Рудник "Проспер-Ханиэль" в Боттропе работал с 1863 г., вместе с Германией переживая все промышленные взлеты и падения. Закрытие предприятия ознаменует собой символическое завершение продолжительного процесса структурных изменений в экономике традиционного угольного и металлургического Рурского региона, начавшегося в 1970-е годы.
С середины XIX в. Рурский регион (сейчас часть федеральной земли Северный Рейн-Вестфалия) был промышленным сердцем Германии и мощнейшим промышленным центром Европы. В 1950-е годы регион стал мотором послевоенного германского "экономического чуда". Но уже в 1960-е годы кризисные явления пришли в угольную отрасль, а через десять лет добрались и до сталеварения. Немецкие предприятия с их высокими затратами на добычу и производство просто не выдерживали конкуренции с углем и сталью из других стран, прежде всего из США и Китая.
Германские политики отреагировали на кризис с опозданием на десять лет, когда весь регион превратился в территорию постоянных рабочих демонстраций, массовой безработицы и социальных проблем. В 1968 г. стало понятно, что кризис только углубляется, поэтому и были приняты решения о начале подготовки к процессу структурных изменений в экономике. Правительство земли Северный Рейн-Вестфалия утвердило программу развития на 1968–1973 гг., с которой началось превращение Рурского региона из территории доминирования тяжелой промышленности в центр науки, культуры и сферы услуг. Именно тогда ставились задачи, которые должны были определить будущий образ региона: перепрофилирование или демонтаж заброшенных промышленных объектов, основание высших учебных заведений, развитие парков и зон отдыха, улучшение транспортной инфраструктуры. Реализация стратегии, которая так хорошо выглядела на бумаге, затянулась на десятки лет.
В 2007 г. федеральное правительство, власти земли Северный Рейн-Вестфалия, крупнейший угольный концерн RAG и профсоюзы пришли к окончательному соглашению о постепенном прекращении добычи угля в Рурском регионе и завершении предоставления государственных дотаций на поддержку шахт к 2018 г. В том же году был создан Фонд RAG, призванный заменить государство в покрытии так называемых вечных затрат, - к таким, например, относится откачивание воды из закрытых приисков. С 2007 г. фонд и концерн оплачивают переквалификацию для рабочих, пострадавших вследствие закрытия шахт. Также он будет поддерживать образовательные, культурные и научные проекты, касающиеся угольной промышленности и ее влияния на общество и окружающую среду. В отличие от угольной отрасли, металлургия в Рурском регионе не исчезла полностью. Так, в Дуйсбурге работает комбинат "Швельгерн" концерна "Тиссен-Крупп", выпускающий высокотехнологичную сталь и отвечающий строгим экологическим стандартам ФРГ.
Несмотря на видимые положительные результаты, трансформация экономики Рура не была легким процессом и не принесла большого процветания в регион. С 1970-х годов в угольной и металлургической промышленности количество рабочих мест сократилось на 500 тыс., тогда как сфера услуг смогла вырасти всего на 300 тыс., причем в основном это были рабочие места с более низким заработком. Безработица остается на уровне 10–11%, что является наивысшим показателем в западногерманских землях. Однако главная задача выполнена - последствия кризиса и запоздалого реагирования на него были сведены к минимуму.
Что делать с заброшенными шахтами и заводами?
Этот вопрос закономерен, ведь ни владельцы предприятий, ни местная власть не хотели тратить огромные средства на демонтаж массивных шахт и фабрик. И немцы снова проявили здесь незаурядную изобретательность. Конечно, большую часть объектов все же разобрали, а освобожденные площади продали для строительства жилья, офисов и т.п. Но многие предприятия на самом деле получили полноценную вторую жизнь. Можно выделить шесть основных моделей такого перепрофилирования:
- дальнейшее использование в промышленности. Ту же шахту "Проспер-Ханиэль" планируют превратить в гидроаккумулирующую электростанцию, которая будет перераспределять электроэнергию в периоды пиковых нагрузок на сеть. На территории многих закрытых предприятий были созданы транспортные и логистические центры международных корпораций, - их привлекала развитая инфраструктура и приближенность к другим важным европейским странам;
- объект промышленного туризма - обычно это законсервированные шахты и заводы, позволяющие ощутить дух промышленного региона Рур. Это, например, шахта "Цольферайн" в Эссене, внесенная в список Всемирного наследия ЮНЕСКО, и ландшафтный парк "Дуйсбург-Норд" с металлургическим заводом, открытым для посещения круглые сутки;
- технологический парк. На территории или в зданиях бывшего промышленного объекта создают тематические кластеры развития малого и среднего бизнеса - технологических и научных стартапов. Примером является Дортмундский технопарк в Рурском регионе и подобный парк "Адлерсхоф" в Берлине на территории бывшей академии наук ГДР;
- Культурный центр. Символом этой модели перепрофилирования является здание бывшей пивоварни "Унион" в Дортмунде, в которой разместился молодежный центр с галереей современного искусства, кинотеатрами и детскими кружками. Также следует упомянуть объект "Газометр" в Оберхаузене, где устраиваются масштабные инсталляции и художественные выставки. Кинотеатры, театры, концертные залы, галереи в помещениях бывших предприятий - обычное дело для современного Рурского региона;
- спортивный комплекс. Примерами такого использования являются многочисленные оборудованные площадки и стенки для скалолазов в зданиях бывших заводов, школа водолазов в заполненном водой газгольдере на территории парка "Дуйсбург-Норд" или крытая лыжная трасса на склоне террикона в Боттропе;
- коммерческий объект. В зданиях заводов или шахт открывают рестораны и развлекательные заведения (например, в старом здании уже упомянутой шахты "Проспер-Ханиэль" располагается комната ужасов), а в Оберхаузене на месте металлургического комбината построен крупнейший в Европе торговый центр.
Перепрофилирование индустриальных зданий прежде всего преследовало цель создать рабочие места, сотни тысяч которых были потеряны во время кризиса 1970–1980-х годов. Конечно, музей или культурный центр и близко не может трудоустроить столько людей, как завод. Однако, во-первых, никто и не закрывал предприятия ради создания музеев. Во-вторых, на первый план выходила другая важная роль: сохранение региональной идентичности. Шахтеры и металлурги Рура гордились своей тяжелой, но честной работой и принадлежностью к своей малой родине. Консервация шахт и заводов для их дальнейшего туристического использования, а не разрушение этих объектов, позволила этим людям сохранить связь с прошлым и чувство гордости за свой труд. Конечно, есть и другие настроения среди бывших шахтеров и металлургов, которые обвиняют германскую власть и бизнесменов в уничтожении Рурского региона, а развитие промышленного туризма воспринимают едва ли не как насмешку над славным прошлым. Эта ситуация чем-то напоминает Украину, где на сегодняшний день многие люди вспоминают 1990-е годы и разрушение промышленности, которая досталась в наследство от Советского Союза и не смогла выжить в условиях конкурентной экономики.
Болезненный украинский опыт
Именно так, весь тот комплекс экономических потрясений, пережитых Украиной в 1990-х, и был первой волной структурных изменений украинской экономики. В целом за годы независимости доля промышленного производства в ВВП Украины сократилась с 44% в 1991-м до 14% в 2016 г. Самые индустриализированные восточные регионы и пострадали в наибольшей степени, - и это имело долгосрочные последствия. Кроме всех негативных эффектов потери рабочего места, у многих людей появилась ассоциация независимости Украины исключительно с разрухой, закрытием предприятий и безработицей. Именно большая часть этих людей испытывала сильную ностальгию по советским временам, легко поддавалась влиянию российской пропаганды и в 2014 г. приветствовала распространение сепаратизма.
Несмотря на некоторую внешнюю схожесть, структурные трансформации в Украине и Германии кардинально отличались. В Рурском регионе отмирали низкотехнологичные отрасли - добывающая угольная и первичная обрабатывающая металлургическая. В Украине в 1990-е больше всего пострадали более высокотехнологичные отрасли - машиностроение, электроника, легкая промышленность. Они были востребованы в условиях закрытой экономики СССР и замкнутого цикла производства, но оказались устаревшими и неконкурентоспособными в условиях мирового свободного рынка. Конечно, некоторым предприятиям "помогли" стать такими, но это тема отдельного исследования.
Кризисные явления в угольной промышленности начались еще в 1970-х, на протяжении первого десятилетия независимости эта тенденция значительно усилилась и привела к закрытию большого количества шахт - из 276 работающих в 1991-м до 2008 г. дожили всего 160. В отличие от Германии, где абсолютное большинство объектов углепрома находилось в частной собственности, в Украине кризис прежде всего затронул государственные шахты, - именно на них рабочим месяцами не выплачивалась зарплата, а из бюджета направлялись миллиардные дотации. Ситуация стабилизировалась в 2000-е годы, однако в целом изменилась мало, - до войны около 80% государственных шахт в Украине были дотационными.
Металлургическая промышленность Украины намного успешнее пережила первую волну структурных изменений в экономике, став ее промышленным хребтом. С момента распада СССР ни одно из крупных сталелитейных предприятий не прекратило свою работу. Удельный вес черной и цветной металлургии в общем промышленном производстве вырос с 12% в 1990 г. до 30% в 2000-м. В 2001 г. 41% украинского товарного экспорта составляла продукция металлургии. Причиной этого были и высокий спрос на металл на мировом рынке, и наличие собственных богатых залежей коксующегося угля, железа и марганца, и успешное постепенное разгосударствление отрасли.
Украину ждет вторая волна структурных изменений?
До войны украинская угольная и металлургическая промышленность находилась в определенном эквилибриуме: шахтам в целом хватало дотаций, а сталелитейные заводы пользовались дешевым углем и благоприятными условиями на мировом рынке. Война на Востоке Украины нарушила этот хрупкий баланс: на неконтролируемых территориях осталось большинство украинских угольных шахт (в частности, все добывающие антрацит), несколько металлургических и коксохимических предприятий.
Однако, несмотря на потерю основных залежей каменного угля на территориях оккупированного Донбасса и большой спрос на уголь собственной добычи, государственные шахты на подконтрольных Украине территориях все еще остаются убыточными. Себестоимость добычи угля в 1,5 раза выше его рыночной стоимости, - и эту разницу покрывает государственный бюджет. Эта проблема встанет особенно остро, когда Украина восстановит контроль над оккупированными территориями, где сейчас закрывают и затапливают десятки шахт, а на остальных добычу сокращают. Конечно, у частных угольных компаний ситуация лучше: так, показатели добычи угля на шахтах западного Донбасса стабильно растут с 2015 г. Но раньше или позже добыча станет нерентабельной везде.
Проблема украинской металлургии - в ее полной зависимости от международной конъюнктуры, ведь более 80% продукции идет на экспорт. Спрос на сталь на внутреннем рынке в годы независимости оставался стабильно низким. Из-за потери запасов коксующегося угля в Донбассе и необходимости закупать его за границей или переходить на природный газ себестоимость производства стали выросла, что тоже ухудшает ее конкурентоспособность на международном рынке. Да и несколько крупных металлургических предприятий тоже оказались в руках боевиков - Макеевский и Алчевский коксохимические заводы, Донецкий, Енакиевский и Алчевский металлургические заводы, Харцызский трубный завод и др. Большая часть этих предприятий прекратила работу. Вдобавок к этому обострились экологические проблемы. Несмотря на многочисленные заявления директоров украинских металлургических гигантов о модернизации, сегодня проблемы загрязнения окружающей среды, особенно воздуха, все еще не решены.
Вернуться к состоянию 2013 г. угольная и металлургическая отрасли при всем желании не смогут. Поэтому их будут ожидать или глубинные реформы и модернизация, или новый кризис, который может снова нанести самый болезненный удар по экономике промышленного Востока.
Вопрос стратегической важности
Сегодня в случае наступления этого кризиса ситуация выглядит неутешительной. И финансирование переподготовки бывших горняков, и "вечные затраты" на консервацию государственных шахт будут компенсироваться из государственного бюджета, ведь какие-либо резервные фонды на этот случай не созданы. Сейчас также неизвестно, существуют ли юридические обязательства владельцев частных шахт нести эти затраты в случае их закрытия. Если таких обязательств нет, то государство будет вынуждено взять и этот груз на себя во избежание социальных взрывов и ухудшения экологической ситуации. Также нет ответа на вопрос, как дальше будут развиваться города и городки, полностью зависимые от дотационных шахт.
Возвращение неподконтрольных районов Донецкой и Луганской областей только добавит проблем. Кроме социального напряжения из-за безработицы и отсутствия перспектив, актуальными станут вопросы экологии. На оккупированных территориях из многих неработающих шахт перестали откачивать воду, что угрожает катастрофическим ухудшением качества питьевой воды уже в ближайшие годы, если не месяцы.
У всех этих проблем нет простого решения, - только диалог между представителями власти, бизнеса, ученых, профсоюзов и гражданского общества на национальном и локальном уровнях может приблизить выработку общего видения, которое устроит всех.
Германский опыт структурных изменений в экономике во многом является негативным: опоздали с реакцией на кризис на 10–15 лет, пытались дотациями спасти те отрасли, которые уже невозможно было спасти, и наконец вызвали недовольство многих жителей промышленного Рура, когда сложное решение все же было принято. Но в итоге немецкий стратегический подход взял свое. Ключевыми факторами успеха экономических трансформаций стали долгосрочное планирование, сотрудничество между ключевыми заинтересованными действующими лицами, привлечение активного гражданского общества и людей искусства, ставка на защиту и развитие человеческого капитала.
Перепрофилирование зданий закрытых заводов и шахт также является чрезвычайно интересной темой, которую можно развить и в Украине. Однако следует помнить, что использовать туристический потенциал промышленных объектов Германия смогла за счет комбинации трех факторов: во-первых, соседства Рурского региона с богатыми и дружественными странами (Франция, Бельгия, Нидерланды), откуда приезжает много туристов "выходного дня"; во-вторых, активного внутреннего туризма, ведь сами немцы имеют время, желание и деньги для познания собственной страны; в-третьих, развитой транспортной системы, с помощью которой все эти туристы могут быстро и без проблем добраться до нужного места. Ни один из этих критериев пока не выполняется в Украине, поэтому промышленный туризм рискует превратиться в сомнительный аттракцион для местных. Показателен в этом смысле пример Кривого Рога, где с 2013 г. действует программа развития промышленного туризма. В частности, туристов возят на огромный железорудный карьер Южного ГОКа и работающую шахту "Родина". Но за 2013–2014 гг. разработанные маршруты посетили всего 3000 человек - в основном жители Кривого Рога. И хотя сама инициатива положительная, однако уникальный потенциал города не используется на полную, - вдобавок к слабой рекламе причиной этого являются именно вышеупомянутые факторы.
Нет, мы не призываем к закрытию работающих шахт или заводов, но просим задуматься о плане действий, если кризисные явления обострят потребность в экономической трансформации. Ведь кризисы, особенно украинские, имеют склонность возникать "внезапно" и вызывать хаотичное спонтанное реагирование со стороны политиков, которое не заканчивается ничем хорошим. Только наперед продуманные действия, учитывающие интересы всех вовлеченных сторон, могут минимизировать риски наступления новых 90-х годов, которые при сегодняшних условиях государство может и не пережить. Если формулировать более позитивно, то уже сейчас украинская элита должна искать ответ на вопрос: как построить процветающий Донбасс после эпохи угля и стали?