Суровая отповедь президента Российской Федерации президенту Соединенных Штатов, прозвучавшая в ходе пекинской поездки Бориса Ельцина, могла бы стать началом новой «холодной войны» и сравниваться в будущем со знаменитой фултоновской речью Уинстона Черчилля, если бы не различия в физическом и, скажем так, психологическом состоянии людей, их произносивших. Черчилль в Фултоне прекрасно знал, что делает, его речь была точным отражением настроений западной политической элиты, осознавшей, что роман со Сталиным после победы во второй мировой войне невозможен. Черчилль прекрасно осознавал возможности Запада, отдавал себе отчет в том, что война с коммунизмом - если Запад хочет победить самую лицемерную и циничную из авторитарных идеологий ХХ столетия - может быть только «холодной». Ельцинское заявление было, по существу, экспромтом. Президент России - к изумлению своего и китайского протоколов - сам подозвал журналистов, чтобы устроить жесткую и невразумительную головомойку Клинтону, напомнить президенту Соединенных Штатов о ядерном арсенале своей страны и о возможности президента России и председателя КНР решать все в современном мире.
Подобные неожиданные заявления уже делались президентом Российской Федерации в ходе его предыдущих зарубежных поездок, явно в расчете на сенсацию. Затем пресс-службе главы российского государства приходилось уговаривать хотя бы своих журналистов не обращать внимание на происшедшее или подавать ельцинские высказывания в нужном контексте. Я хорошо помню шок, испытанный моими шведскими коллегами от миротворческих инициатив Ельцина в Стокгольме. И то, как на брифинге, последовавшем сразу же после пресс-конференции президента России в стокгольмской ратуше, Сергей Ястржембский пытался видоизменить сказанное Ельциным до противоположного смысла - эта интерпретация и заняла свое почетное место в российских СМИ, но не была по достоинству оценена шведскими. Да, но тогда Ельцин чувствовал себя получше - он заболел после Стокгольма, а сейчас болел до Пекина. Кроме того, в Стокгольме были шведские журналисты, а в Пекине, разумеется, указания партии выполняют китайские. В Стокгольм пресс-служба президента России аккредитовала достаточно широкий круг журналистов, в том числе и из негосударственных СМИ. В Пекин взяли только своих, проверенных - потому что понимали, что президент отправляется в Китай вопреки рекомендациям врачей, могут быть нежелательные срывы. Но такого, кажется, не ожидали.
Сразу же после обнародования заявления Ельцина в Москве решились на беспрецедентный шаг: премьер Владимир Путин выступил с разъяснениями, не просто смягчающими, но, по сути, дезавуирующими заявления российского президента. Глава правительства пытался настаивать на том, что у Москвы и Вашингтона хорошие взаимоотношения, атмосферу которых не ухудшит обмен любезностями между президентами. Даже жесткое заявление Билла Клинтона, на которое, собственно, и реагировал Ельцин, Путин охарактеризовал как продиктованное заботой о том, чтобы у России не было проблем…
И все же пекинский демарш Бориса Ельцина продемонстрировал, что отношения между Россией и Западом находятся на точке замерзания - и потепления ждать не приходится. Рубиконом стал ультиматум, выдвинутый командованием российской военной группировки в Чечне жителям Грозного.
Грозненский ультиматум
Командование посоветовало жителям чеченской столицы покинуть Грозный, предупредив, что в противном случае они могут стать жертвами операции по захвату города. На Западе этот ультиматум расценили как подготовку не просто к штурму, а к разрушению Грозного - что и было воспринято соответствующим образом. Клинтон и другие западные лидеры поняли, что Ельцин и российские руководители проигнорировали предупреждения, прозвучавшие в адрес Москвы во время стамбульского саммита ОБСЕ и решили действовать. Сказав, что Москва дорого заплатит за свой грозненский ультиматум, президент Соединенных Штатов не угрожал: он лишь констатировал факт возможного прекращения западной помощи стране, тратящей миллионы долларов на ведение бессмысленной разрушительной войны, никак не укладывающейся в рамки антитеррористической операции. Западная помощь сегодня действительно выглядит глупо: если у России есть деньги на войну, если она не собирается прислушиваться к западной позиции - то зачем тратить средства налогоплательщиков на такую страну? Тем более что налогоплательщики нередко смотрят телевизор и, наблюдая кадры продолжающейся войны, никак не могут понять, почему они должны все это оплачивать. Когда российские наблюдатели жалуются, что образ России в западных СМИ «сербизируется», они пеняют на зеркало: это ведущая очередную чеченскую кампанию Россия становится все более похожей на Сербию Милошевича, а не западные СМИ пытаются исказить ее светлый демократический образ.
Американские деньги
Если раздражение Ельцина бессмысленно по существу - ядерным арсеналом России он никого не испугает, с Цзян Цземинем - какую бы поддержку ни выражал Пекин действиям России в Чечне - ни о чем серьезном не договорится, потому что с политической и экономической точек зрения Китаю гораздо удобнее балансировать между Вашингтоном и Москвой, чем безоговорочно поддерживать последнюю. А вот раздражение Клинтона вполне адресно: оно не случайно совпало с отказом Международного валютного фонда выделить России очередной транш уже обещанного кредита. Российские официальные лица сразу же объяснили задержку чисто политическими причинами, хотя представители МВФ настаивают на экономической мотивации происшедшего. Самое интересное, что в прошлом кредиты как раз давали по политическим, а не по экономическим причинам - поддерживали реформы. И московских переговорщиков, отдающих себе отчет в том, что их страна не выполняет целый ряд взятых на себя обязательств, это вполне устраивало. Теперь же политические условия явно изменились - а уж найти экономический повод, чтобы не давать денег, всегда было проще простого.
Таким образом, Россия может - в случае продолжения военных действий - остаться без западных кредитов, без надежд на серьезные инвестиции и в настоящей международной изоляции. Вряд ли можно назвать дружбу с Лукашенко и Милошевичем дипломатическим успехом, а Цзян Цземинь в любом случае пройдет между пальцами вместе с миллиардом своих подданных. Откровенный испуг, проявленный Владимиром Путиным после заявления Бориса Ельцина, демонстрирует, что в Москве хотели бы избежать подобного развития событий. Тем более что политический потенциал чеченской войны себя исчерпал, еще немного - и начнут меняться настроения в самом российском обществе. Владимиру Путину, если он хочет сохраниться не только в качестве премьера, но и в качестве преемника Бориса Ельцина, придется решать непростую задачу: как сбавить обороты в войне, чтобы успокоить Запад, не допустить изменения в российском общественном мнении и не обозлить генералов, с трудом просчитывающих политические последствия своих действий. Россия вряд ли заинтересована в настоящей конфронтации с Западом, тем более что ее руководители понимают: как только цены на нефть на мировом рынке снизятся - а нередко и эти цены снижаются по политическим причинам - и им уже будет не до Чечни.
Сегодня Россия скорее проверяет Запад: до какой границы можно дойти, чтобы не разрушить вконец сотрудничество со Штатами и Европой. Однако если Запад не сможет реагировать адекватно, антизападная и антиамериканская риторика вполне может из риторики стать политикой. В конце концов, новая российская элита заинтересована в Западе экономически, но не политически. Она хочет денег, а не наставлений по демократии. Она хочет есть, но не стремится выучить правила поведения за столом. И на Западе, кажется, начинают понимать, что «реформаторов» на постсоветском пространстве нужно заставлять пользоваться ножом и вилкой - иначе они без зазрения совести будут вгрызаться в понравившийся кусок зубами, укрепленными импортными пломбами.