Истоки
Украинские политики не считают зазорным открыто говорить о своем влиянии на суды. Украинское общество не видит в этом ничего страшного, многие подобные действия одобряют. Все понимают: суды зависимы от власти, это наследие еще советской системы правосудия, не особенно реформировавшейся в последующие годы. Хрестоматийным примером традиционного отношения исполнительной власти к судам может служить казус 1997 года, когда премьер-министр заявил, причем вполне официально, о приостановке выдачи зарплаты судьям до тех пор, пока они не ускорят рассмотрение исков налоговой администрации.
Юлия Тимошенко практически открыто говорит о своем влиянии на суд по делу о приватизации «Криворожстали». Последнее высказывание — «правительство найдет ту форму поведения, при которой будет ускорено проведение дел (рассмотрение кассаций ИМС по поводу комбината. — Г.М.)».
Однако все мы знаем, что «ускорение» может приобретать и совершенно неприличные формы. Когда в апреле после беспрецедентного (в течение сорока минут) пересмотра судом собственного решения по делу ЗАО «Динамо-Киев» Виктор Медведчук обвинил власти в намерении уничтожить клуб, Николай Томенко в ответ заявил: «Наверное, лидеры СДПУ(о) потому заявили о методах давления на суд, что они их хорошо знают и активно использовали. Наша команда не пользуется и не будет пользоваться телефонной властью для инструктирования судей или журналистов, как это делали они».
Однако, судя по всему, интерес к судебным делам проявляли не только лидеры эсдеков и представители старорежимной администрации...
В прошлом году глава Верховного суда Василий Маляренко рассказывал журналистам: «Я написал Владимиру Литвину письмо по поводу визитов ко мне депутатов, их обращений, которые компрометируют и самих депутатов, и судей. Они ведь не регистрируют свои обращения в канцелярии, как это принято, а идут ко мне в кабинет и просят «принять законное решение». Стоит напомнить, что нардепами были не только власть имущие, но и оппозиция.
Правда, в этом году Маляренко уже отметил (см. прошлый номер «ЗН»), что сейчас ничего подобного не происходит. Однако, по его же признанию, уже установлен «целый ряд случаев, когда разные суды почему-то рассматривают дело, касающееся одного и того же предмета, и выносят несхожие решения. Это дело рук заинтересованных людей. Но поскольку никто не жалуется, так все и остается».
Относительно причин, по которым «никто не жалуется», — чуть позже, а пока остановимся на том, что ручаться за независимость и добросовестность украинских судов не берется даже глава Верховного суда...
Реприватизация и «отлов бандитов»
Вынося свое историческое решение о переголосовании второго тура президентских выборов, Верховный суд, по меткому замечанию в «Украинской правде», был вынужден поступиться Законностью во имя Справедливости. Что ж, единожды, да при особых обстоятельствах такое вполне допустимо. Тем более что скорое введение прецедентного права Украине, очевидно, не грозит. Однако римская правовая мудрость о том, что дозволено Юпитеру, а что — быку, многими представителями революционной власти оказалась не понятой. В выстраданном (в прямом смысле) решении Верховного суда они разглядели лишь то, что им хотелось, — образец для будущих судебных процессов, в которых желанная справедливость будет восстановлена сама по себе.
Но это оказалось лишь второй оранжевой иллюзией, которой предстояло вскоре развеяться (первой была уверенность в том, что олигархи просто сбегут, побросав все свое имущество). Между решением по закону и решением по совести суды выбрали все же первое — и не в последнюю очередь благодаря поддержке Президента, также не желавшего опираться на шаткие понятия о революционной целесообразности.
Опыт весенних судебных баталий наглядно показал, что строгое соблюдение буквы закона ставит на реприватизационных планах правительства жирный крест. Да, приватизация осуществлялась несправедливо, но необходимые формальности при ее проведении практически не нарушались: бюрократическая сущность прежнего режима требовала уважения к процедуре. Того, к чему удалось придраться, оказалось явно недостаточно для признания крупных сделок незаконными, тем более что все эти претензии адресовались государственным органам, но не покупателям, имевшим полное право настаивать на добросовестности своих приобретений и требовать соответствующих компенсаций. Относительного успеха удалось добиться лишь с «Криворожсталью», однако и этому делу предстоят еще две кассации, не считая Европейского суда по правам человека, уже неоднократно выносившего решения о незаконности вердиктов украинских судов. И нетерпение, которое сегодня так явно демонстрирует премьер, может сослужить плохую службу Украине в Страсбурге.
Неприятное впечатление производит и тот факт, что до революции судами было вынесено несколько решений о законности приватизации комбината. Если бы «личный состав» этих судов в результате революции также сменился, то смена мнения суда выглядела бы, по меньшей мере, естественной. Но ничего подобного не произошло, а давать пояснения о причинах перемены личной позиции никому неохота.
Как намеревается правительство добиваться пересмотра прав собственности на остальные из «пары десятков» намеченных к реприватизации предприятий — одному Богу известно, но подозрения, что для достижения подобного успеха судебную систему придется просто скрутить в бараний рог, представляются не беспочвенными. Выдержит ли она такое обращение?
Кроме того, гораздо чаще, чем «возвращение награбленного», в предвыборной риторике звучало обещание «тюрем бандитам». Но с исполнением этого обещания дело обстоит еще хуже: даже разрекламированный «верняк» с Борисом Колесниковым пока не выгорает. Все прочие попытки в этом направлении до суда еще не дошли, зато еще на стадии следствия успели приобрести репутацию политических преследований. То, что в качестве упеченных за решетку «бандитов» выступают лишь нескольких человек, уличенных в подтасовке результатов последних выборов, эту репутацию лишь укрепило. На авторитете судов это сказывается пагубно.
Законодательный «кисель» и ответственность судей
Даже самый авторитетный суд не в силах восстановить справедливость, не имея возможности опереться на разработанное законодательство. В настоящее время в украинских законах существуют такие прорехи, что удивление главы Верховного суда по поводу возможности двух «несхожих» решений по одному делу выглядит несколько неискренним. Так, судам приходится рассматривать иски, поданные в ходе корпоративных конфликтов во всевозможных АО, при фактическом отсутствии специального закона об акционерных обществах. Судьи в этом, понятно, не виноваты, тут упущение Верховной Рады, признавшей необходимость этого закона еще в 1996 году, однако предоставившей его для первого чтения лишь к 2002-му и заблокировавшей до сегодняшнего дня.
В настоящее время вопрос применения судом обеспечительных мер при разбирательстве споров акционеров (таких, как запрет на отчуждение акций или ограничение права голосования) вообще не урегулирован и оставлен на усмотрение судей. А выборочное применение этих мер позволяет протаскивать на «альтернативных» собраниях акционеров практически необратимые решения, причем ответственность инициаторов этих мер остается не прописанной. Также нет однозначного понимания процедуры отмены ошибочных решений суда — даже если, например, эти решения основывались на подложных документах (судья — не криминалист, не эксперт и проверять их подлинность в ходе судебного заседания по закону не обязан).
Эта законодательная неопределенность таит в себе слишком большой соблазн для украинских судей. А то, какие последствия законодательный «кисель» может иметь на практике, стало ясно после недавнего депутатского запроса Юрия Кармазина в силовые структуры и Высший совет юстиции. Напомним, он касался правомочности решений нескольких десятков районных судов по вопросу законности приватизации Никопольского ферросплавного завода, которые были приняты в удовлетворение исков физических лиц, не имевших никакого отношения к делу, притом в отсутствие свидетелей и ответчиков и даже без уведомления последних о вынесенных «вердиктах».
Достоянием гласности многие из этих судебных решений стали лишь спустя год-полтора после вынесения, то есть по истечении всех сроков подачи апелляции. Так что замечание Маляренко о том, что «никто не жалуется», кое-кто вправе расценивать как издевательство.
Еще одной важной чертой законодательной неопределенности остается малая ответственность судей за принятые решения. Это обстоятельство может оказаться губительным не только для условных «противников государства», но и для самого государства — например, при отстаивании бюджетных интересов.
Президент был вынужден однажды заявить, что не может понять 30 судей, принимавших решения, которые минимизировали поступления в бюджет на 10 млрд. грн. Недавно украинский Кабмин также проанализировал судебные решения за 2004—2005 годы, касавшиеся исков по возмещению сумм налога на добавленную стоимость. По мнению премьера, «факт непоступления в госбюджет 9,564 млрд. грн. дает основания для инициирования проверки правомерности принятия судами решений и соблюдения судьями основных положений судопроизводства».
Как депутатский запрос, так и постановление Кабмина касались не только отмены необоснованных решений, но и неприятной темы ответственности тех, кто эти решения выносил.
Однако вряд ли следует ожидать в судейской среде серьезных репрессий. По словам министра юстиции Романа Зварича, он направил уже десять обращений в Высшую квалификационную комиссию с материалами для привлечения судей к дисциплинарной ответственности. Но ни по одному из них решение до сих пор не вынесено. Зварич напомнил, что только в прошлом году его предшественник Александр Лавринович подал 19 таких обращений, однако удовлетворено было лишь одно. Кроме того, генпрокурор Святослав Пискун при вступлении в должность с «революционной» решительностью обязал подчиненных прекратить все проверки судов, осуществлявшихся на основании указания бывшего генпрокурора, а по уже возбужденным уголовным делам распорядился «принять решения в соответствии с требованиями закона в кратчайший срок».
Для усиления ответственности судей, по мнению председателя Верховного суда, «нужна отдельная структура, которая занималась бы исключительно изучением жалоб на действия судей. Эта структура должна быть при Верховном суде, а не при Высшем совете юстиции или еще при ком-то… Пока все происходит на общественных началах».
О хлебе насущном
Прошлая власть, мало отличаясь от советской, не могла сосуществовать с независимой судебной системой. Поэтому судебная система и не реформировалась. Власть новая торжественно объявила о своем стремлении к независимости судей. Однако для достижения этой независимости сделано пока еще очень мало. Так, даже простое и очевидное условие материальной независимости остается недостижимым. Исполнительная власть решает, где и какую квартиру выделить судье, сами судьи вынуждены постоянно выпрашивать у власти средства на поддержание судов в рабочем состоянии.
И если в последние годы хотя бы поднимался вопрос о порядке материального обеспечения судов, то разговор об избавлении их от прочих видов зависимости, видимо, начнется не скоро.
А нищета, по замечанию Вольтера, развращает ничуть не меньше, чем роскошь. И первые же плоды «дикой независимости» оказываются горькими. Освобождаясь от диктата власти, суды немедленно подвергаются диктату денег. «Понятно, что с моей стороны было бы глупо утверждать, что взяток в судах не берут. Коррупция была, есть и будет», — признался глава Верховного суда.
Много ли проку будет новой власти от такой «независимой» судебной системы? Вопрос, пожалуй, риторический.