятствования» производству связан с тем печальным фактом, что вот уже на протяжении нескольких десятилетий нашу Академию наук возглавляет не scientist — научный работник, а специалист в области электросварки, по вине которого еще со времен СССР Украинская академия — как глубоко провинциальное учреждение — была ориентирована прежде всего на прикладные задания, а фундаментальные исследования могли проводиться только в Москве и Ленинграде. Более того, по мнению Б.Патона, наша родная наука была столь эффективна, что могла вообще обойтись без ассигнований из бюджета СССР или УССР. Правда, не понятно, о какой науке шла речь — как ее понимает мир или об электросварке? А поэтому могла ли в рамках Украинской академии наук развиваться теоретическая физика, математика, та же астрономия, не говоря уже об исторических или филологических исследованиях?
За заслуги перед украинской наукой Президент уже независимой Украины наградил Бориса Патона наивысшей государственной наградой. Не обошел вниманием и на 10-летие независимости: новую Золотую медаль вручил «апостолу» украинской науки. Символически — что и говорить!.. А тем временем наше государство фактически выпало из орбиты мировой науки.
Критическое состояние отечественной науки можно, конечно, связать с непристойно низкими процентами ассигнований из Госбюджета. Но нужно честно признать: те проценты в бюджете — это не средства на науку. Это социальная поддержка тех граждан, у которых в трудовой книжке записано «научный сотрудник» и которые не могут оставить родину. Теми процентами не предусмотрены даже затраты на электроэнергию, газ, воду... Об оснащении, научной литературе, командировках и прочем даже речи не идет.
Но, по большому счету, дело даже не в процентах бюджета. Проблема прежде всего в статусе науки в государстве, в ее месте в шкале общественных ценностей, в рейтинге науки и научных работников в коллективном сознании. Быть научным работником (или ученым) раньше в СССР считалось достаточно престижно. Слово «наука» также не обязательно ассоциировалось с непосредственной пользой для общества, а скорее с синхрофазотронами или с ДНК. Было это связано с дальновидной политикой КПСС (с ее претензией на честь, ум и совесть эпохи или просто желанием выглядеть не хуже, чем капиталисты, — вопрос дискуссионный). Что бы там ни говорили, но никому из граждан СССР не приходило в голову, что его государство — второсортное в мировой табели о рангах. А в государстве с чувством собственного государственнического достоинства или даже гордости наука всегда приоритетна. С психологической точки зрения — это определяющий момент.
А что сейчас произошло с имиджем науки в украинском менталитете не только у простого народа, но и высшего государственного истеблишмента? Сегодня в Украине слово «наука» — совсем не то, что в это понятие (science) вкладывает весь цивилизованный мир. Простейший пример: по коду «Фундаментальные исследования» из Государственного фонда фундаментальных исследований (созданного, следует считать, именно для поддержки науки) сейчас финансируется более 60 министерств и ведомств. А наибольшим научным авторитетом для национальных СМИ считается прикладной академик Владимир Семиноженко, поскольку он «аргументированно» доказал, что из 400 млн. грн. из Инновационного фонда сможет за год сделать миллиард гривен. Возможно, подобные заявления и впечатляют кого-то, но связаны ли они с наукой?
Известный испанский философ Хосе Ортега-и-Гассет в своей знаменитой книге «Восстание масс» подобную ситуацию охарактеризовал метафорически и метко: «Вертикальное нашествие варваров». Или плебса? Можно еще понять политику кредиторов из МВФ, целью которых является превращение нашего государства (как и России) в самоокупаемую резервацию. Но можно ли понять мотивы, которыми руководствуются Президент, Верховная Рада или Кабинет министров, определяя объем ассигнований на национальную науку, и каким им видится место нашего государства в международной иерархии государств в третьем тысячелетии?
Наша известная поэтесса, духовный символ нации Лина Костенко поднимает тревогу: тает и чернеет духовная аура нации. Касается это и науки, ибо наука (science) — непременная составная этой ауры. Создает эту ауру (не надо лукавить!) не весь народ, а очень небольшая его часть, представители которой привносят в общество высокие духовные идеалы или поднимают планку научных исследований.
Еще столетие назад известный французский психолог Гюстав Лебон, исследуя определяющие черты наций, заметил, что отличие европейских народов от восточных прежде всего состоит в том, что первые имеют небольшой набор «высших» людей. «Это небольшая группа выдающихся граждан, которые есть у цивилизованного народа и которых достаточно было бы уничтожить в каждом поколении, чтобы немедленно вычеркнуть этот народ из списка цивилизованных наций. Им, и только им, мы обязаны прогрессом в науках, искусстве, промышленности, одним словом, во всех отраслях цивилизации». К этим словам можно добавить, что Запад научился уважать этих людей.
Выдающийся русский исследователь этнических процессов Лев Гумилев писал, что когда суперэтнос (или цивилизация — в другой терминологии) как социумная целостная система, последовательно пройдя стадии рождения, роста, подъема и наивысшего взлета, наконец вступает в фазу упадка, то вместо творцов-пассионариев на арену выходят субпассионарии (как он деликатно назвал чернь). В фазу упадка на пороге XX века вступила Восточнославянская православная цивилизация, исчерпав окончательно свой пассионарный ресурс. Отчаянные попытки вождей пролетариата и генсеков притормозить этот процесс потерпели крах (несмотря на определенные иллюзорные взлеты в военном могуществе).
Между тем в конце XX века западный мир сделал новый шаг в своей цивилизационной поступи и перешел в информационную эпоху. Немало ученых не без оснований считают этот период новым «осевым временем», как назвал Карл Ясперс эпоху VII—II вв. до н.э., когда в истории человечества произошел качественный перелом и появился тип человека, доминировавший поныне. Сегодня, похоже на то, что также происходят качественные изменения в организации общественного бытия. Благодаря информационным технологиям устраняются пространственные и временные преграды между отдельными людьми и народами; человечество становится единой целостной системой, а информация — вседоступной и повсюду доступной. Это формирует и принципиально новое мировоззрение.
А восточнославянский мир, оставшись на предыдущем витке цивилизации, фактически превращается в резервацию. Отличие нашей резервации, например, от резервации американских ирокезов, тоже в свое время застывших в эволюционной поступи, лишь в том, что русских, украинских и белорусских «ирокезов» никто не загоняет на специально отведенные территории. Досадным последствием этого является то, что у людей, которых мало привлекает жизнь в резервации, практически не остается выбора, чтобы реализовать собственный пассионарный потенциал — реализовать себя как личность.
И именно отсутствие возможности самореализоваться, безусловно, является главной причиной всевозрастающей эмиграции научных работников за границу. И не только научных работников, но и большинства талантливых людей, с болью отдающих себе отчет, что в резервации они просто обречены на вымирание. Поэтому простейшее и самое перспективное решение — только выезд на Запад, в развитые страны, где знают цену интеллекту и где умеют его уважать.
Конечно, больше всего эмигрантов из Национальной академии наук: лишь за последних два года количество научных работников уменьшилось примерно на две тысячи. А вообще, в соответствии с исследованиями Королевского университета Канады, за 10 лет независимости Украина потеряла не менее пяти тысяч человек, приравнивающихся на Западе к доктору философии (Ph. Doctor). Пример научных работников из АН подхватили и работники высшей школы, конечно же, в наиболее творческом возрасте и самые талантливые.
Последствие этого процесса — Украинское государство стремительно и неуклонно деинтеллектуализуется. А духовная аура неуклонно тускнеет и гаснет. Наихудшее происходит в психологическом измерении: появляется ощущение вторичности. Украинский народ (как и русский, и белорусский) становится народом вторичным, или, точнее, народом вторичных личностей.
При таких обстоятельствах перспективы для научного таланта становятся все грустнее: талант просто задохнется в резервации. И не спасут его никакие реформы феодальной Национальной академии наук, ни всяческие объединения инженеров на манер разрекламированного фонда интеллектуального сотрудничества «Украина — XXI век» — не надо путать, как говорил когда-то мой отец, божий дар с яичницей.
Чтобы реализовать себя, для научного работника (scientist) сегодня единственный выход — вырваться из душной атмосферы плебейского отношения к науке.
И кто имеет моральное право упрекнуть такого эмигранта в «непатриотизме» — дескать, личное он поставил выше общественного?.. А как быть, если общество не хочет эволюционировать, если ему лучше в резервации? На подобные упреки великая Леся Украинка отвечала: «Чего хочет община, того не хочет Муза». Да и, наконец, нынче, когда мы живем уже не в темной советской пещере, а оказались под ослепительным светом юпитеров (вернее, видеокамер) мировой общественности, то индикатор патриотизма определяется предельно просто и понятно: способен ли этот человек достойно представлять свою нацию на международной арене, может ли внести свой квант света в ауру Украины? Или, по крайней мере, уважать и беречь тех, кто способен на это?
У Лины Костенко есть прекрасное стихотворение об отношении народа к таланту: дескать, «усі вже звиклись, що геніїв нема». И в самом деле, какие еще могут быть гении в резервации, какая еще там наука, научные работники... Задушенные мизерными процентами Госбюджета (0,29 — на 2002 г.), затравленные феодализмом патоновской НАНУ, неуважаемые инженерами из многочисленных фондов и технических академий, обойденные вниманием средств массовой информации, но которые вместе с другими духовными пассионариями, единственные еще способны достойно представлять украинскую нацию — в отличие от всенародных избранников, шокирующих мир матюками в своих кабинетах. Может ли народ еще смотреть им в глаза? Ибо, как написала Лина Васильевна:
А що, як він між
нами ходить, геній?
Вивозить з бруду
цей потворний час.
Що, як за це вже зараз
в наших генах
Нащадки наші
зневажають нас?!