Саммит «группы восьми» (именно такой правильный перевод английского Group 8, в отличие от «большой семерки» — Great 7) в Санкт-Петербурге призван был стать кульминацией внешнеполитической деятельности Российской Федерации периода второго президентского срока Владимира Путина. Поэтому приготовления были особенно тщательными — как на организационном, так и на концептуально-идеологическом уровне. Период председательствования РФ в «группе восьми» совпал со временем окончательной кристаллизации нового исторического мифа России как энергетической сверхдержавы.
Переходный период от военно-идеологического доминирования времен развитого социализма к новому типу лидерства закончен. Период полураспада и вакуума идентичности завершился и заменитель разрушенной 15 лет назад системы координат был найден и успешно опробован на внутреннем потребителе — российское общество дало власти необходимый кредит легитимности. И ныне перед укрепившимся правящим классом встала сверхзадача — конвертировать внутренние успехи в международное признание нового проекта России.
Внешний потребитель между тем более требователен и руководствуется иной системой ценностей, чем изголодавшийся по «величию страны» среднестатистический российский гражданин. В западном общественном мнении новый образ России очень противоречив и содержит в себе изрядную долю сомнений в правильности пути, избранного кремлевскими правителями. Нынешняя Россия устойчиво ассоциируется с последовательным сворачиванием политических и гражданских свобод, притеснением независимых СМИ, агрессивной внешней политикой по отношению к постсоветским соседям и использованием энергетических рычагов для достижения политических целей.
Для самой же правящей российской элиты именно членство в «группе восьми», клубе наиболее развитых государств мира, является одним из главных (наряду с местом постоянного члена Совета Безопасности ООН) символов и инструментов присутствия в высшей лиге мировой политики. Через участие в этом собрании сильнейших РФ стремится реализовать свою концепцию «многополярного мира», построенного на идее признания за каждым из сильных права на «суверенную демократию», то есть права обустраивать страну по собственному разумению правящей верхушки, без особой оглядки на прописанные в многочисленных международных документах стандарты гарантий прав человека, плюралистической демократии и верховенства права. Европейские и американские партнеры России смотрят на такую концепцию скептически, время от времени пытаются высказывать недовольство направлением движения Кремля, однако выработать единой тактики поведения не могут. Соображения из области «realpolitik» регулярно подталкивают Запад занять максимально толерантную позицию по отношению к упражнениям суверенных демократов из Кремля.
Итоги питерской встречи «восьми» свидетельствуют о том, что, во-первых, лидеры западных стран будут продолжать, где это возможно, втягивать Россию в общее поле ответственности и принятия решений, во-вторых, на фоне усиливающихся глобальных и региональных вызовов, политика по отношению к Кремлю будет ситуативной и изменчивой, в зависимости от конъюнктуры. Подобной же, конъюнктурной и изменчивой, будет и российская политика в отношениях с Западом и его основными игроками.
Накануне саммита предполагалось, что основной его неприятностью для принимающей стороны может стать неформальное, но резонансное обсуждение ситуации с правами человека в России, к чему, в частности, подталкивали президента Буша консервативные круги правящей республиканской партии. Американский президент действительно накануне официального открытия саммита встретился с российскими правозащитниками и общественными деятелями, которые изложили ему оценки российской действительности, отличные от тех, которых придерживается большинство членов недавно учрежденной Общественной палаты РФ. При этом в публичных высказываниях американский президент был предельно корректен и даже признал, что не видит необходимости строить в России демократию по американскому шаблону.
Однако, как оказалось, неприятность подкралась с другой стороны: России и США так и не удалось завершить переговоры по взаимному доступу на рынки и подписать соответствующий протокол, который открыл бы для РФ прямой путь к членству в ВТО, поскольку со всеми остальными участниками рабочей группы протоколы Россия уже подписала. Несмотря на то, что и российские, и американские официальные лица накануне саммита заявляли, что все позиции согласованы, оказалось, что это не так, и подписание протокола перенесено на осень.
Тема энергетической безопасности, заранее анонсированная как ключевая для всего российского председательства в G8, была несколько оттенена событиями на Ближнем Востоке и возникшей необходимостью реагировать на военные действия между Израилем и Ливаном. Тем не менее, документы, подготовленные российской стороной, были приняты без особых дискуссий, поскольку носили компромиссный и сбалансированный характер. Фактически Россия соглашается либерализировать доступ иностранных компаний к добыче и транспортировке нефти и газа на российской территории взамен на возможный доступ к газораспределительным ресурсам в странах ЕС. В то же время РФ по-прежнему не намерена ратифицировать Европейскую энергетическую хартию, однако президент Путин поставил подпись под всеми документами саммита, один из которых указывает на то, что стороны намерены следовать основным принципам этой хартии.
Какие же выводы из питерского саммита следует сделать Украине? Во-первых, неопределенная политическая ситуация в Украине свела к нулю ожидания, что украинская тема может хоть как-то прозвучать на собрании мировых лидеров. Несколько вопросов на газотранзитную тематику журналисты, конечно, задали, однако ответы на них были весьма общими. Глава Еврокомиссии Баррозо вообще отказался отвечать на вопрос об Украине.
Заявление Кабинета министров Украины, подготовленное специально к саммиту «восьми», в котором украинская сторона «решительно отбрасывает использование энергетических рычагов как средства политического давления и подчеркивает надежность Украины как государства, осуществляющего транзит энергоресурсов», не привлекло особого внимания.
Во-вторых, в связи с отложенным подписанием протокола Россия — США Украине вряд ли стоит ожидать, что Кыргызстан, не без подсказки сверху тормозящий подписание аналогичного протокола с Украиной, перестанет выдвигать свои необоснованные требования к Киеву. В этой связи заявление министра экономики Яценюка о возможной подготовке итогового документа о присоединении к ВТО без подписания всех протоколов (а неподписанным остался лишь протокол с Кыргызстаном) не лишено логики. Если, конечно, новое правительство Украины, как и во время руководства Януковича — Азарова, не задумается о «синхронизации» вступления в ВТО с Россией.
Украина вряд ли может рассчитывать на то, что ее голос услышат, если правительство не выработает четкую и прозрачную политику в отношении транзита энергоресурсов и перспектив развития собственной транзитной инфраструктуры. Прозвучавшие же накануне саммита заявления руководства «Нафтогазу України» относительно возможности возвратиться к мало кому понятной идее газотранспортного консорциума не добавило ясности украинской позиции, и без того запутавшейся в схемах, кредитах и сомнительных посредниках.
Саммиты «группы восьми» — это не то место, где принимаются судьбоносные для всего мира и даже для отдельных стран решения. Это скорее полузакрытый клуб наиболее влиятельных лидеров государств, где стороны сверяют часы по наиболее актуальным вопросам международных отношений. Как свидетельствует практика, часы эти обычно движутся в одном темпе, хотя и настроены на разные часовые пояса. Что, конечно же, не мешает собравшимся раз за разом совершенствовать программу светской части саммита.