Чем меньше остается листков календаря, отделяющих день сегодняшний от дня президентских выборов в Америке, тем чаще задаются американцы вопросом: а какой, собственно, им предлагается выбор? Ответ на этот, казалось бы, простой вопрос ищут многие опытные эксперты - политологи, социологи, историки, психологи. Ищут, но найти не могут. О существовании в Америке двухпартийной политической системы было известно всем еще со школьной скамьи, но не успели наши не слишком искушенные в политике (да еще и заокеанской) сограждане разобраться, чем же отличаются республиканцы от демократов, как сами американцы сделали исторический вывод о «стирании различий» между этими двумя извечно соперничающими партиями. Так что о выборе между политическими платформами говорить не приходится, если не слишком зацикливаться на оставшихся различиях вроде запрета на аборты или введения в школах уроков Божьего слова, которые хоть и вызывают достаточно эмоциональное обсуждение, все же на общеполитический курс государства существенного влияния не оказывают.
С таким же отсутствием возможности выбора сталкиваются американцы и при рассмотрении экономических программ кандидатов в президенты. Тем более что они (избиратели) уже хорошо научены на своем горьком опыте, что обещаниям снизить налоги, сократить расходы на федеральные программы и в то же время сохранить необходимый уровень социальной защиты малообеспеченных ни с той, ни с другой стороны верить нельзя - все равно они выполнены не будут. Что же тогда остается?
Остается личность будущего хозяина Белого дома. И вот тут-то и начинается самое интересное. Отцы-основатели великой Америки предписывали, чтобы на пост президента избирался человек, чья «безупречность репутации воодушевляет и внушает доверие». Но как же найти такого человека? И где проходит та черта, которая отделяет вполне закономерный интерес к личным качествам кандидатов в президенты от публичного перетряхивания их грязного белья? Последний вопрос больше всего волнует сейчас Боба Доула: безнадежно отставая от Клинтона по результатам опросов общественного мнения, он стоит перед дилеммой - подвергать ли нападкам личные качества и этику поведения своего соперника или же покинуть поле боя с достоинством, но без победы? Советник Доула Скот Рид считает, что республиканцы обязаны напомнить американским избирателям, что человек, который обещал снизить налоги, а вместо этого поднял их, обещал «самую этичную администрацию за всю историю Республики», а вместо этого создал наиболее коррумпированную за всю историю Соединенных Штатов администрацию и который оказывается замешанным во все большее число грязных и шумных скандалов, не может заслуживать доверия. Трудно сказать, что сильнее удерживает Доула от тактики подобных обвинений: то ли щепетильность, не позволяющая ему «переходить на личность», то ли осознание собственной небезгрешности. По крайней мере журналистов от таких нападок не удерживает ничто, и это вызывает еще большее беспокойство политологов и социологов.
В частности, Томас Паттерсон, профессор политологии из Сиракузского университета, сравнивая манеру освещения предвыборных кампаний с 1960 по 1992 годы, обнаружил несколько тревожных тенденций. Прежде всего, если раньше внимание избирателей фокусировалось на самих кандидатах в президенты, то теперь в центре внимания оказываются журналисты. Если в 1960-х годах 84% того времени, что на экране телевизора отводилось изображению кандидата, сопровождалось его собственными словами, а средняя продолжительность его прямого цитирования составляла 40 секунд, то к 1992 году средняя продолжительность сократилась до 9 секунд, а демонстрация фотографии кандидата сопровождалась комментариями журналиста, а не собственными высказываниями кандидата. На одну минуту речи кандидата в 1992 году приходилось 6 минут речи комментатора, и тот телезритель, который не пропустил ни одного выпуска новостей за всю избирательную кампанию, мог в общей сложности слышать Буша и Клинтона аж по 20 минут каждого.
Аналогичная картина наблюдается и в прессе. Если в 1960-х годах прямая речь или хотя бы близкий пересказ речи кандидата на первой полосе «New York Times» занимала 20 строчек, то к 1992 году этот размер сократился до семи строчек, отыскать которые не так-то просто среди изобилия журналистского комментария.
Изменилась и тональность освещения кандидатов в президенты. Если вначале журналисты стремились найти в кандидатах в первую очередь позитив (например, 75% отзывов о кандидатах 1960 года Кеннеди и Никсоне были доброжелательными), то затем акцент сместился в сторону негативных качеств кандидатов (в 1992 году положительных отзывов и о Клинтоне, и о Буше было всего лишь 40%). Причем если война во Вьетнаме и уотергейский скандал способствовали тому, что масс-медиа перестали восхвалять кандидатов в президенты, то в нынешней ситуации СМИ просто-напросто норовят стереть с лица земли каждого из кандидатов.
К тому же, во время всех этих публичных «разборок» журналистов все меньше и меньше интересует, ЧТО сделал отдельный кандидат. С гораздо большим интересом они повествуют, ПОЧЕМУ он это сделал. С 1962 по 1992 годы количество интерпретирующих материалов увеличилось с 10 до 80%. При этом гораздо больше внимания уделяется стратегии и тактике предвыборной борьбы, чем политическим убеждениям соперников.
Такое освещение избирательной кампании имело самое негативное влияние на доверие к кандидатам со стороны избирателей. Томас Паттерсон сделал вывод, что масс-медиа вместо того, чтобы навести мост между избирателями и кандидатами, возвели между ними барьер. Правда, такое поведение СМИ способствовало тому, что и они сами в значительной степени утратили доверие со стороны избирателей. По результатам опроса общественного мнения, проведеннного в 1988 и 1992 годах «Times Mirror», масс-медиа имели самый низкий рейтинг доверия, даже по сравнению с политической саморекламой. Поэтому свои рассуждения о роли масс-медиа в избирательной кампании Томас Паттерсон заключает словами, что «Америке нужна не только свободная пресса, но и пресса, обладающая чувством ответственности».
А пока американцев весьма удручает необходимость выбирать не «лучшего из лучших», а наименьшее из зол.