«Частью 6 статьи 89 Конституции Украины определено, что организация и порядок деятельности временных следственных комиссий устанавливается законом, но на данное время такой закон не принят. Таким образом, предоставление сведений о ходе предварительного следствия по делу является нарушением требований уголовно-процессуального законодательства…»
Приведенный выше отрывок - стандартный образчик отписки на многочисленные запросы временной следственной комиссии (ВСК), руководимой народным депутатом Александром Лавриновичем. Напомним, этому органу (созданному 21 сентября специальным решением Верховной Рады) вменялось в обязанности прояснить ситуацию с ходом расследования десятка резонансных уголовных дел и прежде всего дела об исчезновении Георгия Гонгадзе. Теоретически комиссия Лавриновича должна была находиться в постоянном контакте с правоохранительными органами. На практике же сотрудничество специального парламентского органа и силовых структур свелось к нудной и бессмысленной переписке.
А ты, кто такой?
Более того, если верить депутатским «следователям», с ними «силовики» общаются куда менее охотно, нежели с прессой. Глава временной комиссии, в минувшую пятницу информировавший коллег о проделанной за два месяца работе, деликатно назовет подобные действия блюстителей законности непоследовательностью. «С одной стороны - уместная ссылка на запрет разглашения сведений о ходе предварительного следствия, с другой - оглашение отдельных сведений о ходе этого следствия в средствах массовой информации. Так, на запрос комиссии об установлении лиц, которые следили за Гонгадзе, и тех, кто собирал информацию о нем у соседей и родных, информации мы не получили. Хотя в то же время оглашаются отдельные факты, как-то: лечение после ранения в госпитале Тбилиси, автомобильная авария в Турции, покупка билетов на фамилию Гонгадзе в Москве, сообщение о появлении в одном из баров или в вагоне поезда пропавшего журналиста, что, безусловно, формирует определенное общественное мнение».
Неувязка получается. Но беда в том, что сама комиссия Лавриновича - суть жертва юридической неувязки. 89-я статья Конституции позволяет парламенту создавать временные следственные комиссии «для проведения расследования по вопросам, представляющим общественный интерес». Но (как уже говорилось выше) дабы наделить подобный орган правами и обязанностями, требуется специальный закон. А его нет.
Документ, регулирующий деятельность временных следственных и специальных комиссий Верховной Рады, был принят украинским парламентом почти полтора года назад, 15 июля 1999 года. Уже через два дня (просто небывалая для взаимоотношений гаранта Конституции и высшего законотворческого органа оперативность) последовала официальная реакция - замечания главы государства, потребовавшего закон ликвидировать и написать новый. Рада рассмотрела документ повторно, но президентское вето преодолеть не смогла. Закон «повис».
То, что документу будет уготована нелегкая судьба, прогнозировалось многими. Начнем с того, что введение в действие подобного нормативного акта не могло не раздражать силовые структуры, причем все без исключения, - закон наделял бы парламентских «следаков» правом практически неограниченного доступа к информации. ВСК, в соответствии с 3-й статьей предложенного депутатами закона, позволялось требовать информацию от любых органов и организаций всех форм собственности. Знакомиться со сведениями, которые имеют даже опосредованное отношение к расследуемому делу. В случае необходимости получать оригиналы документов. Вызывать для дачи пояснений любое лицо, кроме Президента и судей.
Так что причины, по которым «силовики» не хотели бы пускать в свои «закрома» чужаков, были очевидны. С одной стороны, причащение депутатских контролеров к сокровищнице конфиденциальных тайн теоретически создает условия для вероятного давления на следствие и гипотетически может помешать объективному разбирательству. Особенно в тех случаях, когда дело касается личных, политических и предпринимательских интересов кого-либо из парламентариев. Кроме того, добросовестные представители правоохранительных органов могут опасаться, что некоторые сведения могут стать весьма эффективным инструментом лоббирования или шантажа. Если попадут не в те руки. А не слишком чистоплотные сотрудники тех же карательных органов (если допустить, что таковые существуют) имеют основания быть недовольными тем, что их могут лишить эксклюзивных дилерских прав по сбыту закрытой информации. Не стоит забывать и о том, что в условиях жесткой опеки «силовикам» будет намного тяжелее «сливать компромат» прессе и «запускать дезу» в общество.
Есть у руководства прокуратуры, МВД, СБУ, ГНАУ (и некоторых иных специфических государственных служб) и другие резоны противиться появлению описываемого закона. Не секрет, что означенные ведомства в той или иной степени конкурируют между собой, а первые лица данных организаций ведут перманентную ожесточенную борьбу за право стоять как можно ближе к телу монарха. Появление еще одной силы может серьезно нарушить уже сложившийся относительный баланс, а это невыгодно всем и каждому в отдельности. Во-первых, всякий из верховных «силовиков» отдает себе отчет: чем больше посторонних людей будут влезать в дела его «конторы», тем больше служебных тайн будет утекать в «контору» конкурирующую. Во-вторых, «силовые» начальники не любят, когда кто-то посягает на их права. Особенно когда речь идет о том праве, которое позволило им достичь сегодняшнего весьма и весьма влиятельного положения, - праве на сбор, хранение и использование любой информации. А также праве на ее дозирование. Для всей страны вообще и для Президента в частности.
С частью аргументов можно было бы, наверное, согласиться. Кто поручится, что когда-нибудь член какой-нибудь временной следственной комиссии по простоте душевной (или корысти ради) не выдаст кому-то какую-то тайну? Что в некоторых случаях комиссии не будут создаваться для сведения счетов с конкретным лицом или для травли определенной структуры?
Но обязательно ли человек с депутатским значком должен быть «разносчиком секретов»? И кто поручится, что таковых нет среди людей в погонах? И разве некоторые министерства, ведомства и службы у нас не используются для борьбы с бизнес- и политическими конкурентами? И можно ли в нашей стране изобрести какой-либо иной действенный механизм общественного контроля за «силовиками» кроме парламентского? И насколько эффективным следует считать парламентский контроль за следствием, если материалы следствия парламентариям недоступны?
Смешно думать, что под бдительным присмотром парламентских «чекистов», все резонансные дела благополучно избегнут незавидной участи «глухарей». Но разве не резонно предположить, что, скажем, по тому же «делу Гонгадзе» у общественности было бы на порядок меньше вопросов к правоохранительным органам, когда бы последним вменялось в обязанность информировать о своих действиях членов комиссии Лавриновича?
Один депутат, поработавший сразу в нескольких ВСК, поделился неожиданным мнением - с его точки зрения, работа парламентских следователей благоприятно сказывается на атмосфере внутри правоохранительных. Собеседник корреспондента «ЗН» утверждал, что и на Резницкой, и на Богомольца, и на Владимирской среди сотрудников нижнего и среднего звена (вопреки бытующему мнению) не так уж мало людей, болеющих за державу и, главное, обладающих достаточной информацией о тех, кто этой державе вредит. Но в силу ряда обстоятельств эти социально активные граждане не имеют возможности в полной мере реализовать свои профессиональные навыки и душевные порывы. И потому в депутатах-«следаках» они видят, скорее, союзников, нежели конкурентов, и уж тем более не видят врагов. По словам этого депутата, подобные «подпольные патриоты» добровольно приносят в клюве необходимые сведения (а чаще всего точные указания, где можно раздобыть требуемые данные). Причем не корысти ради, а токмо волею пославшей их совести. Единственное условие - «тайна вклада»…
Разумеется, были свои основания для неприятия закона о временных следственных комиссиях ВР и у Президента. Ну, во-первых, он, похоже, ни с кем не собирается делить право контроля (пускай даже опосредованного) за кем бы то ни было, и уж тем более за «силовиками». Во-вторых, ему нет резона умножать знания своих многочисленных политических противников. Особенно из числа «друзей»-олигархов. В-третьих, увеличение числа посвященных в различные тайны затрудняет возможность спустить некоторые дела на тормозах. Или попридержать до поры до времени. В интересах государства, разумеется…
Ну и наконец, был в законе раздел, одно упоминание о котором приводило гаранта Конституции в дурное расположение духа, - «Особенности статуса специальной временной следственной комиссии для проведения расследования в деле об отстранении Президента Украины с поста в порядке импичмента».
Четыре дня одного года
Итак, закон был обречен. Но «дело Гонгадзе» лишний раз заставило о нем вспомнить. Громкое название комиссии является слабым утешением в условиях полного отсутствия каких бы то ни было юридических прав. Об этом 17 ноября напомнил коллегам Александр Лавринович. Секретарь парламентского комитета убежден, что закон, «зарезанный» год назад, необходимо реанимировать. И сделать несколько «прививок» - предусмотреть, в частности: что может, что должна и чего не имеет права комиссия в том случае, когда она занимается расследованием самостоятельно, и каков объем ее полномочий, если делом уже занимается конкретная силовая структура.
Более того, ситуация вокруг «дела Гонгадзе» (и не только вокруг него) многих народных избранников убеждает в необходимости не только принимать закон о ВСК, но и вносить изменения в иные законодательные акты. Не одного Лавриновича беспокоит, например, то, что в нашей стране прокуратура имеет право возбуждать уголовное дело, вести предварительное следствие, осуществлять надзор за проведением оперативно-розыскной деятельности, дознания и досудебного следствия, поддерживать государственное обвинение и представлять интересы державы в суде, а после рассмотрения дела - опротестовать приговор.
Не в обиду столь много сделавшему для страны и Президента органу будет сказано, но полномочий явно многовато. И это не мнение автора (упаси, Боже), это - буква Конституции. В 9-м пункте Переходных положений Основного Закона отмечается, что функции надзора и предварительного следствия не закреплены за прокуратурой пожизненно. Ей позволяется их исполнять. Пока. Пока не сформируется новая, стройная система досудебного следствия. Пока не будет определен перечень госорганов, контролирующих соблюдение законности, и не будут четко расписаны их функции. И пока не вступят в силу законы, закрепляющие перераспределение полномочий. Известно, что категорически против подобной «смены декораций» выступает нынешний генпрокурор. Нет сомнений, что и его преемник поддержит своего предшественника, - тем более что исполнять пожелание Конституции народные избранники, судя по всему, возьмутся нескоро.
К сожалению, пока нет определенности и с тем, когда в повестку дня будет в очередной раз внесен проект закона о временных следственных комиссиях. Во всяком случае, первый заместитель главы парламентского комитета по вопросам правовой политики Игорь Колиушко сообщил, что с конкретными сроками его коллеги пока еще не определились. Более или менее ясно только одно: чтобы закон имел хотя бы маленький шанс на преодоление очередного президентского вето (в том, что оно обязательно будет, сомневаться не приходится) и встретил понимание со стороны членов Конституционного суда (а вариант отправки текста в КС вполне возможен), документ необходимо взвешивать на аптекарских весах.
Для начала обратимся к двум документам - собственно закону, отклоненному главой государства, и специальному посланию Президента, в котором он аргументировал свою позицию.
Претензии Леонида Даниловича озвучивал на парламентском заседании заместитель министра юстиции Николай Хандурин. Надо заметить, что Николай Иванович в то время был частым гостем ВР - за неделю он «отработал» не то шесть, не то семь президентских вето (дело близилось к главным выборам пятилетки, и гарант был особенно «дружелюбно» настроен по отношению к законодательному органу). Нардепы в шутку советовали господину Хандурину поселиться в здании Рады, а язвительный коммунист Сергей Гмыря даже окрестил его «звездой в истории отечественного ветописания».
Так что в описываемый период украинской истории «зарубленный» закон являлся вещью банальной. Однако процесс «ломания вето» на закон о ВСК был по-своему уникальным. Четыре (!) раза - 21, 22, 23 сентября и 5 октября - народные избранники пытались изыскать требуемые Конституцией три сотни голосов. Если верить стенограмме, за эти четыре дня спикер Александр Ткаченко ставил вопрос на голосование 20 (!!!) раз. Даже ветераны отечественного законотворчества не припомнят, какое еще постановление удостаивалось подобной чести. Не знаю, достойно ли сие достижение Книги рекордов Гиннесса, но на всеукраинский рекорд, думается, оно потянет смело.
Но вернемся к нашим баранам. Президентских замечаний к закону было не меньше, чем изобилий в роге, но мы остановимся на основных и вкратце познакомим читателей с аргументацией его парламентских оппонентов.
Скажем, Леонид Кучма устами Николая Хандурина утверждал: «Комиссии не могут иметь более широких полномочий, чем Верховная Рада, которая их создает». А к сфере полномочий ВР Конституция относит что? Контроль за исполнением госбюджета, за деятельностью Кабмина, за использованием займов. Логично?
Позвольте, парировали депутаты, а как в таком случае быть с 89-й статьей Основного Закона, с правом парламента создавать ВСК в случаях, представляющих «общественный интерес»? Нормы Конституции - нормы прямого действия, исполнять надо, однако...
«Закон четко не определил критериев того, какие вопросы представляют общественный интерес», - ответствовал Хандурин. Затем еще раз напомнил, что полномочия комиссий должны соответствовать полномочиям Рады. И отчего-то вспомнил, что аналогичная история случилась со Счетной палатой, которая «вылезла» за рамки своих функциональных прав и обязанностей, на что ей строго указал Конституционный суд.
В ответ на это член «правового» комитета социалист Николай Лавриненко высказал не лишенное логики предположение, что разработчики «ветошного» документа не внимательно читали не только обсуждаемый закон, но и Конституцию. Поскольку в законе о временных следственных и специальных комиссиях вопросы, представляющие общественный интерес перечислены (3-й раздел, 8-я статья), а критерии этого самого общественного интереса и определять не следует - они Конституцией определены. Ну а что до Счетной палаты, то это и вовсе некорректное сравнение, ибо трактовки решений Конституционного суда «по аналогии» законодательство не предусматривает.
Кроме того, Президент высказывал недовольство в связи с необычайно широкими полномочиями членов комиссий, тем более что они могли привести к нарушению прав других граждан. Речь шла, например, о принудительном приводе лиц, отказывающихся являться для дачи пояснений, о применении ответственности к тем, кто отказывался предоставлять необходимую информацию. А кто отменял право граждан не давать показания против себя, своих родных и близких? И как поступать сотрудникам силовых структур и государственных органов, несущим ответственность за разглашение государственной тайны либо любой другой специнформации? Как соблюсти гарантированное Конституцией право тайны переписки, тайны телефонных переговоров? Ведь депутаты-«следователи», если закон будет введен в действие, теоретически смогут абсолютно легально знакомиться с оперативной информацией, но при этом по-прежнему будут освобождены от ответственности за разглашение сведений, не предназначенных для посторонних ушей. Как быть с многочисленными противоречиями, которые существуют между предлагаемым законом с одной стороны и законами «Об информации», «О государственной тайне», «О службе безопасности», «О милиции» (список можно продолжать долго) - с другой?
Претензии, согласитесь, небезосновательны, но на них нашлись не менее основательные ответные доводы. Главный контраргумент в прошлом году озвучил профессор-юрист Василий Сиренко (на тот момент - глава комитета ВР по вопросам правовой политики), а в нынешнем подтвердил профессор-юрист Виктор Мусияка. Он прост и всеобъясняющ - на то и законотворческий орган, чтобы унифицировать законодательную базу. «Николай Иванович, - взывал в 99-м «законник» Сиренко к «законнику» Хандурину, - вы же знаете общее правило юриспруденции: если принимается новый закон, то вносятся поправки в соответствующее законодательство...»
Плясать следует от краеугольного камня - 8-й статьи Конституции, устанавливающей принцип верховенства права. Есть неувязки с другими законами - будут вноситься поправки в другие законы. Есть недомолвки в этом - внесутся в этот. Надо продублировать норму о праве граждан не давать свидетельства против себя - продублируем, хотя эта конституционная норма и в повторении, по большому счету, не нуждается. Необходимо предусмотреть ответственность за разглашение топ-секретов - впишем соответствующий пассаж в данный текст и должным образом подкорректируем закон «О государственной тайне». Есть у Президента замечания - пусть высказывает, а мы учтем. На то ему и дано право вето, а парламенту право повторного рассмотрения. Но зачем весь закон гробить-то? Есть подозрения, что наличествуют несоответствия Основному Закону - Христа ради, отправляй документ в Конституционный суд, членам оного сам Бог и сама Конституция велели трактовать главный устав нашей жизни, не президентское это дело. Примерно так народные избранники аргументировали свою позицию холодной предвыборной осенью 99-го.
Справедливости ради стоит заметить, что послание Президента содержало ряд в общем-то резонных замечаний. Но ради той же справедливости следует сказать, что Рада была готова значительную часть этих замечаний учесть.
Например, многих противников закона, насколько помню, особенно раздражал 5-й пункт 11-й статьи, позволявший следственным комиссиям «подавать в суд заявления о ликвидации незаконных нормативных актов, решений или распоряжений любых органов государственной власти». В этом ряд юристов видели прямое нарушение Основного Закона. Так же, как и в том, что сразу в четырех статьях закона упоминалась формулировка «решение», в то время как Конституция позволяла «комиссарам» только предложения и выводы.
Но, насколько известно автору этих строк, некоторые из разработчиков документа сами искренно сожалели о том, что вовремя не заметили погрешность в 11-й статье, а слово «решение» готовы были заменить либо на термины «предложения» и «выводы» (там, где это подходило по смыслу), либо на юридически безобидное словосочетание «протокольное решение комиссии». Этим оплошностям авторы документа и значения не придавали, так как были фундаментальные, все расставляющие на места 21-я и 22-я статьи. В них все четко расставлялось на свои места - комиссия заканчивает работу, готовит выводы и предложения, отправляет их председателю парламента, Верховная Рада принимает решение. Все в строгом соответствии с Конституцией.
Немало было тех, кто считал более демократичной президентскую схему избрания председателя временного следственного парламентского органа - на сессии, а не на заседании самой комиссии, как предусматривал закон. Многие поддерживали и другое замечание Кучмы - о том, что в законе о ВСК не предусмотрено, как избежать параллельного расследования, одновременно проводимого временной следственной комиссией и уполномоченной силовой структурой. Многие разделяют это мнение и сейчас - тот же Александр Лавринович считает подобную «расшифровку» прав и обязанностей в каждом конкретном случае одним из наиболее принципиальных моментов в законе.
Думаю, что депутаты пошли бы даже на «извлечение» из текста болезненного раздела о спецкомиссии по импичменту, лишь бы спасти закон. Но в том-то и состоял парадокс, что Президент, похоже, не был настроен на компромисс и не был расположен к диалогу. Его замечания являлись обоснованием неприятия закона, а не призывом к улучшению его качества.
Эта бескомпромиссность породила бескомпромиссность ответную. Члены комитета по вопросам правовой политики позволили себе на время забыть об идеологических разногласиях и единодушно рекомендовали парламенту преодолеть президентское вето, не внося в текст вообще никаких правок, даже очевидных. Это был один из редких в истории украинского парламентаризма случаев, когда Рада стремилась продемонстрировать характер. Сил не хватило.
Но стремление было. За предложение Президента (отменить закон и приняться за разработку нового) проголосовало 44 депутата. В одной из попыток Раде не хватило для преодоления вето четырех голосов. Сессия никак не могла доползти до заветной «трехсотки»- 293, 289, 296, 284, 276, 288... Среди голосовавших «за» были коммунисты и «трудовики», прогрессивные социалисты и объединенные эсдэки, «Реформы-Конгресс» и «Батьківщина», «Незалежні» и СПУ, «зеленые» и внефракционные, костенковский Рух и «Громада»... Прав был Хемингуэй: политика порой укладывает в одну постель странных партнеров. Особенно когда надоедает перманентное политическое насилие на прокрустовом ложе законодательства...
Рассмотрение вопроса о ВСК заслуживает отдельной книги. Уж и не знаю, что бы это могло быть - учебник по психологии, мемуары, детектив? Возможно, фарсовая пьеса. Какой-нибудь сборщик политического фольклора, наверное, обогатился бы, когда б имел возможность наблюдать за этим марафоном и терпение записывать все услышанное. Ткаченко (тогда еще не первый, но и не второй) блистал. Вот только один фрагмент - комментарии Александра Николаевича к одному из поименных голосований: «Народні демократи - 0. Мілкувата фракція - залишилось 18 з 89... Рух... Це перший? Другий... 24 з 24. Спасибі! Соціал-демократи... Зінченко, ваша фракція не голосує! «Відродження регіонів» - 0... От від чого ви відроджуєтесь! Зелені - 6 з 15... Майте на увазі, шановні колеги, якщо ви так будете голосувати, то з 1 листопада не буде кому фінансувати вашу фракцію! Рух... Перший... Нуль... Не будемо плутати, це Рух Удовенка так голосує... Трудова... Трудиться...» Или такое: «Іван Степанович, голосуйте будь ласка, ви ж за демократів... А ми вам допоможемо розпустити «Злагоду»!»
Но ни шутки Ткаченко, ни его опыт, ни его настойчивость (два десятка раз голосовать за один и тот же вопрос мог себе позволить только он) не помогли. При этом спикер не особо напрягался в процессе поиска поводов для переголосования - «Катерина Тимофіївна Ващук не встигла. Голосуємо ще раз!», «Не зрозуміли? Депутат Гармаш не зрозумів! Голосуємо!». Не помогли и постоянные призывы Александра Мороза - «Через три недели в Украине будет новый Президент… Не угождайте нынешнему Президенту, это все временное… Этот закон не будет работать против нынешнего Президента, он будет защищать демократию в Украине после избрания нового Президента…»
Может, иногда лучше говорить, чем жевать?
Мог помочь случай. 2 октября произошло событие, которое во многом предопределило ход президентской кампании и которое теоретически могло заставить депутатов все же проголосовать за закон о ВСК. Во второй день второго месяца осени 99-го возле дома культуры Ингулецкого горно- обогатительного комбината прозвучал взрыв. Почти сразу ЦОС МВД объявил о причастности к террористическому акту (в результате которого получили ранения несколько человек, в том числе и кандидат в президенты Наталья Витренко) доверенного лица другого кандидата - Александра Мороза. Еще через два дня эту информацию подтвердил глава милицейского ведомства Юрий Кравченко.
Верховная Рада отреагировала на происходящее созданием очередной временной следственной комиссии. 5 ноября в повестку вновь был внесен вопрос о преодолении президентского вето на закон о ВСК. У сторонников закона появилась надежда, что сомневающиеся депутаты, под впечатлением ингулецких событий, все-таки решатся проголосовать за. Что боязнь гнева Банковой заглушит страх за собственную безопасность, за собственную жизнь.
Через три дня после взрыва в Ингульце Александр Ткаченко, обращаясь к коллегам, скажет: «То, что произошло, вы понимаете, органы МВД и СБУ расследуют так, как это им надо. Нам необходимо, чтобы дело расследовали квалифицированные народные депутаты, которые имеют необходимую профессиональную принадлежность… То, что это было заказано, всем понятно на 110 процентов… Прошу проголосовать и преодолеть вето». Предложение спикера с парламентской трибуны поддержали коммунист Сиренко, прогрессивный социалист Чародеев, руховец Косив, представитель НДП Емец. 278, 279, 280… 230. Вето устояло. О законе забыли. Пока не исчез Георгий. Комиссия по «делу Гонгадзе» оказалась такой же бесправной, как и комиссия по «ингулецкому делу». Как и все предыдущие и последующие.
Что делать теперь? Кто будет писать новый закон? Кто будет его пробивать? И нужен ли он? Можно согласиться с доводами Виктора Мусияки, что резоннее было бы полномочия, предусмотренные для ВСК, делегировать постоянным парламентским комитетам, четко выписав в соответствующих документах, в каких случаях возможно их использование, и четко обрисовав рамки применения. Это, с точки зрения Виктора Лаврентьевича, не только повысило бы статус комитетов, но и более соответствовало бы мировой юридической практике. Можно прислушаться к резонам Игоря Колиушко: ВСК вполне могли бы «поселиться» в законе о комитетах ВР, места хватило бы на всех. Но оба соглашаются с тем, что данные предложения носят теоретический характер. Упоминание о ВСК и о законе, регулирующем их статус, содержится в 89-й статье Конституции. А 8-я статья Основного Закона гласит: «Нормы Конституции являются нормами прямого действия… Законы и другие нормативно-правовые акты принимаются на основе Конституции и должны соответствовать ей».
Закон следует принимать. Но как и когда? Игорь Колиушко предполагает, что комитет по вопросам правовой политики озаботится данным вопросом в самое ближайшее время. Он также не исключает, что «комитетчики» могут пожертвовать разделом о специальной комиссии по импичменту ради сохранения закона. А для спецкомиссии, спецпрокурора и спецследователей «выделят» отдельный закон. Тем более что проект уже имеется - его давно и безуспешно пытается внести в повестку дня глава комитета по вопросам борьбы с организованной преступностью и коррупцией Юрий Кармазин. Но мало кто верит в то, что Президент оценит подобную жертву. Почти все сходятся во мнении, что закон о ВСК был обречен на смерть, еще не родившись. Ибо еще не родился в этой стране небожитель, добровольно согласившийся бы поделиться даже крошкой контроля…
Согласно одной байке, некий американец, баллотируясь в местный властный орган, сделал главным лозунгом своей кампании следующий слоган: «Голосуя за меня, вы избираете человека, который не боится поделиться с вами своей зубной щеткой. И которому вы можете смело доверить свою». Таким образом остроумный американец хотел подчеркнуть свою близость к избирателям, свою открытость и свою чистоплотность.
Украинская власть не торопится делиться своей «зубной щеткой» ни с кем. Стесняется признаться, что не всегда «чистит зубы»?