Участники 7-й украинской антарктической экспедиции, среди которых были двое одесситов — начальник станции «Академик Вернадский» Виктор Сытов и гидрометеоролог УкрНЦЭМа (Украинского центра экологии морей) Игорь Неверовский — вернулись на Большую землю еще в конце февраля. Однако встреча-семинар состоялась лишь в конце марта, когда зимовщики вышли на работу после обязательного реабилитационного отпуска. Результаты исследований, возможно, станут известны еще позже, если прозябающий на гранты УкрНЦЭМ добудет деньги для дорогостоящих лабораторных препаратов…
Новозеландский круизный лайнер-рысачок Brave huarte прибыл к мысу Марина-пойнт полярной ночью, когда белесое солнце присело часа на три за остров Петермана. Дробной канонаде падающей из клюза цепи вторили с грохотом низвергающиеся в пролив Лемайер языки подтаявших ледников. Якорь-цепь лег на две смычки, и стало тихо. До звона в ушах. Рябь на воде улеглась, гладь пролива Пенола расчертили реи барка Еurope, маячившего призраком в кабельтове на якорной стоянке.
В проливе Френч фыркнул кит, дальнобойные камеры пассажиров нацелились на водную рябь, где кит показал удлиненный, характерный для горбачей лепесток хвоста. После завтрака надувная шлюпка повезла пассажиров к острову Галиндез, манящему строениями станции «Академик Вернадский». Волна от кувыркнувшегося неподалеку айсберга подбросила шлюпку к слипу, зимовщик в оранжевом костюме принял конец и подал руку пожилой леди. Господин из туристского десанта, человек свободного времени (так на Западе называют пенсионеров) пялился на стремянку у жилого модуля, козлы, банки с краской.
Отставной дог-драйвер британской станции «Фарадей», со сменой флага переименованной в «Академик Вернадский», в 60-е зимовал в модуле и наверняка тоже его когда-то подновлял. Ездовых собачек породы хаски, ничем не отличающихся от наших лаек, в 71-м репатриировали вместе с погонщиком согласно меморандуму о запрете пребывания домашних животных в стерильно чистой Антарктике. Правда, одна нелегальная собачка проживала на «Фарадее» до 1976 года, в коридорах также мяукали два кота: Тотус и Сотис.
Украинская экспедиция не пошла по зыбкому пути меморандных нарушений, хвостатых дог-драйвер не обнаружил.
На дорожке, прокопанной в снегу, возникла восторженная пробка, фотографировали зоологический сюрприз — пингвиненка джинти, бесцеремонно вылупившегося прямо на тропинке, петляющей к водомерному посту. Полезли через сугробы обходить гнездовье.
Гостей пригласили в бар, где зимовщики уже целовали ручку старпому «Европы» Еве, частому гостю станции.
Последнее полярное лето порадовало скупым теплом, температура воздуха поднималась до четырех градусов, у острова Галиндез бросали якорь добрые знакомые — российские НИСы (научно-исследовательские суда), не от хорошей жизни перебивающиеся в короткий сезон полярным извозом: «Профессор Молчанов», «Полярный пионер» («Профессор Шулейкин»), а также штатный лайнер «Марко Поло» («Александр Пушкин»). Снова навестили Галиндез долгожитель «Остершельда» 1916 года постройки, парусник свободного времени, если применять к плавединицам человеческую возрастную градацию, ледокол «Лоуренс Голд», названный в честь пионера Антарктики, сподвижника адмирала Берда, посадившего в 29-м самолет на Южный полюс.
В феврале пожаловал внук легендарного шерпа Тенцинга, покорившего в связке с Хиллари Эверест. Внука интересовали трехтысячники и перспектива организации восхождений для состоятельных любителей даблэкстрема — это выгодный бизнес.
В феврале снова бросил якорь ледокол «Капитан Драгиницын», владивостокский скиталец, осевший в Ушуайе на Огненной Земле. Кормчие «Драгиницына» вспомнили, как год назад не имеющий приличного ледового класса севастопольский «Горизонт» напоролся на траверзе станции на риф. Тогда научный сотрудник украинской экспедиции Юрий Андрейчук и врач, доктор медицинских наук, профессор Владимир Ильин прыгали с аквалангами и не хуже штатных палубников надежно завели на пробоину мягкий пластырь.
Если «Драгиницын» прошлым ненастным летом с трудом пробился из океана через льды пролива Лемайер и стал единственным круизным судном, навестившим Галиндез, то в нынешнем сезоне «Вернадский» посетили 1800 непосед.
Научные зимовки на макушке Земли разительно непохожи, как и айсберги, маячащие близ мыса Марина-пойнт. От экспедиции к экспедиции меняется состав участников и даже их пол. Например, во второй экспедиции зимовали сразу четыре дамы. Говорят, не смогли найти показательно здоровых мужчин, о чем потом жалели, обстановка на станции, по словам участников, была нервозной, если не взрывной, с тех пор прекрасный пол высокими широтами не испытывали. Пятую экспедицию осчастливили посещением депутаты Верховной Рады Писаренко и Кравченко.
Что же касается айсбергов, то седьмая антарктическая весна поразила небывалой толчеей кочующих ледяных колоссов — насчитали до 260 единиц самых причудливых форм, фантастических оттенков и свечений, бирюзовых, изумрудных, даже розовых. Порадовало глаз разнообразие миражей. Огорчили пропажи снаряжения, такое, оказывается, в отшибном заполярье тоже возможно.
Научные программы упорно продолжаются. Обнадеживает замеченное зимовщиками сужение озоновых дыр. Если в прошлых экспедициях зафиксированное содержание озона падало до 100 единиц Добсона, то сейчас оно поднялось до 150—200 единиц при благополучной норме в 300.
В феврале чилийский теплоход «Ушуайя» доставил на Галиндез магнитометры, расширилась геофизическая программа, увеличилась и полярная команда. Если в седьмой экспедиции участвовали 14 человек, то в восьмой — уже 15, причем ненормальный перевес в пользу технического персонала ликвидирован, сейчас ученые в логичном большинстве.
Какова «география» зимовщиков, откуда их корни? Прописаны они устойчиво в больших городах, где традиционно располагались именитые научные институты и центры: Харькове, Севастополе, на станции ударно зимовал посланец из Севастопольского института биологии южных морей, в Одессе только его филиал, разумеется, широко представлены киевляне и, с обидными паузами, одесситы. В предпоследней, 7-й экспедиции посчастливилось перезимовать метеорологу УкрНЦЭМ Игорю Неверовскому и декану гидрометеорологического университета Виктору Сытову. На нынешней, восьмой, зимовке обошлись без помощи одесситов, как, впрочем, и на второй и шестой. Для одесских ученых со степенями, экспедиционным опытом, годами томительного ожидания, выстраданным желанием продолжить начатую в Антарктике работу (последнее обстоятельство — несомненно их не принятый во внимание козырь) вакансий почему-то не нашлось.
Если без эмоций, то одесское присутствие, смену вахт, непрерывность и не обещали. Количество желающих, мотивированно стремящихся на Галиндез, и просто в связи с депрессивными обстоятельствами, опережает здравый смысл, говорят, поступает до100 заявок на место. Жесткий отбор романтиков и авантюристов наблюдается еще с триумфального папанинского дрейфа, правда, тогда участникам особенно не рекомендовалось сетовать на то, что недостаточно внимания уделяется научным исследованиям. Во-первых, график наблюдений упорно ломала регулярно трескавшаяся льдина, четверка отважных изнурительно передислоцировалась. Во-вторых, часть драгоценного времени тратилась на партсобрания, ведение протоколов и передачу по радио Эрнстом Кренкелем содержания этих протоколов, в которых четверка горячо одобряла громкие процессы Военной коллегии. На одном из собраний ледовой ячейки даже рекомендовали Федорова кандидатом в партию. Кроме того, у Папанина был револьвер системы «наган».
Тосковать здесь некогда. В соответствии с международными программами, в обязанности дежурного метеоролога входит передача данных наблюдений каждые три часа на британскую станцию Розера, сведения же со всех станций стекаются в Кембридж — ни много ни мало.
В личное время рекомендовано высыпаться или, если позволяет погода, играть в мини-футбол 4 на 4 на льду промерзающего до дна озерца, а по средам — разговаривать 5 минут через спутник с домашними. В феврале 2002-го играть в футбол не пришлось, прошлое лето огорчило ранним похолоданием и штормами, почему тогда и пробился к Галиндезу лишь океанский ледокол «Капитан Драгиницын». Месяцев семь акваторию перед островом плотно захламлял битый колышущийся лед, ледостава вообще не было, сказывается глобальное потепление. А ведь еще лет двадцать назад зимовщики-британцы ходили через пролив к островам Петерману, Скуа, Винтеру и другим на лыжах, правда, рискуя провалиться в разверзшуюся трещину.
Такая нескончаемая круговерть для ученого томительна. Поэтому, когда акватория частично освободилась ото льда, истосковавшийся по живой работе Игорь Неверовский в личное время с жаром взялся за весла. Дорожил каждым погожим деньком. С вечера, будучи еще на дежурстве, снаряжал утлую фибергласовую лодчонку, британскую Scudy, переименованную в «Софию-1», и поутру, сдав смену, по зыби снимался. Нетерпеливо объезжая рапаки или отталкивая льдины веслами, он плыл мимо крестов погибшим, которых в этих суровых местах с избытком, косился на внушительный крест, установленный на скале Петермана в память погибших в 83-м трех британцев (пошли парни на лыжах по льду, но испортилась погода, и ледовое поле унесло их навсегда в океан). Дальше по курсу видел добротный заказной крест. Очарованный здешними пейзажами человек свободного времени пожелал после кончины быть преданным водам Лемайера, что и было с готовностью исполнено родственниками. Свободного времени у Неверовского было в обрез, он спешил, стремясь в точки, известные ему или привлекшие его внимание, или просто во временно свободные ото льда неизведанные плесы на Вэддингтон Бэе или Пенола Стрэйте, жадно «ставил станции» (так это называется на научном сленге). Сначала с помощью лебедки опускал на сорокаметровую глубину батометр Нансена (Кроме батометра известны «рубашка Нансена», «нарты» и другие оригинальные приспособления). Пробы воды на соленость и для химического анализа брал, как положено, с четырех горизонтов. Потом осторожно майнал на дно черпалку для проб ила. Ил в Антарктике — большой дефицит, случались и неудачные заметы. Добытые драгоценные пробы заворачивались в фольгу и надежно прятались в термос. Затем в воду опускался белый диск Секки с прорезью, по мере исчезновения его из поля зрения определялась прозрачность воды.
Для всех этих точных манипуляций необходимы время и фиксированная неподвижность плавсредства. Последняя достигается, как и везде, отдачей якорька-верпа. Однажды лодчонку понесло паковым льдом, Неверовский пытался вытравить трос, но якорь угодил в расщелину, и лодчонку чуть не опрокинуло. С тех пор Игорь Павлович отказался от якоря, подгребая время от времени веслами. Подгребать мешала сетка для сбора образцов криля, она тормозила, как водяной якорь. Для всех манипуляций неплохо было бы иметь по крайней мере две пары рук. Помощники у Неверовского, увы, были не всегда. Почему? Зачастую специалистов присылают из обсерватории Кара-Дага, в общем, неплохих парней, но сухопутных. Поэтому полагался больше на себя.
Прозрачность антарктического воздуха скрадывала расстояние, время летело незаметно. Погода в высоких широтах портится вдруг, тяжелый грохот наката на острове Форг, что в переводе — наковальня, предупреждал его, и Игорь Павлович дергал шнур моторчика. Успевал за дневной выход ставить когда четыре, когда восемь станций, проявлял матросскую сноровку и недюжинное мужество. Последнее он, человек категорической скромности, напрочь отрицает, дабы не получить от строгого антарктического начальства «на орехи».
Акватория постепенно очистилась, вызывающе зацвела вода, прозрачность упала с 24 метров до 5, безразмерно удлинился полярный день. Работать бы и работать, но за Петерманом гуднула «Ушуайя», и Неверовский вместе со всеми без исключения пошел выгружать два дизель-генератора VOLVO PENTA, приобретенные для энергетического усиления станции. Часть благодатного полевого времени отняли коллективные хлопоты.
За неполное полярное лето Неверовский «сделал пятьдесят станций», это его весомая лепта в копилку одесских ученых. Игорь Неверовский продолжил морской экологический мониторинг, научную программу, инициированную еще в рейсах «Э.Кренкеля» ведущими сотрудниками УкрНЦЭМ — океанологами Юрием Поповым, Владимиром Украинским и особенно директором Института геологии при НАН Украины Петром Федосеевичем Гожиком (в региональном эгоизме одесситов не упрекнешь). Материалы о результатах экспедиций «Э.Кренкеля» были в свое время опубликованы и получили высокую оценку за рубежом. Тревожной сенсацией прозвучало сообщение земляков, что в Антарктике, где процессы биодеградации протекают в несколько раз медленнее, чем в замкнутых системах, обнаружены полихлорированные бифинилы.
Чувствительный импульс программе дал на пятой зимовке гидрометеоролог УкрНЦЭМ Вячеслав Скрыпник.
Добытые образцы ила Неверовский тщательно упаковал, крепко заморозил, а затем поместил в самодельный термос, который был закамуфлирован под обыкновенную коробку для тоника, чтобы пустили в самолет — илу предстояло преодолеть три пункта контроля: в Ушуайе, Буэнос-Айресе и Париже.
Можно талдычить о пресловутом долге, беззаветной преданности научной идее, спекулировать на мутной волне ура-патриотизма, такая трескотня всегда вредила серьезной науке, под эту трескотню наука благополучно удушалась, если обратиться к истории. Если же безоглядно погрузиться в нашу судорожную действительность, то Неверовский обеспечил своих одесских коллег желанной научной работой, по которой они истосковались. Драгоценная коробка доехала без осложнений до Французского бульвара, где до сих пор находится институт, на существование которого не так давно покушались, и сам Неверовский, не использовав положенный для реабилитации отпуск, вышел на работу.
Коллеги Неверовского, которым по разным причинам ( здоровье, возраст, семейные обстоятельства) высокие широты противопоказаны, с нетерпением ждут, когда в институте заведутся деньги, скажем, от очередного гранта. Валюта необходима для приобретения дорогостоящих реактивов, чтобы извлечь добытый с таким трудом ил из холодильника и заняться им вплотную.
А как же продолжение программы нынешней экспедицией, где нет представителей
УКРНЦЭМ, вообще нет одесситов? Что же — все напрасно?
Рабочая программа экологических и океанографических наблюдений на Украинской Антарктической станции «Академик Вернадский» на зимовку 2003 — 2004 гг. согласована и утверждена, то есть она — узаконенная часть государственной антарктической программы. Правда, выполнять ее поручено киевлянам, находящимся сейчас на станции, а у них наверняка есть и поручения от своих земляков, тоже истосковавшихся по живой научной работе.
— Я совершенно не уверена в успехе, — признается И.Орлова, заведующая научно-производственным отделом морского экологического мониторинга.
А если и в следующую экспедицию не включат одесситов, а снова импульсивно пошлют береговых с Кара-Дага или еще кого нежданного?
Гарантий участия никто не дает. Разумеется, коллегам из Киева до антарктического комитета на 600 верст ближе, и они на виду, шансов у сухопутных метеорологов с запасом, чего греха таить.
Каков же выход? В первой экспедиции зимовал выживатель, человек экстремального назначения, подверженный романтике отставной или, может, командированный милиционер Сергей Григоренко. Экстремального милиционера финансировала компания «Эдвенчер», шившая полярные костюмы. Он должен был изучить возможности комбинезонов и обучить действиям в сложных ситуациях. На второй зимовке должность выживателя сократили. Можно было бы обратиться к спонсорам, как это сделал выживатель-милиционер, но толстосумы охотнее подадут на какую-нибудь потеху или вообще накуксятся, ведь не спонсировали же в этом году «Юморину». На подачках агонизируют искусство, культура, литература. Что же теперь, еще и серьезную науку пустить с шапкой по кругу?
Нужна переоценка нематериальных ценностей, пора понять, что самоотверженная научная работа — наше с вами достояние. Достояние, помещенное в рамки длительной программы, узаконенное государством, присоединившимся в 2001 году к Мадридскому протоколу, заслуживает последовательной поддержки. Или не надо подписывать протоколы.