Виктору Канну, австрийскому психоаналитику, члену Европейской ассоциации индивидуальной психологии по А.Адлеру, довелось неоднократно сталкиваться со смертью один на один в реанимационном отделении муниципальной больницы города Грац, где он проработал много лет, чтобы понять: жизнь — непростая штука, но, как ни странно, именно у врачей, призванных бороться за жизнь, о ней весьма ошибочное представление. Его доклад на Всеукраинской конференции «Современные аспекты лечения психических расстройств», состоявшейся в Черновцах под эгидой Украинского научно-исследовательского института социальной и судебной психиатрии и наркологии (г.Киев) и Буковинского медицинского университета, касалась довольно сложных взаимоотношений психологии с традиционной терапией.
— Врачи убеждены, что стоит пациенту дать те или иные лекарства, провести определенные манипуляции, как наступит желаемый результат, — говорит Виктор Канн. — Но масштабные статистические исследования доказывают: это чистой воды суеверие. Эффект от такого лечения в действительности не такой уж и значительный, как многие думают. Особенно при хронических заболеваниях.
Конечно же, когда у меня, не дай Бог, случится инфаркт, то я хотел бы попасть в руки врача, в совершенстве владеющего всеми соответствующими методами ургентной помощи. Ему абсолютно не надо знать, кто я такой, чем живу и дышу. Его знания и умения должны сосредоточиваться сугубо на инфаркте. В терапии все по-другому. Она имеет дело не с больным органом и даже не с определенной системой организма. Перед ней находится человек — единственный и неповторимый из шести миллиардов других людей, со всеми своими привычками, проблемами, вкусами и наследственными особенностями.
— И все же сердце, не только при инфаркте, у всех болит одинаково.
— Причины разные — вот в чем суть, и в их основе, как правило, психический фактор. Если нужно просто унять боль, можно взять и таблетки. И, согласитесь, не от всех сердечных мук есть лекарства... Если же нужно избавиться от боли вместе с болезнью, привычные методы лечения помогают редко, поскольку акцентируют внимание на симптомах, обходя первопричину недуга. Досадно, но факт, который, повторяю, врачи не хотят признавать. Как и то, что терапию нужно менять с учетом того, что человек — не только набор органов, где происходят определенные биохимические реакции, на которые можно повлиять фармпрепаратами. Наконец, психические расстройства и болезни не менее опасны, а боль от них наносит человеку, возможно, еще больше страданий. Я бы сказал, что между врачом в целом и конкретно терапевтом такое же различие, как между продавцом автомобилей и скрипичных дел мастером. Кстати, я в свое время продавал авто. Это нетрудно, достаточно овладеть несколькими нехитрыми приемами общения и выучить рынок.
— Скрипки тоже брались настраивать?
— Я настраиваю душу, а через нее и организм, на здоровое состояние. Это намного сложнее, чем придать музыкальному инструменту красивое звучание. Также своего рода искусство, умноженное на кропотливый, очень нелегкий труд и большой объем знаний не только по медицине и психологии. Вообще у меня два места работы. Утром в одном из частных диагностических центров Граца мы вместе с коллегами проводим всестороннее обследование тех, кто к нам обращается, даем им результаты лабораторных анализов, с чем они отправляются к врачу определенного профиля. А после обеда снимаю белый халат и иду в свою клинику психологической помощи. Иногда встречаю там пациентов из диагностического центра. Они уже в совершенно иной обстановке рассказывают о своих проблемах, в частности, связанных со здоровьем, я же пытаюсь их понять. А поняв — лечу. Существует великое множество методов, чрезвычайно эффективных, нужно просто ими овладеть.
— Почему, по вашему мнению, терапевты упрямо не хотят вводить в ежедневную практику психологические методы лечения? Даже враждебно к ним относятся, считая тот же психоанализ или индивидуальную психологию едва ли не проявлениями шарлатанства?
— Во-первых, не надо их за это упрекать. Существуют традиции, которые трудно сразу поломать, а врачи, очевидно, наиболее консервативный народ. В определенной степени это даже хорошо. Во-вторых, сегодня психология стремительно завоевывает позиции в медицинской сфере. Вот и в Украине начали подготавливать медицинских психологов на достаточно, хочу это подчеркнуть, высоком уровне. Должен произойти переворот в сознании врачей, в их мировоззрении. Очень непросто принять в сложившуюся систему понятий тот факт, что бессознательное реально существует. Еще труднее согласиться с тем, что мы вроде бы и не хозяева в собственном доме, что оно, бессознательное, действует, причем по своим законам, даже по своим прихотям, влияя на человека вплоть до того, что становится причиной его психических срывов и соматических недугов. Мы, врачи, с этим постоянно сталкиваемся, иногда не понимая того, с какими силами действительно имеем дело.
Очевидно, мы никогда не постигнем до конца природу бессознательного. Это, в конце концов, и не нужно. Как абсолютно лишнее знать механизм работы жесткого диска, чтобы успешно пользоваться компьютером. Но ход этой игры мы, как доказывает практика, вполне можем понять, а следовательно, влиять на ее течение. Помните, была когда-то такая игра, ею восхищалась вся Европа, где нужно раньше соперника выставить в ряд четыре фишки одного цвета. Я спросил у своего друга — очень известного математика, — можно ли выработать в ней победный алгоритм? Он задумался, мы целый день, к величайшему удивлению наших детей, сидели над этими фишками и, что вы думаете? — поняли секрет: надо начинать вторым и четко придерживаться нескольких правил. Победа гарантирована. Впрочем, мы сразу утратили к игре интерес.
— Жизнь — также игра. Что, если расплатой за разгадку ее секретов тоже станет потеря ощущения вкуса игры?
— Не забывайте, такую же игру ведет все человечество. По крайней мере, окружающая нас его часть. Этого достаточно, чтобы не потерять азарт. К тому же жизнь преподносит нам различные игры. Одно дело, если речь идет, например, о любви. Действительно, зачем с самого начала знать, чем все закончится? Хотя в большинстве своем и знаем, однако с удовлетворением отдаемся этой замечательной игре. Но когда человек каждый раз проигрывает в той же любви или постоянно теряет место работы, никак не может сдать экзамены? Значит, в его жизни действует определенная программа, которую надо откорректировать или поменять на другую.
— Очевидно, чаще всего к вам за помощью обращаются женщины, не так ли?
— Вовсе нет. На десять моих пациентов (а я их, сами понимаете, не выбираю) — две женщины. Это ошибочная мысль, что мужчинам живется легче. В последнее время все больше приходит людей, как говорят, с улицы.
Никто никого не вынуждает идти к врачу, в частности к психологу. Это всегда индивидуальное решение. Вообще, если у человека нет желания избавиться от болезни или от определенной психологической установки (а это в большинстве своем две стороны одной медали), помочь ему практически невозможно.
Но есть особые случаи, когда психологу не стоит пассивно ждать, пока пациент придет, а нужно, даже следует самому предложить помощь. Не просто предложить, а убедить человека изменить жизненную программу, ведущую его в пропасть. Это гуманно не только по отношению к нему, но и по отношению к обществу. Такими людьми переполнены тюрьмы, психбольницы. А там не сладко.
Этим гражданам нужна прежде всего помощь именно психолога, а не тюремного надзирателя или санитара. Особенно, если речь идет о рецидивистах, маньяках, убийцах. До недавнего времени им неоткуда было ее даже ожидать. А тюрьма не перевоспитывает. Отсидев свое, бывшие узники, как правило, возвращаются к старому. Поскольку над ними — фатум, силу которого можно если не нивелировать, то, по крайней мере, направить в другое русло. Конечно же, есть психологические состояния, которые нельзя изменить. Но общество обязано таким людям дать шанс стать другими.
— Очевидно, для этого в самом социуме должны произойти определенные изменения?
— Когда обращаются к психологам? Когда существует насущная необходимость что-то изменить в жизни, а апробированные способы не действуют. Раньше бытовало мнение, дескать, осужденных способна исправить интеллектуализация. В тюрьмах ввели различные системы получения образования, в частности и высшего. Это, бесспорно, было замечательное решение. Но проблему оно не снимало и снять не могло, поскольку в основе преступления обычно лежало какое-то психическое заболевание. Поняли это в середине 80-х после резонансного на весь мир случая в Австрии, когда один серийный насильник-убийца, получив за решеткой гуманитарное высшее образование, вышел по ходатайству общественных организаций на волю и, переехав в другую страну, убил очередную свою жертву.
Тогда во многих европейских странах одобрили ряд законов по оказанию психологической помощи заключенным и организовали соответствующую систему. Речь идет не о вменяемости или невменяемости, а о реальной медицинской помощи тем, кто отбывает наказание. Специальная экспертная комиссия устанавливает диагноз как первопричину преступления, и заключенному предоставляют возможность за счет государства пройти курс психотерапии.
Я как раз работаю в такой системе не только психологом, но и супервизором, консультируя терапевтов, практикующих в пенитенциарных учреждениях. Это достаточно нелегко! Осужденные в большинстве своем недоверчивые, замкнутые. С ними чрезвычайно трудно найти контакт. Часто приходится сначала даже проводить социальную реадаптацию, приучая их к элементарным вещам, например, мыть руки прежде чем сесть к столу. Но такая помощь крайне необходима, особенно несовершеннолетним преступникам.
Насколько я знаю, в Украине пока не существует ни законодательной, ни организационной базы для решения таких проблем. Но существует опыт Европы, который можно успешно позаимствовать. Было бы желание.