Волынская трагедия относится к тем страницам украинской истории, о которых мы стараемся молчать либо говорить вполголоса. Она слишком глубоко вошла в историю и Украины, и Польши, ещё долго будет тем рубцом, который нет-нет, а всё же напомнит о себе. По крайней мере, эта трагедия будет доноситься до наших дней эхом до тех пор, покуда живы те, кто считает себя пострадавшей стороной в этой трагедии. При этом и в среде украинцев, и в среде поляков найдутся те, кто будут считать, что правда — на их стороне. На каждый аргумент о невинных жертвах будет выдвигаться контраргумент о жертвах с другой стороны…
…Волынь — специфический регион. Леса и болота, патриархальный уклад жизни, медлительность, сочетающаяся с искренностью и щедростью как черты характера местного населения, душевность и простоватость людей — всё это отличает этот край от остальной части Украины. Хоть Волынь и запад Украины, но та его часть, которая традиционно развивалась под влиянием Российской империи и православного мировоззрения. В местном диалекте здесь чаще встречаются русизмы. Волыняне достаточно поздно были втянуты в процесс этнополитической самоидентификации именно в украинском ключе.
После Первой мировой войны и украинской революции 1917 — 1921 гг. на Волыни начинаются новые процессы. Чем они были вызваны? Во-первых, край попал под власть Польши. Начинается активная польская колонизация Волыни, которая не всегда проходила гладко, а, скорее, сопровождалась недовольством коренного населения. Количество поляков здесь всегда было высоким, но в условиях Российской империи (особенно после восстаний 1830-1831 и 1864 гг.) поляки находились в угнетённом положении, они массово теряли старые привилегии и звания, иногда русифицировались или (реже) украинизировались. После 1921 года начинается активное возвращение польских семейств к своим корням, на Волынь массово переселяются польские семьи из исконно польских территорий. Получившие на короткое время землю крестьяне вынуждены опять потерять её. Польские осадники захватили большую часть земельных угодий. В административной системе, в судах, в образовании — всюду польский элемент вытесянет украинцев. Это порождало антагонизм на национальной и социальной почве: «поляк» — синоним «господин», «украинец» — синоним «холоп» (вспомним, на протяжении ряда веков этот антагонизм становился причиной раздоров между украинцами и поляками).
Во-вторых, Волынь стала местом сосредоточения бывшей элиты Украинской Народной Республики — политической, экономической, военной. Здесь жили бывшие министры и бывшие полководцы времён борьбы за независимость. Здесь были живы рассказы о боевых подвигах 1917 — 1921 годов. Здесь, на Волыни, формировалась база для дальнейшей политической деятельности украинцев. Начиная с 1930 года, сюда проникает националистическая агитация — галицкая ОУН принимает решение о начале акции под условным названием «ломка Сокальской границы» (условной этнографической и — что более важно — этнополитической границы между Галичиной и Волынью). В это же время Роман Бжеский — этнический поляк и политический украинец — начинает на Волыни пропаганду произведений Д.Донцова. Зерно было посеяно… Всход дали первые результаты через несколько лет.
В 1939 году на Волынь пришла советская власть — со всеми атрибутами в виде репрессий, расстрелов, арестов, вывоза конфискаций и прочего произвола над местными жителями, которых успевшие подвергнуться ускоренной коллективизации «коренные жители СССР» воспринимали как кулаков и буржуев.
В 1941 г. советская власть сменилась новым оккупационным режимом — нацистским. При этом следует учесть, что немцы рассматривали Волынь как нечто отдельное от Галичины, где нацистский режим был более или менее терпимым — здесь было создано немало привилегий для граждан, оказавшихся под оккупацией. Волынь же была подвержена произволу нового режима: поборы, сохранение колхозного строя, опять же — репрессии против населения. Плюс ко всему, рейхскомиссар Эрих Кох в ноябре 1941 года переносит административный центр Украины в Ривне. Это вызвало повышенное сосредоточение немецких войск и полиции на Волыни, а также особый режим надзора за местным населением.
Поляки в Галичине и на Волыни начали активно создавать своё движение сопротивления — Армию Крайову. Война, как правило, сама кормит воюющих. Для содержания партизанской армии поляки проводят реквизицию продуктов у местного населения…
Теперь попытайтесь понять психологию местного крестьянина либо интеллигента. Вот она — ваша родная Волынь. Ваши родственники стали жертвами либо советского, либо нацистского режима. Ночью приходят АКовцы и отнимают продукты либо уводят в лес скот. У вас одна дорога — тоже идти в лес и защищать свою землю, своё имущество, свою семью, своих родных, их жизнь и честь.
Идеология, которой руководствовалась ОУН и — соответственно — УПА, считала, что в Украине должно быть построено независимое государство. По мнению профессора Ярослава Дашкевича, идеалом украинского национализма должно было стать моноэтническое, моноконфессиональное самостоятельное государство, очевидно, с социалистическим строем. Добавим: и с авторитарно-квазидемократическим либо даже тоталитарным способом правления. Украина (в том числе земли, что находились под польским владычеством — Галичина, Волынь, Холмщина и Подляшье) рассматривалась как единая целостность в этнических границах — согласно Михновскому, «от Карпат до гор Кавказских». Поляки (особенно польское эмиграционное правительство и руководство Армии Крайовой) рассматривали Волынь как часть «кресов всходних», то есть польских восточных территорий, и неоднократно на международном уровне заявляли о необходимости в послевоенное время воссоздать Польское государство в границах 1939 года. Наметился конфликт политических интересов.
К слову, до конца 1943 года ОУН не рассматривала в официальных документах возможность репрессий против польского населения. Она была готова ограничиться репрессивными актами против откровенных врагов Украины и против немецких пособников. В июле 1941 года, во время идеологической конференции ОУН, был поднят вопрос о польском населении Волыни и Галичины. Было принято решение: кто готов сотрудничать с украинской властью — пусть остаются и живут в Украине, кто нет — будет депортирован в Польшу. Никаких намёков на массовый террор. Правда, в 1942 году листовки сторонников С.Бандеры называют своих политических противников «агентами Сталина и Сикорского», фактически ставя советский режим и руководство польского эмиграционного правительства на один уровень.
Итак, по состоянию на 1943 год на Волыни было уже четыре узла украинско-польских противоречий: во-первых, территориально-политические, во-вторых, этнические, в-третьих, милитарные (на уровне партизаны — мирное население), в-четвёртых — социальные. Террор развивался стихийно и массово как реакция на двадцатилетие польского режима на Волыни, как следствие пребывания в условиях постоянного напряжения и страха перед репрессиями приходящих и уходящих режимов, как стихийная попытка одним ударом развязать накопившиеся противоречия. Фактически повторилась Колиивщина 1768 года, но более модернизированная, без религиозной примеси, с новым ареалом распространения, с новыми методами и формами. ОУН и УПА некоторое время просто закрывали глаза на то, что творится. Они официально называли эту трагедию «радикальным очищением украинской территории от польских элементов», при этом просто пустив это дело на самотёк.
Первые столкновения между поляками и украинцами на Волыни были зафиксированы в декабре 1942 года. При этом трудно сказать точно, кто же первым спровоцировал резню. Известно, что на католическое Рождество в 1942 году польский отряд напал на село Пересоповичи. Партизаны колядовали над трупами уничтоженых украинцев. В январе и феврале 1943 года противостояние носило спорадический характер. Один из представителей польского эмиграционного правительства писал о том, что украинцы «уничтожают поляков, состоящих на немецкой службе… Убийства были вызваны желанием мести лицам, что выслуживались перед немцами, выступали против интересов местного населения». Но в конце февраля 1943 года антипольская акция приобретает массовый характер.
Летом 1943 года начинается основной этап кровавой драмы. ОУН и УПА принимают решение проводить давление на польское население Волыни, принуждая их к добровольному выезду на этнические польские земли. Журнал «До зброї» в июле 1943 года писал: «Строить Польшу пусть идут на польские коренные земли, так как тут могут только ускорить свою позорную смерть». 15 августа 1943 года УПА приняла декрет о переходе бывших земель польских помещиков и колонистов во владение украинских хозяйств. 11 июля 1943 года УПА начала акцию деполонизации Волыни. АК сопротивлялась. Представители украинской стороны в населённых пунктах выдвигали ультиматум к полякам: на протяжении 48 часов оставить село. Армия Крайова отдавала контрприказ: не оставлять территорию, иначе Польша потеряет Волынь.
То, что происходило на Волыни в 1943 году, напоминает события, имевшие место на Балканах в начале 90-х. Но только по форме, а не по сути. Можно говорить об исторической правоте украинцев — ведь это их этнические земли. Но и для поляков они были родной землёй. Обе стороны проливали невинную кровь. Обе стороны были в корне не правы в этой ситуации. По меткому выражению историка, «обе враждующие стороны избрали не политическое, а биологическое решение проблемы». И об этом следует говорить, об этом следует писать. Это следует помнить. Равно же следует помнить и о причинах, породивших конфликт на Волыни.
Трагически погибший в прошлом году историк Юрий Киричук написал монографию (к сожалению, до сих пор не изданную) об украинском национально-освободительном движении в 40 — 50-х годах. По моему мнению, это лучшее, что было написано об ОУН и УПА. И — кроме того — наиболее объективно. Киричук приводит пример, записанный им в одном из сёл на Волыни (Рудня-Почаевская). Партизаны ворвались в дом, в котором жила смешанная украинско-польская семья — муж-поляк и жена-украинка. В Польше национальность в смешанных браках определялась просто: муж-поляк — сыновья — тоже поляки, жена-украинка — дочери — тоже украинки. Украинские партизаны вывели отца семейства и двоих малолетних сыновей во двор и там расстреляли, а женщину и ребёнка-девочку в колыбели оставили в живых…
Сохранился рассказ о том, как в одном из сёл на Волыни местных поляков согнали в церковь и сожгли. В Дубновском районе при казни местного польского населения был расстрелян и бывший полковник Армии УНР с сыновьями — только из-за польского происхождения! Не осталось в стороне и духовенство, которое решило взять реванш за наступление католичества на православные земли: в городе Чорторисск Волынской области православные священники собственноручно казнили 17 поляков. Запущенный маховик машины террора всегда выходит из-под контроля. Террор всегда является бессмысленным и нелепым. Естественно, польская сторона не оставалась в долгу: Армия Крайова проводила ответные акции, направленные против украинцев, например, на Холмщине. Кроме того, поляки перешли к индивидуальному террору против украинцев: во Львове был убит профессор А.Ластовецкий, а в Перемышле — известный футболист И.Вовчишин. Некоторые исследователи без дополнительных аргументов приписывают польским партизанам убийства полковника Романа Сушко и генерала Марка Безручко. В 1943 году большая часть действий УПА и АК приходились не на борьбу с внешним врагом, а на взаимную вражду!
Точное количество жертв волынской трагедии не известно до сих пор. В трудах польских историков можно встретить цифру 50 тысяч погибших поляков и около 15 — 17 тысяч украинцев. Но, по мнению украинских историков, эти цифры слишком завышены. При этом существует ссылка на отчёт АК за 1943 год, который свидетельствует о том, что на Волыни погибли 15 тысяч поляков и около 12 тысяч украинцев.
Следует обратить внимание на то, что в это же время на Волыни, кроме украинцев и поляков, были и другие силы — например, немецкая оккупационная армия. Или советские партизаны. Куда же, спрашивается, смотрели они? Тотальная резня и террор, которые предстают перед современным исследователем, это не та акция, которую могли прозевать и немцы, и разведка красных партизан. То есть это было выгодно кому-то? Для немцев украинско-польский конфликт был ярким воплощением принципа «разделяй и властвуй». Для советских партизан — во-первых, действовало правило «где двое дерутся, там третий пользуется», во-вторых, уничтожение польского населения на Волыни могло сыграть на руку Сталину стратегически — в играх вокруг перекраивания польской границы после завершения войны.
Немецкие оккупационные власти всячески подогревали ненависть между украинцами и поляками. Эрих Кох подчёркивал: «Нам надо добиться, чтобы поляк при встрече с украинцем хотел его убить, и чтобы украинец, увидев поляка, тоже хотел его убить».
После того как украинская полиция на Волыни и Полесье ушла в лес к партизанам, немцы мобилизовали новую полицию преимущественно из польского населения. Кроме того, на Волынь был переброшен польский батальон «Шупо», а немецкую жандармерию вывели из Волыни, создав благоприятную почву для перерастания межэтнического конфликта в кровавую резню. Юрий Киричук приводит следующие цифры: в Луцке все немецкие административные учреждения возглавлялись поляками. В генерал-комиссариате чиновников польской национальности насчитывалось 80%, в гебитскомиссариате — 60%, в центральном учреждении для торговли с Востоком — 60%, в хозяйственном банке — 30%. Как свидетельствовали пленные бойцы УПА, часто «немцы сами одевали шинели с тризубом и шли на польское село, сжигая его. Так случилось в Гуте Степанской. Немцев было человек 250. Детей бросали в огонь живыми». Даже Никита Хрущёв, анализируя украинско-польские отношения на Волыни, писал: «Я думаю, это всё — дело рук немцев».
Кроме того, советские партизаны тоже внесли свою лепту в разжигание вражды. Весной 1943 года началась мобилизация поляков в красные партизанские отряды.
В глазах украинского населения Волыни поляки превратились в коллаборационистов — немецких и советских. И это вызывало не просто недовольство, а содействовало усилению вражды.
И ещё один штрих к трагедии: пытаясь прекратить рознь, митрополит украинской греко-католической церкви Андрей Шептицкий обратился к римско-католическому епископу Твардовскому с просьбой издать совместное обращение иерархов к верующим относительно прекращения кровопролития, но Твардовский ответил, что церковь не может вмешиваться в политические дела. Украинская сторона издала послание под названием «Не убий!», которое в годы войны имело огромное влияние.
В самой Польше, в среде польских историков отношение к волынской трагедии однозначное — именно как к трагедии. Но если большая часть историков стоит на позиции необходимости изучения и исследования этой страницы украинско-польских отношений, то есть и те, кто пытается строить на событиях 60-летней давности модели для современной политики. К счастью, таких меньшинство. И упоминать их здесь неуместно. Лучше вспомнить о профессоре Ришарде Тожецком, одним из первых поднявшим вопрос об объективном изучении острых проблем в украинско-польских отношениях. Или о Тадеуше Анжее Ольшанском, который по-новому взглянул на Украину и на её историю. Или о Гжегоже Мотыке и Рафале Внуке, перешедших от негативизма при рассмотрении вопросов украинско-польского противостояния к объективизму в оценке сотрудничества УПА и польского подполья в годы Второй мировой войны и первых послевоенных лет. Их книга «Паны и резуны: сотрудничество УПА и АК-ВиН в 40-х годах» стала не только новым словом, но и поворотным пунктом в польской историографии: надо более акцентировать внимание на том, что нас объединяло, нежели то, что разъединяло наши народы.
Сейчас, в связи с 60-летием волынской трагедии, официальная Варшава уже заявляет через своих представителей, что украинский Президент должен покаяться, попросить прощения у польского народа от имени украинцев.
Я не думаю, что это лучший способ почтить память жертв трагедии и не лучший способ примирения двух народов. И не только потому, что трагедия не стала следствием государственной политики Украины. И не потому, что, по международному праву, эта трагедия — отнюдь не акт государства по отношению к враждебному государству, не геноцид государства относительно этнического меньшинства, а межэтническое противостояние на региональном уровне. Дело в том, что покаяние нынешнего Президента Украины в условиях, когда большинство граждан Украины решительно выступают с критикой действующего режима, фактически не будет иметь смысла и исторического веса. Добиться извинений от лидера Украины в то время, когда он готов найти любой повод, любую зацепку, дабы возобновить партнёрство с Западом — нетрудно. Да, украинский Президент извинится. Да, он признает ошибки и преступления 60-летней давности. Но станет ли от этого легче рядовому поляку? Положит ли это извинение конец взаимным подозрениям? Будет ли это извинение откровенным?
Требовать от Украины признания волынской трагедии как страшной, кровавой страницы в украинско-польских отношениях на этническом уровне можно и нужно, и Украина не отказывается признать ошибки и преступления отдельных лиц. Совместно разработать комплекс мер по увековечиванию памяти жертв в назидание потомкам — благое дело. Встретиться представителям двух государств и пожать друг другу руки в знак того, что эта трагедия никогда больше не повторится — просто необходимо. Но принесение публичных извинений от имени государства должно состояться тогда, когда Украина станет полностью демократическим государством. Это должен быть акт двух равных государств, с единым видением пути продвижения в Европу и с едиными стратегическими целями.
История должна быть достоянием историков, а не политиков. Украинский и польский народы давно являются тесными партнёрами. Благо, после волынской трагедии в жизни наших народов было немало того, что нас сдружило и объединило. Примирение двух народов состоялось. Возврата к вражде попросту не может быть. За окном — новые реалии и новые перспективы. И волынская трагедия станет для нас только напоминанием о том, как хрупок мир и как легко перейти от дружбы к взаимной ненависти.