Из легенд мы знаем: до провала вавилонской стройки все люди понимали друг друга достаточно хорошо, чтобы замахнуться на осуществление проекта, помасштабнее БАМа. Поэтому нынешние трудности образно можно назвать неустраненными последствиями провала первого коллективной супер-стройки. Ныне развитие взаимопонимания отличается значительной сложностью не только на международном уровне, но и на национальном.
Например, в канун Нового 2001 года многих взволновало сообщение о предполагаемом «усовершенствовании» грамматики современного украинского языка.
Думается, прежде чем затевать проекты, касающиеся десятков миллионов человек, неплохо бы, во-первых, поинтересоваться мнением граждан Украины (вот где референдум по-настоящему уместен!); во-вторых, посмотреть на богатый зарубежный опыт «филологических» реформ. В ХIX ст. во Франции некоторое время дискутировался вопрос о значительном упрощении алфавита и других усовершенствованиях грамматики, поскольку тогда в Европе французский был нормативным языком не только интеллектуальной элиты, но и международных обменов, важнейших переговоров, документов и т.д. До сих пор очень многие французы сожалеют, что тогда ревнители традиций и сторонники стиля ретро благополучно похоронили по-настоящему перспективный проект устранения почти дюжины букв с дополнительными значками, другими «прибамбасами», а вместо упрощения в программы школ ввели множество устаревающих форм и образцов. В результате все меньше и меньше иностранцев стремилось изучать французский, утративший перспективу превращения в язык международного общения. Появление пишущих машинок вынудило французов печатать свои псевдолатинские буквы в два удара клавиши, в других странах резко сузилось употребление французского языка, встретившего серьезных соперников вначале в лице немецкого, а позже — английского. В завершение компьютеризация отдала несомненную пальму первенства английскому языку с его исключительно экономным и простым алфавитом, несмотря на то, что он имеет массу неприятных для иностранцев особенностей (в частности, весьма значительно отличается от любого другого).
Если внимательно проанализировать лингвистические процессы конца ХХ ст. в развитых демократических странах, можно найти примеры частичного или полного восстановления региональных языков, уничтоженных (либо подавленных) в период тоталитаризма или активной борьбы за единство «державы» и превращения всех народов и национальных меньшинств в единую монолитную нацию. Разумеется, такой ренессанс — явление и положительное, и гуманное, полностью соответствующее всемирной Конвенции о правах человека. К тому же, он не имеет почти ничего общего с навязыванием нововведений большинству населения страны, о которых они (граждане государства) вовсе не просят.
Но в масштабах планеты усилиями ревнителей «единства» продолжают исчезать языки небольших народов и народностей. Этому в ряде случаев невольно способствует быстрый прогресс английского или иного «крупного» языка, поддерживаемого деятельностью государственных систем образования, а также стремительный рост возможностей международных средств массовой информации. Такие процессы и сложны, и противоречивы. Несомненным является лишь одно — с каждым годом углубляются контакты граждан различных стран, следовательно, возрастает необходимость изучения иностранных языков. Формирование любых региональных структур, в частности, превращение Европы в объединенную общими гуманными и прогрессивными идеями общность, возможно только в случае надлежащего сугубо лингвистического взаимопонимания. Последнее должно включать не только знание языков соседей, но и (важность этого аспекта недооценивается многими) употребление единых терминов и понятий в самых важных областях кооперации — экономике, политике, науках, культуре, образовании.
Какова же ситуация с этим взаимопониманием и терминологическим согласованием? Довольно сложная. Автор может оценивать ее более однозначно только в тех науках, которые известны ему гораздо лучше других, — физике и педагогике.
У украинских физиков нет проблем в общении на уровне терминов. Существует мировое терминологическое единство в физике. Оно обусловлено не столько длительностью существования данной науки, часть основ которой восходит еще к античности, сколько ее удаленностью от идеологии и политиканства. Руководство СССР не рискнуло реализовать проект создания по-настоящему «советской» физики с «правильной» (т.е. коммунистической) философией, не пошло оно и на полное прекращение поступления в страну оригинальной зарубежной научной литературы.
Советские физики хоть и были за «железным занавесом» и имели минимальный объем контактов с зарубежными коллегами, но работали в русле мировой науки и почти ежедневно обращались к статьям и монографиям на английском и других языках. Вследствие этого наши и иностранные физики практически не сталкиваются с терминологическими расхождениями. Очевидно, это обстоятельство, с одной стороны, весьма способствует развитию кооперации (что хорошо). С другой — не создает препятствия для утечки «физических мозгов» из Украины в другие страны мира (что если не совсем «нехорошо», то, по крайней мере, не полностью «хорошо»).
Совершенно иной была ситуация в гуманитарной сфере, в частности науках об образовании. Еще при Ленине, изгнавшем из страны множество ученых мирового уровня, начал формироваться непроницаемый барьер на пути информационных потоков. Рос разрыв в терминологии, достигший в финальной стадии существования СССР просто абсурдных масштабов. Достаточно сравнить значение одинаково звучащих терминов типа «демократия», «политика» или «социология» в СССР и США, Великобритании и других странах.
Впрочем, ничего ни удивительного, ни особенного в этом, в сущности, нет — диктаторы всех эпох для насаждения лжи и объяснения плебсу, что черное — это белое, нуждались, в первую очередь, в полнейшей изоляции страны и непроницаемости ее границ. Сами диктаторы, конечно, были непоколебимо убеждены в своей «элитности» и избранности, особо сильно нервничая или серчая в случаях неожиданного и нежелательного появления правды. Украине предстоит еще довольно долго страдать от подобного неприятного наследия — несть примеров того, как наша элита стремится кормить граждан страны информационным винегретом собственного приготовления.
Столкнувшись после Второй мировой войны с представителями СССР во множестве возникших тогда международных организаций, ученые и эксперты из развитых стран имели массу трудностей в общении, так как на идеологическое противостояние налагались сугубо терминологические недоразумения. Задача идеологического зомбирования населения СССР для его руководства была столь важна, что все сферы, сектора и области пригодных для этого знаний были объявлены «науками» — от марксистско-ленинской философии до литературоведения. В развитых же странах термин «наука» (science) допустим только (и исключительно) для обозначения инструментальных дисциплин исследований (химии, физики и т.п.), данные которых поддаются проверке и максимально свободны от субъективизма. Устав от постоянного использования представителями СССР и стран-сателлитов словосочетания «гуманитарная наука» («humanity science» или «science humanitaire»), представители Запада, считавшие его, мягко говоря, лишенным логики и эквивалентным терминам типа «березовый чугун» или «зеленый электрон», отступили и ввели (почти уникальный случай в истории ООН и ЮНЕСКО) для обозначения этого лингвокентавра специальный компромиссный термин «humanities» или «humanitеs». На этом, в сущности, процесс взаимосогласования терминов по линии Запад—СССР в гуманитарной сфере и закончился.
Процесс обогащения украинского языка новыми терминами в 90-х годах шел достаточно противоречиво. С одной стороны, в части областей знаний (экономике, социологии, политологии и др.) произошли заметные положительные изменения в частоте употребления стандартных общемировых терминов. С другой стороны — в иных гуманитарных дисциплинах события далеко не всегда были ориентированы на облегчение нашего вхождения в то или иное европейское и мировое «пространство» (образовательное, культурное и пр.). Мы, пренебрегая необходимостью улучшать перспективы нашего прогресса и международного взаимодействия, продолжаем плодить термины, совершенно не поддающиеся переводу на иностранные языки и пониманию их зарубежными учеными и политиками. Михаил Задорнов может сколько угодно зубоскалить над безвредным «старым новым годом», но нам будет вовсе не до смеха, если мы вынесем за пределы Украины и станем всерьез использовать гораздо более взрывоопасные словосочетания типа «интеллект нации».
Трудно удержаться от еще одного яркого примера. Достаточно обратиться к предновогодним статьям по острым вопросам образования (12-балльной шкале, качеству обучения, средствам измерения его итогов и т.п.), дабы убедиться — до сих пор у нас сохраняется противоречащая мировой практике трактовка понятия «компетенция». Многие употребляют его в смысле «знания и умения». Очень жаль, так как, пожалуй, только в русскоязычных словарях и энциклопедиях оно означает и должностные полномочия, и необходимую для их исполнения компетентность (знания, умения и навыки). Только в российских традициях измерять уровень знаний произвольного индивидуума высотой той административной или иной ступеньки, которую он занимает.
Гораздо перспективнее последовать примеру развитых стран, четко разграничив три понятия — квалификация, компетентность и компетенция. Первое по международным нормам означает официальный документ о завершенном (произвольной длительности) обучении; второе — приобретенные в его процессе и в течение последующей деятельности пригодные к реализации знания, умения и навыки; третье — круг полномочий, очерчиваемый законом или инструкциями.
Если обратиться к образовательному законодательству Украины, то можно обнаружить множество несоответствий терминологического плана с официальной терминологией Европы. Пора устранить эти недостатки, тем более не слишком это сложно и дорого.