Владимир Найдек |
Мальчишеские шалости управленческого эшелона нашей страны в последнее десятилетие сводились большей частью к тому, чтобы разбить игрушку и посмотреть, что из нее выйдет при попытке собрать. Национальная академия — одна из немногих организаций, следовавших противоположной стратегии: не разрушать, а сохранить единство любой ценой, мол, все остальное приложится. Сегодня уже можно сказать, что в целом стратегический замысел академии оказался правильным. НАНУ сохранила свой потенциал, она уже показала силу своего единства в принятии важных государственных решений. И, наконец, самое главное — начали подниматься некоторые институты, все увереннее заявляя о своей способности вмешаться в развитие украинской экономики и вывести ее на инновационный путь развития. Это хорошо видно на примере первых достижений технопарка Института имени Е.Патона, ярких фундаментальных работ сотрудников Института физиологии им. А.Богомольца, Государственной астрономической обсерватории. Нередко называют разработки Физико-технологического института металлов и сплавов, которые свидетельствуют: на казалось бы, усыхающем дереве Национальной академии зазеленели живые и многообещающие побеги. И это при том, что развитие академии в последнее десятилетие происходило не благодаря, а вопреки...
— Как удалось не только сохранить научный потенциал, но еще и разработать технологии и установки мирового уровня в наших нелегких условиях? — с таким вопросом обозреватель «ЗН» обратился к директору Физико-технологического института металлов и сплавов НАНУ академику Владимиру НАЙДЕКУ.
— Думаю, не открою большого секрета, если скажу, что главное в наших условиях — обеспечить финансирование. Тем более что содержание нашего института обходится несравненно дороже, чем гуманитарного. У нас техническое направление, требующее больших расходов газа, электрической энергии, тепла, реагентов, — все это стоит денег. Иначе никакие эксперименты не проведешь.
Не скрою — институт переживал тяжелейшие моменты, когда после распада Союза прежние весьма обильные заказы прекратились, а новых попросту не было. Однако сейчас ситуация улучшилась. Теперь практически половину финансирования мы получаем не по линии бюджета, а за счет того, что участвуем в конкурсах: международных и по линии МОН, заключаем контракты, договора, чтобы заработать средства, которые частично уходят на заработную плату, а в основном поддерживают содержание науки: оплату здания, услуги, плату за земельный участок, свет, газ.
— Владимир Леонтьевич, многие институты НАНУ давно вынуждены были отключить свои энергозатратные установки, к примеру, ускорители. За счет чего вам удалось выстоять и начать эффективно работать?
— Мы давно поняли, что Европа и Америка не будут нам помогать, и обратили внимание на Восток. У нас сейчас заключены достаточно крупные (по 150 — 200 тысяч долларов каждый) контракты с Китаем, Вьетнамом, Ираном, Египтом, Турцией. Хочу отметить, что работать с Востоком всегда сложно, но там заинтересованы в наших технологиях, материалах, установках. Во время своей предпоследней поездки Президент подписал договор с китайской стороной о создании украинско-китайского технопарка по высоким наукоемким технологиям. Мы и туда дали свои проекты — тематика технопарка сейчас только формируется.
— А почему бы в Украине не создать технопарк с теми же китайцами?
— Увы, для этого нужны средства, а у нас пока есть только идеи. Впрочем, это вопрос больше политический, чем академический.
— Но не получится ли так, что китайцы поработают с нами до тех пор, пока не выработают имеющийся у нас пласт идей, а потом скажут «до свидания»?
— Такое уже было, и не раз. Мы обучаем технологиям, какому-то виду деятельности, а потом «ученики» говорят, что в наших услугах больше не нуждаются. Иногда и хуже — они просто перекупают наших специалистов. Особенно этим отличается Южная Корея. Ее не интересует институт, она охотится только за автором разработки. Ученого приглашают (старясь при этом максимально сэкономить), и он им все рассказывает. Причем не только то, над чем работал сам, а и то, над чем работал его коллектив, и даже то, что делают в соседнем отделе. Я был на выставке в Южной Корее, в ней принимала участие и Украина, и там встречал много специалистов из России и Украины, работающих не по линии договоров между странами или организациями, а по персональному контракту.
— А поведение Европы в этом отношении отличается?
— Мало. Здесь используется такой прием — к нам засылают аспирантов. Вроде бы лестно — мы их готовим, учим. Затем они уезжают к себе и… Так недавно в Германии у нас появился конкурент по биметаллическому литью (а это украинское ноу-хау)… Подсмотрели, научились и начинают реализовывать в своей промышленности.
— И какой стратегии вы следуете, чтобы в условиях тяжелейшей нехватки средств на разработки, удержаться на плаву?
— Правило одно — нужно разрабатывать проекты, в которые заложены идеи, намного опережающие свое время, и все то, что сегодня есть в мире на эту тему. Нужно, чтобы наши разработки действительно стали наукоемкими и высокими в условиях, когда, к сожалению, отечественная металлургия и литейное производство находятся в тяжелом положении. Основные фонды металлургов износились на 65 процентов, а у литейщиков, считайте, на 95. Кроме того, налицо полное несоответствие передовым достижениям развитых стран.
Поэтому необходимо, чтобы наши разработки носили прыжковый характер, чтобы, создавая их сегодня, мы смотрели в послезавтра и опережали самое передовое, что есть там. Мы прилагаем серьезные усилия именно в этом направлении. У нас есть разработки мирового уровня. Например, магнитно-динамические насосы, перекачивающие жидкие металлы, в частности, сталь. Это относится и к методам непрерывного измерения температур с помощью различных световодных устройств, и к таким разработкам, как биметаллическое литье. Имеется еще целый ряд достойных технологий, опережающих время.
Такой прыжковый (прорывной) путь — единственный, которым следует идти институту, находящемуся в НАНУ. Кстати, руководство академии всячески поддерживает такие подходы, даже несмотря на то что пока эти разработки нельзя применить у нас в стране, так как при отсталости основных средств производства не так легко склонить хозяина или предпринимателя к внедрению того, чего он еще не видел за рубежом. Психология наших бизнесменов и присущий им комплекс неполноценности порой играют негативную роль.
— Что, вообще нет примеров применения прорывных технологий у нас?
— К счастью, есть согласие Ново-краматорского машиностроительного завода, на котором развернем работы по совершенно новому принципу непрерывной разливки стали. Это исключительно важно для Украины. Нам надо сделать нечто из ряда вон. И это как раз такой пример...
— Хотя когда-то украинские ученые уже были пионерами на этом пути...
— Да, у нас же разрабатывалась технология непрерывной разливки стали, которая потом была применена в Японии и других странах. Новый принцип заключается в том, что хотим сделать промежуточный ковш — сердце технологической линии — в виде магнитно-динамической установки.
В основу разработки положены достижения профессора Виталия Полищука. Он, к сожалению, умер, не дожив до реализации своего детища. Сейчас направление возглавляет член-кор НАНУ Виктор Дубоделов. Поначалу такие устройства были разработаны для цветных металлов, затем для чугуна, а теперь созданы и для стали. Это еще один пример серьезного прорыва...
— Каково соотношение поисковых и работ по основной тематике?
— Поисковых работ у нас в два раза больше, чем основных. Поисковые производятся за короткий отрезок времени, на них отпускается не очень щедрое финансирование, но они позволяют наметить путь, по которому можно быстро уйти вперед. Мы ищем различные варианты прыжка. Если поисковая работа оказывается продуктивной, переводим ее в основную тематику, утверждаемую президиумом НАНУ. Поиск для нашего института, который назывался раньше литейным, — характерная черта...
— Когда-то в академии шутники с иронией называли вашу организацию не Институтом проблем литья, а Институтом литья проблем...
— Знаете, эта шутка родилась спонтанно (смеется). Когда вышла Украинская энциклопедия, для того чтобы ранжировать институты, слово «литье» в названии вынесли на первое место, получилось — «Литья проблем институт». Кроме того, в обратном английском переводе он так же пишется. Вот и пошло...
— Невольно сравнивая ваш институт с другими учреждениями НАНУ, создается впечатление, что здесь дела обстоят гораздо лучше. Возможно, даже лучше, чем во времена Союза.
— В некотором отношении работать стало проще и интереснее. Мне кажется, сейчас тематика разнообразнее. Раньше она замыкалась на чисто литейных проблемах. Это был единственный институт на весь Союз, и исследования были нацелены на удовлетворение сиюминутных потребностей: улучшение состава песков, модельных композиций, повышение качества при тонкостенном литье, внедрение каких-то видов материалов...
Сейчас все обстоит совсем иначе, поэтому в 1996-м мы обратились в президиум НАНУ, чтобы нас переименовали в Физико-технологический институт металлов и сплавов. Это сразу дало возможность заняться и другими аспектами металлургических и литейно-металлургических технологий. Мы начали заниматься использованием различных физико-химических воздействий на процессы. Под новым названием можем вести поиск гораздо шире, поэтому и работать гораздо интереснее. Но раньше мы были побогаче — деньги давала оборонная тематика. Ее было много...
— А нынешние заграничные заказы?
— Они отнюдь не компенсируют того, что мы потеряли в материальном плане.
— Думаю, если бы институт такого уровня работал в Германии или США, вы бы за свои разработки получали несравненно больше денег. Все-таки общее отношение к нашей стране, как к государству третьего мира, занижает стоимость сделанного даже на мировом уровне... Или все-таки можно создать процветающий, известный всему миру институт в небогатой стране?
— Думаю, можно. Но чтобы создать необходимый международный имидж, нужны большие деньги, необходимо участие в конгрессах, поездки сотрудников, реклама в международных СМИ, в первую очередь технических, которые определяют «тонус» промышленности. А за все это нужно платить немалые деньги, которых у нас сейчас, как правило, не хватает… И не будет хватать, пока не поднимется украинская промышленность. Мы же экспортно зависимая страна в области металлургии.
Представьте ужасный случай — за границей отказались от наших поставок металла. И что тогда, останавливать значительную часть экономики? Надо понять: нас может гарантировать от потрясений только внутренний рынок. А у нас 80% экспорта — полуфабрикаты и сырье. Мы становимся как бы сырьевым придатком чужой промышленности. Фактически «банановой республикой», ну разве что бананы — из чугуна. В такой области, как металлургия, нужно не стесняясь заняться государственным регулированием, иначе быть беде.
В 2002 году Государственную премию присудили за создание оборудования и технологии в непечной обработке и непрерывной разливке стали на Донецком и Енакиевском металлургических заводах. В этих работах принимал участие академик Ефимов, которого в декабре не стало. Больше примеров таких масштабных инноваций у нас нет.
Сейчас 80% предприятий в частных руках. Новые хозяева дорабатывают оборудование заводов, не вкладывают средства в развитие материальной базы — в науку, научно-техническое развитие. Лишь маленькие предприятия что-то ищут, поскольку понимают: конкурировать с металлургическим монстром не могут. Недавно они увлеклись ферротитаном — англичане, вроде бы, готовы покупать его у нас. Среди бизнесменов бум — приезжают к нам и просят рассказать, как можно получить такой материал. Могу привести еще аналогичные примеры, но это — поиск в очень узких рамках. Естественно, и успех его локальный.
— А вы не пытались при институте организовать бизнес-инкубатор, позволивший бы сотрудникам идеи превращать в конечный продукт?
— Мы делаем это. С металлургами наши усилия были не особенно успешны, а вот с литейщиками реконструировали литейное производство завода имени Лепсе, Одесского литейного завода. Эти работы проводим через технопарк «Институт технической теплофизики», где наш институт состоит соучредителем. К сожалению, я узнал о его формировании поздно, когда название было утверждено. Впрочем, нас это не смущает — важно то, что там записаны энергосберегающие технологии в металлургии, литейном производстве, то есть направлении, которым мы занимаемся. Технопарк позволяет при небольших затратах решить вопросы научно-технического развития предприятия.
— А вы не работаете над тем, чтобы торговать не патентами, а установками, линиями, литейными заводами? Ведь так выгоднее и безопаснее в том плане, что можно дальше уйти от конкурентов.
— Когда у нас было опытное производство, мы лили отливки и сами изготавливали оборудование, линии и так далее. Однако, когда в стране в 90-х годах наступил обвал, вынуждены были ликвидировать опытное производство, частично введя его в институт. Сейчас мы изготавливаем у себя отдельные виды оборудования: сделали две установки для Китая, делаем для Египта, для Вьетнама создаем оборудование для плазменно-индукционных печей.
Считаю, Украине нужно идти по пути уменьшения масштабов металлургических производств. Постепенно большие заводы будут закрываться. И не только у нас — в США за последние 25 лет из примерно 150 доменных печей осталось 40. Это связано и с экологическими проблемами, ведь гигантское производство оказывает большую нагрузку на регион — возьмите Кривой Рог, Мариуполь, Запорожье. А минизаводики — совсем другое дело. Один из них уже вырос из Донецкого металлургического. По этому пути пойдут и литейщики, и металлурги.
— Сейчас говорят, что нашу металлургию вообще следует закрыть, а не тратить средства на ее развитие. Мол, единственное, чем следует сейчас заниматься — это хай-тек. Интересно, в портфеле ученых, занимающихся развитием металлургии, есть нечто, что можно назвать хай-теком?
— Металлургия — очень энергоемкая отрасль. И если мы хотим снизить расходы энергии на производство тонны проката, должны применять наукоемкие технологии. Когда я говорю о прыжковом пути развития, как раз имею в виду использование новых физических, физико-химических воздействий. Сейчас получены интереснейшие сочетания сплавов, которых и в природе не было. Уже созданы композиции, обладающие не только удивительными механическими характеристиками, но и другими возможностями. Так изготовлены ангидридообразующие композиции, которые можно использовать в качестве аккумуляторов. Налицо изменение представлений о роли металлов и композиций в различных видах человеческой деятельности.
— Можно ли надеяться, что упор на материаловедение оказался правильным и в новых условиях развернет свой потенциал?
— Уверен в этом. Наша академия всегда занимала и занимает высокое место в мире в области материаловедения. Сейчас активно работаем над топливно-ядерным циклом, плавим цирконий. В нашем институте ведутся работы по использованию отходов. Украина, будучи страной, в принципе, богатой, в то же время бедна некоторыми элементами — такими как никель, молибден, ниобий, вольфрам. Сейчас шлам ванн меднения, никелирования, хромирования, аккумуляторы, катализаторы — все это выбрасывается в отвалы, загрязняя почвы, воды. Нашим институтом разработаны технологии извлечения из них ценных составляющих. Мы добываем эти компоненты, чтобы затем легировать металл. При этом решается несколько задач: не нужно импортировать вышеназванные металлы, очищается среда, удешевляется производство.
— Если металлургия за счет экспорта еще как-то выживает, то предприятия литейного производства просто гибнут. У вас есть план спасения?
— Тут настоящая беда. В начале 90-х Украина была страной с высокоразвитым производством различных отливок — их производилось 120 кг на душу населения в год. Это был наивысший в мире показатель! Сейчас же заготовки мы завозим, а само производство находится на грани гибели. Так, крупнейший в Европе Купинский Центролит практически уже не существует, Центролит в Суммах почти не работает, Кировоградский, можно сказать, погиб, на Одесском Центролите идет реструктуризация, нацеленная на то, что как предприятие он не будет существовать. В Мелитополе когда-то работало замечательное предприятие «Автоцветлит». Здесь производились практически все виды сплавов — и черных, и цветных. Сейчас завод в бедственном состоянии. И если с производством алюминиевых сплавов положение еще не столь критическое, то магниевые в Украине никто, кроме этого завода, не производит. А это же будущее автомобильной промышленности! Литейные предприятия растаскивают на какие-то части, отделяют от них цеха, создают какие-то МП. В целом такое предприятие теряет комплексность — оно не может работать частями.
Никому нет дела до того, что литейное производство — основа заготовительного цикла. Без литья не удастся создать ни одну машину. Состояние с литейным производством — верный признак того, что машиностроение у нас «лежит». Спасение одно — необходимо позаботиться о внутреннем рынке. Если бы заработало сельскохозяйственное, транспортное, компрессорное машиностроение, если бы мы стали больше строить кораблей, самолетов, горнодобывающих машин, литейщики были бы затребованы в первую очередь. Но есть опасность того, что пока все это произойдет, мы потеряем литейное производство. И это при том, что нам наступают на пятки соседи: Турция, Румыния, Польша. Они уже перегнали нас по производству литья на душу населения! Это признаки серьезной катастрофы, поджидающей нас. Хотелось бы, чтобы Министерство промышленной политики обратило на это внимание.
— Как вы видите свое будущее?
— У нас компактный институт. Сейчас в нем работает 480 человек (а во времена Союза было 1500). Сократившись, мы сохранили главные силы. Хотя у нас и был отток ученых за рубеж, сейчас процесс затормозился и положение стабилизировалось. Мы даже побеспокоились о том, чтобы высоко квалифицированные специалисты не ушли на пенсию. Когда некоторым из них засветила весьма привлекательная научная пенсия и они могли уйти, мы постарались их удержать, чтобы не понижать уровень работ нашего института…
— А как с молодежью, которая заменила бы старших?
— Она, к сожалению, не пришла. И ее можно понять — средняя зарплата по институту 470 гривен. Причем обремененные степенями получают 530, а тот, кто только приходит после института, может претендовать лишь на 350.
— Интересно, а в бизнес у вас не уходят люди?
— Последствия этого процесса мы уже почувствовали — многие из наших сотрудников ушли в малые предприятия. Причем некоторые там чувствуют себя достаточно успешно. К сожалению, этот процесс приводит к обеднению института в прямом и переносном смысле — тот, кто уходит в МП, уносит с собой труд и идеи тех, кто остается здесь работать. Выражаясь мягко, это можно назвать обеднением, но на деле — это разворовывание интеллектуальной собственности. Новые МП с высоко квалифицированными сотрудниками вступают с нами в конкурентную борьбу. Нередко встречаемся с ними на выставках, где выставляется такая же продукция, какую производим и мы. Она представлена нашими вчерашними сотрудниками, а сегодня — конкурентами. В общем, неожиданности нас поджидают на каждом шагу, а неприятности могут прийти с совершенно непредвиденной стороны. Так что расслабляться нельзя. Как видите, работать стало действительно интереснее!