Перефразируя известную поговорку, можно сказать, что тот не ученый, кто не мечтает стать обладателем гранта. В странах Запада конкурсная система финансирования науки действует давно. В США, например, существуют параллельные грантовые системы для своих и зарубежных ученых, причем для соотечественников выделяются значительно большие суммы. Германия практически не дает деньги зарубежным организациям, но сам немецкий ученый имеет право взять в качестве соисполнителя коллегу из другой страны. Одни фонды сразу перечисляют всю оговоренную сумму, другие — часть в начале работы, а остальное — в конце. Возможности грантополучателя распорядиться полученной поддержкой тоже оговариваются заранее: сколько можно потратить на заработную плату, сколько — на командировки или приобретение оборудования. Выполнение этих условий жестко контролируется.
При нынешнем состоянии финансирования науки в нашем государстве каждый ученый должен быть кровно заинтересован в получении грантов. Однако здесь есть свои чемпионы и аутсайдеры. Чем это объяснить? Какие условия необходимы для успешного плавания в водах конкурсного финансирования? И сможет ли наша наука если не развиваться, то хотя бы выжить на зарубежную финансовую поддержку?
На эти и другие вопросы я попросила ответить участников «круглого стола» — специалистов НТК «Институт монокристаллов», которые не единожды становились победителями в конкурсной борьбе. В беседе участвовали: генеральный директор концерна, член-корреспондент НАНУ, доктор технических наук Борис ГРИНЕВ, заместитель генерального директора Вадим ЛЮБИНСКИЙ, доктор физико-математических наук Владимир РЫЖИКОВ, доктор физико-математических наук Вячеслав ПУЗИКОВ, кандидат технических наук Петр СТАДНИК и доктор физико-математических наук Александр ТОЛМАЧЕВ.
Что нужно, чтобы получить грант?
П.Стадник: Тематика исследований должна полностью совпадать с тематикой объявленного конкурса. Плюс научное имя, известное специалистам. А вторую половину успеха составляет поддержка зарубежных ученых, во многих случаях она является одним из обязательных условий. Нужно найти зарубежного партнера, который знает твои работы по публикациям в научных журналах и согласится дать соответствующую рецензию. Обращаю внимание, что речь идет о публикациях в международных или российских изданиях. Украинские научные журналы, за очень небольшим исключением, в мире не читают.
В.Рыжиков: Но если для УНТЦ достаточно простого отзыва на проект, а остальное уже «варится» в Украине, то для всех остальных фондов нужен партнер. Запад предпочитает давать нам деньги через своего ученого.
Для ИНТАС, например, найти западного поручителя нелегко, потому что от гранта он получает сумму, которой хватит разве что на переписку, материального стимула у него нет. Заинтересовать можно только нетривиальным научным результатом. Так, при получении последнего из грантов ИНТАС мы представили принципиально новый материал и заняли третье или четвертое место из нескольких сот поданных проектов, из которых было отобрано около пятидесяти.
Что касается немецкого фонда АИФ, где грант достигает трехсот тысяч дойчмарок, то там ситуация еще жестче, поскольку половину этих денег должен внести сам западный партнер. Чтобы получить этот грант, надо иметь научный результат, который нужен Германии. Немцы, кстати, вовсе не стесняются произносить это вслух. Если находится ученый, желающий выложить требуемую сумму, то вторую половину дает правительство. Причем свои деньги партнер пускает на собственные нужды, но получает доступ к нашим результатам. Приведу один пример. Как известно, сейчас в мире начался бум по поводу рака кожи. Я был приглашен на «смотрины» на международную медицинскую конференцию по меланоме и после двух дней собеседований ведущие ученые в этой области дали положительные отзывы на нашу заявку. Львиная доля гранта осталась при этом в Швейцарии, но часть денег на развитие тематики получили и мы.
А.Толмачев: Наш институт обладает значительными научными и технологическими наработками еще с советских времен. Его хорошо знают за рубежом. Думаю, именно поэтому, даже несколько неожиданно для себя, в конкурсе CDRF мы получили грант на разработку, которой, в сущности, никогда не занимались. Речь идет об электролюминесценции в тонкопленочных органических структурах. Но люминесценцией как таковой институт занимался давно и успешно.
В.Любинский: Да, во-первых, у нас был хороший задел для выживания в нынешних условиях, а во-вторых, мы не упустили возможностей. Такая же ситуация и в России. Например, Институт ядерной физики Сибирского отделения Российской академии наук еще во времена СССР отличался от академических институтов прикладной направленностью. Поэтому он тоже оказался более приспособленным к рынку, чем многие другие научные организации, производит ускорители, участвует в международных проектах по физике высоких энергий.
Нужно ли уметь торговаться?
В.Любинский: Конечно. Мы должны играть по правилам, которые существуют на международном научном рынке.
Б.Гринев: Нужно уметь прессинговать! Рынок есть рынок — каждый хочет за свою копейку получить сто рублей прибыли. Поэтому первые условия, которые нам выдвигаются, часто просто кабальные. Это проверка — за какую минимальную цену нас можно купить. От умения торговаться зависит и решение проблемы интеллектуальной собственности, и предлагаемая партнером сумма. Нужно быть крепким орешком для западных партнеров.
В.Рыжиков: Да, в случае с новым материалом, о котором я упоминал, вначале нам предлагали очень жесткие условия — немцы потребовали полной лицензии на выпуск этого материала. Хотя продажа лицензии — это отдельный договор, это не сто тысяч марок гранта, а несколько миллионов. Они заявили, что в ином случае договор заключен не будет, и прислали нам проект, в который уже была вписана лицензия на продажу нашего материала. Мы отказались. Начались переговоры. В результате только через полгода был заключен договор, в соответствии с которым немцы получили желанное лицензионное право, но только в Западной Европе и только в пределах суммы, не превышающей суммы самого гранта.
П.Стадник: А наши американские партнеры начинали торг с заявления, что поскольку они выделяют деньги, то полученная в результате общей работы интеллектуальная собственность, в соответствии с их законами, тоже принадлежит им.
В.Любинский: В принципе, отношение дающей стороны может быть разное. У нас, например, имеется опыт хороших взаимоотношений с УНТЦ, который представляет госдепартамент США. Был случай, когда мы подали заявку и из госдепартамента США нас уведомили, что при более солидной поддержке западного партнера грант будет наш. И когда она поступила, договор был подписан.
В.Пузиков: В США, в Европе и в Японии сейчас рассматривается ряд очень крупных проектов, для которых требуются хорошие кристаллы дигидрофосфата калия, больших размеров и в больших количествах. Здесь мы имеем бесспорные приоритеты. Естественно, когда мы подали заявку на грант по развитию этой технологии, то получили мгновенную поддержку, можно даже сказать, лоббирование в США, и он легко прошел.
Б.Гринев: В США существует рейтинговый список научно-исследовательских организаций Украины, которые поддерживаются грантами в приоритетном порядке. Например, в рамках материаловедения это киевские институты полупроводников, электросварки, проблем материаловедения, а в Харькове — ХФТИ и НТК «Институт монокристаллов». То есть шансы у разных коллективов, у разных ученых изначально разные.
Пусть неудачник плачет?
В.Любинский: Рынок есть рынок, пусть и научный. Но даже отказ в предоставлении гранта имеет значение. Посылая заявки на рецензирование зарубежным ученым, вы так или иначе знакомите их с вашими работами. Таким образом вы становитесь более известным, ваш рейтинг повышается, открываются новые возможности сотрудничества, например, участия в международных конференциях.
П.Стадник: Конечно, грант — это прежде всего источник финансирования. Но и кооперация со специалистами других стран. В Украине многие передовые научные направления вообще не востребованы: нет финансирования, не развито производство и т.д. Чтобы они не погибли, ученый должен интегрироваться в мировую науку.
В.Пузиков: Поэтому поиском грантов занимается тот специалист, который непосредственно ведет соответствующую научную тематику. У нас, в отделении оптических кристаллов, это, как правило, руководители научных поднаправлений, например, лазерных и полупроводниковых кристаллов.
Б.Гринев: В моем представлении те отделы и лаборатории, которые не интегрировались в мировую науку, не имеют права на жизнь. Если вы не можете получить гранты, значит, вы науке не нужны — с этого я начинаю каждый ученый совет. И сейчас в институте нет ни одного подразделения, которое «сидело» бы только на бюджете. Грант — это вторая заработная плата для ведущих сотрудников, к тому же более значительная, чем первая. Конечно, эти суммы не достигают величин зарплат западного специалиста, но наши ведущие ученые могут себя чувствовать здесь не хуже, чем люди их ранга чувствуют себя на Западе.
Молодой и амбициозный ученый может заняться поисками и самостоятельно. Наши теоретики, например, получают индивидуальные гранты, в этом случае институт выступает их гарантом. Я уверен, что если бы не грантовая финансовая поддержка из-за рубежа, то эмиграция украинских ученых приобрела бы еще большие масштабы.
В.Рыжиков: Институт сможет жить и развиваться только в том случае, если будет постоянно давать результаты высокого класса, если наши работы будут востребованы на международном научном рынке. Вот пример. По первому гранту 1994 года мы создали систему неразрушающего контроля. Эти наработки помогли в дальнейшем выиграть конкурс таможенной службы Украины и развить дефектоскопическую систему. Мы не только сохранили, но и развили это направление.
Наука вырвалась вперед?
П.Стадник: Я бы сказал, что не наука вырвалась вперед, а отечественная промышленность отстала. Отдельные направления нашей науки еще как-то держатся на мировом уровне (гранты как раз и есть тому свидетельство), а промышленность — нет.
В.Пузиков: Например, наша лазерная тематика украинской промышленностью практически не востребована.
Б.Гринев: Я надеюсь, со временем наши технологии все-таки будут использованы и в Украине. Когда вслед за более адаптируемыми отраслями промышленности — легкой и пищевой — начнет становиться на ноги машиностроение, электротехническая промышленность. Когда они начнут осваивать образцы новой техники, разработки института понадобятся.
В.Рыжиков: Ведь наши таможенные интроскопы уже востребованы в Украине. Надеемся, что станет нужной и дефектоскопия, особенно в металлургии. Для Украины металлургия — прибыльная отрасль. Но сейчас в мире требуется не просто металл, а сертифицированная продукция. Если нам удастся убедить правительство вложить деньги в средство контроля труб, от этого выиграют все.
В.Любинский: Что касается медицинских томографов, то мы начинали с поставки за рубеж только детекторов для них, но потом наладили выпуск отечественной аппаратуры. Сейчас в организации Минздрава уже поставлено более двадцати томографов.
Б.Гринев: Хочу заметить, что институт не погибнет, даже если грантов не будет. Это только один из источников финансирования, есть еще бюджет и контракты.
П.Стадник: …Хотя возможностей для оплаты труда, приобретения оборудования и командировок будет гораздо меньше.
В.Рыжиков: Без грантов мы можем потерять талантливых молодых специалистов. Бюджетные зарплаты у них очень малы и без грантовой поддержки — а это 150—200 долларов в месяц — они просто уйдут.
Что нужно, чтобы грантов было больше?
Б.Гринев: Многое зависит от отношения государства к этому источнику финансирования. Нужно принять несколько законодательных решений. Первое из них — гранты не должны облагаться подоходным налогом с физических лиц. Это очевидная вещь, более того, зачастую именно это является условием проведения многих конкурсов. Речь об этом идет уже много лет. Приходится постоянно сталкиваться с мнением, что если мы не получим с грантов налоги, мы их для бюджета потеряем. Но ведь в результате эти деньги вообще не попадают в Украину!
Суммы грантов не так уж велики, они не учитываются никакими бюджетными статьями, тем не менее… Кстати, налоги, которые сейчас взимают с грантов, не идут на науку. Ситуация напоминает известную историю с однопроцентным налогом, который предназначался на инновационную деятельность. В 1999 году лишь 11% от собранной суммы (а она составляла около миллиарда гривен) было использовано на кредитование инновационных проектов. В 2000 году на эти цели не потрачено ни копейки.
В.Пузиков: Многие зарубежные фонды предлагают, просят, требуют какого-либо долевого финансового участия Украины. И тут у нашего государства политика четкая — не платить! УНТЦ украинских ученых поддерживает очень прилично, но и здесь с паритетностью постоянные проблемы, хотя доля Украины, по сути, состоит только в содержании офиса.
П.Стадник: Так погиб и Соросовский конкурс. За 1998 год Украина свою долю еще заплатила, а за 1999 год — уже нет. Между тем этот грант поддерживал многих ученых. Украина не выплатила свою долю и за конкурс CRDF 1998 года.
***
Поиск финансирования исследований уже стал частью научной деятельности в Украине. В мае нынешнего года, например, завершился очередной конкурс по программе общих грантов CRDF. Отобрано около тридцати лучших проектов, которые будут сообща финансироваться США (1,3 млн. долларов) и Министерством образования и науки Украины (200 тысяч долларов). В рамках двухсторонней научно-технической кооперации этим фондом учреждены еще несколько других программ (общая сумма более 1,5 млн. долларов США).
Однако, как известно, грантовая система финансирования вызывает и нарекания. Часть ученых придерживается мнения, что мы задешево распродаем за рубеж свои идеи и наработки, что гранты распределяются несправедливо. Не спорю, может быть, здесь и есть доля правды. Но, на мой взгляд, в первую очередь недостатки нужно искать не в системе зарубежных грантов и не в «злонамеренности» зарубежных партнеров, а в том, что в Украине не развита ни своя собственная система грантов, ни свой научный рынок.
Доктор Герсон Шер, президент и исполнительный директор Американского фонда гражданских исследований и развития (CRDF), в статье «Почему нам следует позаботиться о российской науке», опубликованной в июле 2000 года в журнале «Science», отметил, что после резкого сокращения ассигнований и введения системы грантового финансирования российская наука, похудев, стала более интернациональным, менее ориентированным на оборону сообществом ученых и инженеров, проникнутых духом соревнования и научившихся жить в новых условиях.
Отнесем это по-американски жизнерадостное высказывание Шера и на счет украинской науки. Но зарубежные гранты составляют сейчас всего 10% процентов от ее общего финансирования. Между тем бюджетный денежный ручей с каждым годом продолжает мелеть, в 1999 году он фактически составил всего 0,28% национального валового дохода. Существует, как известно, отечественный фонд фундаментальных исследований, но на финансирование государственных научно-технических приоритетов в 2001 году денег в бюджете не предусмотрено. Похоже, что похудение, о котором с оптимизмом говорил Шер, плавно переходит в дистрофию украинского научного организма.