Среди немногих французских украинистов сегодня одно из выдающихся мест занимает историк Даниель Бовуа. Любопытно, что он пришел к украинству, штудируя историю и культуру двух наших соседей - поляков и россиян; пришел сам, без побуждения с украинской стороны. Начал интересоваться украинским вопросом, когда жил в северной Франции, в Лилле, где не было украинского интеллектуального очага.
И хотя уже свыше двадцати лет Д.Бовуа публикует свои труды об Украине и о них есть много откликов в польской, английской, итальянской историографии и публицистике, лишь несколько лет назад им заинтересовались украинцы - Марк Антонович в «Українському історику» (т. 28, 1991 г.) и Ярослав Дашкевич в предисловии к украинскому изданию работы «Шляхтич, кріпак і ревізор» (Киев, 1996 г.). О том, что французский историк сразу увлекся Украиной и еще в советские времена ездил собирать материалы для работ в Киев, Житомир, Винницу и другие города, Украина узнала лишь после появления его книги «Шляхтич, кріпак і ревізор» в
1996 году. А с какими трудностями (по финансовым причинам) выходил этот труд... Здесь можно было бы писать отдельное исследование! Теперь можно ожидать скорого появления второй работы Д.Бовуа на украинском языке.
Д.Бовуа не является обычным информатором-аналитиком социально-исторического украинского положения. Он исследователь, работающий на основании источников, архивных материалов, проверенных документов и фактов. Возглавляя сегодня украинистику во Франции, ученый стал одним из лучших защитников нашей науки и дела в целом во Франции.
Даниель Бовуа родился 9 мая 1938 года. В Аннезен-ле-Бетюн, в шахтерской окраине департамента Па-де-Кале, где работало много польских рабочих. Изучение славистики, русского и польского языков, литератур, истории он начал во Львовском университете, а со временем продолжил в Сорбонне. После окончания этих институтов стал директором Центра французской цивилизации при Варшавском университете. Там познакомился с польским народом, и дальнейшая его карьера была связана с исследованиями Восточной Европы, особенно региона Польши, Литвы, Белоруссии, Украины, России. В 1972 - 1978 годах работал исследователем истории Восточной Европы в Национальном центре научных исследований в Париже и в 1974-м защитил в Парижском университете докторскую диссертацию.
С 1978 года начинается его университетская карьера - сначала профессор полонистики в г. Нанси, затем во Львовском университете, а с 1993 г. работал в Парижском университете 1 (Пантеон - Сорбонна). Одновременно был директором Центра истории славян при Парижском университете. Вероятно, участие во II Международном конгрессе украинистов во Львове в августе 1993 г. сблизило его с украинистами всего мира, поэтому со временем он согласился возглавить Французскую ассоциацию для развития украиноведческих институтов.
Как историк Восточной Европы Д.Бовуа известен тремя большими монографиями, в которых изучает территорию Правобережной Украины, а также частично Белоруссии и Литвы в течение XIX века. Речь идет о цикле работ, названных самим автором «малой украинской трилогией», своеобразным историческим ответом на романизированную и далекую от правды мифическую трилогию Генриха Сенкевича. Весомыми историческими доказательствами он пытался опровергнуть взгляды общества на польско-украинские отношения и установить отношение российского фактора к этому вопросу.
Среди научных трудов Д.Бовуа - «Історія Польщі» (1995 г.), в которой часто упоминает и Украину. Он также является блестящим публицистом, написал ряд статей для польских и французских журналов, в которых обосновывает свои исторические взгляды относительно контроверсионных польских взглядов на историю Восточной Европы. Среди них - статьи о колонизаторской позиции поляков на Правобережной Украине, об исторических мифах Польши и России, об униатстве как одной из форм экспансии польского католицизма в Восточную Европу. Проанализировав геополитический треугольник Польша - Россия - Украина, Д.Бовуа пришел к выводу, что «поляки до самой Октябрьской революции, вопреки их неприязни к россиянам, находили с ними общий язык за счет украинцев».
Д.Бовуа является почетным доктором Вроцлавского университета, членом-корреспондентом Польской академии наук. За свои украиноведческие произведения он вполне заслуживает быть также иностранным членом НАН Украины.
Аркадий ЖУКОВСКИЙ, Париж
М ысль о необходимо-
сти задуматься над
понятием «триединой Российской империи» 1 у меня появилась давно, а повторение этого штампа, нравящегося не только журналистам, но и некоторым французским историкам, подтолкнуло к соображениям о его нецелесообразности. В 1991 г. Марк Ферро употребил это выражение как название своей книги, пользовавшейся определенным успехом («Триединое российское государство»), а газета «Монд» 5 сентября 1997 г. напечатала портрет мэра Москвы Юрия Лужкова, сторонника возвращения времен империи, с подписью: «Мэр триединой России». Пришло время установить настоящий смысл этой красивой, но далеко не нейтральной фразы, и понять, что он означает.
Разумеется, славянский мир существует, как существует мир романский, арабский, германский. Но единство и объединенность всех этих миров - явления приблизительно одинаковые. Они отражают стремления, типа гегемонистских, одного из компонентов этих миров. История знает славянофильство чешское, польское, сербское, украинское, болгарское и прежде всего российское (последнее иногда перерастало в панславизм, как это было во времена пика царизма в конце ХІХ в., а также при советской системе в конце сталинского периода).
Французская политика и историография часто согласовывались с российским видением славянского мира и воссоздавали его. Здешние славословы Катерины ІІ хорошо известны. Самым красноречивым проявлением французской потребности существования великой империалистической России был парадоксальный союз буржуазной ІІІ Республики с российским самодержавием, опорой которого было деградирующее дворянство. Благосклонность Франции к имперской целостности России хорошо проявилась между 1914 и 1920 гг., затем - в 1924 г., когда был признан СССР, и в 1934, когда Франция поддержала принятие Советского Союза в Лигу наций. В конце 1944 г. де Голль потребовал признания со стороны Сталина. И трогательная нынешняя забота о том, как бы не унизить государство, правительство которого терроризирует Европу уже в течение двух веков, стоит на идее необходимости спасения того, что Солженицын назвал основой славянской общности, православного единства, основавшего империю, славянское ядро так называемого Содружества Независимых Государств (СНГ). Национальный центр научных исследований не спас от упадка исследования Института славяноведения, но создал группу исторических исследований России, занимающуюся проблемами СНГ. Таким образом, у Франции приобретет законный вид еще один институт, более чем фантоматичный, но достаточный для нашего непонятного универсализма. На этот же путь становится и университет «Париж-1». Итак, продолжительная французская традиция русоцентрической историографии имеет все возможности для своего продолжения. Целесообразна ли она?
Рассуждать в терминах множественности и отказаться от глубоко укоренившихся в сознании схем довольно сложно, т.к. ни во Франции, ни вообще на Западе почти нет специалистов из «ближнего зарубежья» и еще меньше специалистов по межславянской компаративистике. Ни одна университетская программа - ни в Сорбонне, ни в других местах, - не предусматривает исторических исследований под этим углом зрения. В таких обстоятельствах, как, коротко говоря, можно было бы доказать наличие культурного славянского ядра этого СНГ, из которого должна возродиться триединая Российская империя? С националистической российской точки зрения, его наличие очевидно: старший брат, сохраняя контроль над нефтью и газом, без малейших проблем будет продолжать навязывать свое «братство» и узаконивать его, как он делал это в течение веков благодаря абсолютному прислужничеству исторической «науки». Поднимая тревогу по поводу «начала агонии России», Солженицын имел именно эту цель: он говорит, что нужно отбросить «иностранные модели», воссоздать «удельную творческую деятельность народа» и «многовековые традиции России», а белорусы и украинцы будут иметь свою пользу от такого опекунского величия. Он еще четче сказал об этом в 1990 году («Как нам обустроить Россию?»)
Таким образом, независимость государств, провозглашенная в 1991 г., интерпретируется как кратковременные проявления национальной лихорадки, не более серьезные, чем имевшие место в прошлом, как семейная ссора, не угрожающая восстановлению «тройного единства» - империи на трех славянских основах. И снова будут скрыты факты, мифы и уроки истории, творящие этногенез, а точнее нациогенез, еще такой хрупкий у белорусов и значительно более крепкий у украинцев, но постоянно унижаемый в глазах Запада в пользу грандиозного и всепоглощающего узаконивания великорусских претензий.
Но не так уж и сложно демонстрировать легенду великорусской имперской истории: авторы сшили ее на скорую руку, и то, что они хотели стереть, всегда просвечивает сквозь присвоение чужого. Сделать это в нескольких словах можно, к сожалению, лишь схематизируя реальность, как в односторонних московских интерпретациях, но стоит указать на несколько выдающихся исторических моментов, создающих проблемы, чтобы подчеркнуть необходимость снова их продумать и чтобы показать, что точка зрения покоренных славян, которой пренебрегают, так же имеет свою ценность. Итак, совершим сжатый просмотр истории отношений трех восточнославянских народов, чтобы поставить под сомнение несколько хорошо известных всем славистам основополагающих мифов.
До конца XV в. России не существовало. Название «Россия» появилось в российских текстах лишь в 1485 г. Не было и Украины. Слово «Украина» известно с 1187 г., но оно не было названием государства. На заре истории - для «восточных славян» в IX в. после Рождества Христова - княжество под большим влиянием викингов, варягов имело столицу в Киеве. Упоминание об этом датировано 882 годом. В 988-м князь Владимир крестился, женившись на византийской принцессе. Летописи называют земли под его властью «Русью». Создавая «основополагающий миф», московские монахи XVI - XVII вв., а вслед за ними и певцы самодержавия в XIX в., россияне, а со временем и французы, до наших дней твердят, словно бы здесь говорится о «Киевской России». Это терминологическое противоречие находим почти во всех учебниках наших колледжей, как и в университетских учебниках по истории России. Единственную связь между этими терминами можно найти разве что в области религии: после раскола
1054 г. «Русь» стала частью православного мира. Эта вера была общей для княжеств-соперников, крепнущих по мере упадка Киева после 1125 г., но Москвы еще не существовало. Речь шла о Галичи на юго-востоке (откуда пошло название Галичина, в которой, по мнению украинцев, продолжалось развитие их идентичности), о Владимире и Суздали очень далеко на востоке, и прежде всего о Новгороде, Полоцке и Смоленске на северо-западе. Все эти разрозненные княжества обозначили новым расширением понятия «Русь». Первые латинские источники знали только ее окраины под названием «Рутения» - наилучшее слово для перевода «Руси». 2
Между 1223 и 1240 годами все эти территории были захвачены и покорены в течение двух веков татаро-монголами, позволившими создать православную метрополию в маленьком, только что рожденном Московском княжестве, пребывавшем в вассальной зависимости от захватчиков. Вопреки всем последующим построениям абсолютно невозможно установить определенную преемственность между Киевским государством и российской, украинской и белорусской национальными идентичностями, появляющимися между XIV и XVI веками. Соответствующие попытки относятся к мифографии, к узакониванию задним числом.
Эвентуально можно приписать «Руси» вокруг Полоцкого княжества определенное первенство в культурном динамизме и в духовной организации, поскольку ей первой удалось, объединившись с немногочисленным литовским народом (балтами, не славянами), победно противостоять монголам. Эта Белая Русь навязала свой язык и даже религию великим князьям литовским. Так образовалось смешанное сообщество с одним гербом, вокруг которого в наше время развернулись споры (тот самый вооруженный всадник у литовцев и белорусов). Отсюда и раннее воссоздание в письменности языка в трех последовательных редакциях Литовского устава в XVI веке. Этот основной закон великого княжества Литовского (рядом с другими версиями - польской и латинской) написан на старобелорусском языке. Этот язык остался в употреблении на просторах великого княжества до самого его запрета поляками в XVII веке. Когда в 1361 г. Литва заняла Киев и оккупировала все территории нынешней Украины до самого Черного моря, она стала великим государством с господствующим славянским элементом. Его официальный язык первым стал языком печати: Ф.Скорина из Полоцка напечатал первые книги кириллицей в Кракове, со временем Библию на белорусском языке в Полоцке (в начале XVI в.).
Но с белорусской культурой произошло что-то подобное тому, что она сама сделала с культурой литовской: в свою очередь через свою элиту, все более полонизированную (как и украинская элита), она сблизилась с культурой польской. Этот факт был закреплен династической унией великого князя Ягайла с польской принцессой Ядвигой в Городле в 1386 г., а затем и значительно более широкой унией шляхты обоих государств в Люблине в 1569 г. Только народные низы - крестьяне отбросили полонизацию (потихоньку в Белоруссии, где быстро распространялось крепостничество, и бурно в Украине, где казаки оставались свободными). Это сопротивление проявилось, в частности, тогда, когда польская церковь вместе с папством пыталась ликвидировать православную церковь, провозгласив ее «унию» с Римом. После блестящей эпохи Киевского княжества в IX - XI вв., после сходного периода Галицкого княжества XII - XIII вв. украинская историография считает казацко-крестьянское православное сопротивление XVI - XVII вв. третьей фазой развития своей идентичности. В Белоруссии этого звена не хватает, т.к. немногочисленные городские элиты, пытавшиеся сопротивляться униатству (убийство униатского архиепископа Йосафата в 1623 г.) были уничтожены, и полонизация продолжалась до 1772 г. и даже значительно позднее на территории, простирающейся до Витебска и Могилева.
Российская историография игнорирует эту белорусско-украинскую окцидентализацию, представляя ее как колонизацию, и сосредоточивается на том, чтобы оправдать свою собственную колонизацию во имя мечты о превращении в XV в. Малой Москвы в центр мощной Московии благодаря ряду оккупаций. При Иване III были один за другим захвачены Ярославское (1463 г.), Ростовское (1474 г.) княжества, Новгородская республика (1478 г.), 3 Псков (1521 г.). Целая когорта монахов взяла на себя узаконивание этих присоединений, назвав их «собиранием земель российских (руських)» и навязав им религиозный патронаж Москвы. Когда Константинополь оказался в руках турков, Иван IV Жестокий начал именоваться царем, цесарем, преемником Византии, и никто этому не перечил, а его возвеличиватели выдвинули теорию «Москвы - третьего Рима». Россию в то время почти никто не знал. Западные путешественники XVI в. Рейсбрук и Поссевино говорят лишь о Московии и, сравнивая ее с полонизованной Русью, явно отдают предпочтение последней. Боплан в 1660 г. пишет о живой и динамичной Украине, а Павлу Алепскому после тяжелого двухлетнего пребывания в Московии «казачья страна» (1656 г.) казалась гостеприимным и радостным убежищем.
Когда Петр Великий в начале XVIII в. провозгласил себя императором всероссийским, этим он продемонстрировал желание захватить «русинов» (украинцев), 4 но эта мечта осуществилась лишь в конце века, при царице Екатерине. В 1612 г. поляки короткое время господствовали в Москве, призвавшей со временем на престол Романовых. Поляков изгнали из Киева и левого берега Днепра лишь в 1667 г. Официальная российская историография, придающая Переяславскому соглашению 1654 г. значение так называемого «объединения» Украины с Россией, произвольно возносит один из многочисленных эпизодов. Вполне вероятно, что восстание Б.Хмельницкого в 1648-м и следующих годах было проявлением украинской идентичности, каждый раз встречающей «союзников», стремящихся господствовать над нею (россияне, турки, молдаване, татары, поляки). Поляки слишком поздно поняли свою ошибку - запрет православия, но их запоздалое возвращение к веротерпимости (создание в Киеве православной, но экуменической Могилянской академии) позволило все же украинским элитам (аристократии и духовенству) искать в латинизированной западной культуре ферменты их самостоятельного существования. Мазепа выражал свои бунтарские идеи именно на латыни, а Сковорода благодаря открытию гуманизма сумел показать преемственность украинской культуры. И естественно, что нарицательное «окно в Европу», связанное с основанием Санкт-Петербурга, было проникновением окцидентализма в Россию через Украину, через иезуитские влияния на школьную систему (ratio studiorum), а фундаментальные церковные реформы XVIII в. в России осуществлялись украинцами
С.Яворским и Т.Прокоповичем. Слишком автономная Восточная Украина (Запорожье), опирающаяся на «республиканскую» систему свободного избрания гетманов, стала при Екатерине II такой же непереносимой на границах Московии, как грозная когда-то Польша.
Царствование Екатерины II и особенно воспевание ее в начале XIX в. историком Карамзиным или первым «славянофилом» (первоначальное ироническое название, датированное 1809 г.) Шишковым является началом узакониваний, становящихся неприкосновенными канонами в XIX - XX вв.: речь идет о «великой, триединой, неделимой России». Екатерина ликвидировала вольности на Левобережной Украине (упразднение гетманата, изменение администрации, ликвидация налоговой и судовой систем, поглощение украинской православной церкви российской, переведение книгопечатания на русский язык) и захватила благодаря трем разделам Польши (1772, 1793 и 1795 гг.) Правобережную Украину и всю Белоруссию, которая уже была настолько полонизирована, прежде всего, в среде богатых людей, что такое положение продолжалось до 1920-х годов. Зато административная, военная, политическая и (после 1832 г.) культурная элита была только российской, русификаторской и русоцентрической. Историки от Погодина до Ключевского, а затем и советская, и французская историография, непрерывно повторяли новую узаконивающую идею, деформирующую реальность, а именно - так называемое «возвращение» России, благодаря Екатерине II, областей, которые, как мы видели, никогда ей не принадлежали. Исходя из этого, Киев должен был стать «матерью городов русских». Белорусский и украинский языки и культуры, официально отброшенные, ограниченные до местного употребления массой закрепощенного крестьянства, были обречены на тайное существование. Возможно, в такой эффективной системе начального образования, как во Франции, они не сохранили бы свою жизнеспособность, однако в течение всего XIX в. все российские министры образования боялись развития народного образования, даже на русском языке. Революционеры 1905 г, а затем и 1917 годов, несмотря на свой интернационализм и великороссийское происхождение, с готовностью включали в свои программы определенные автономистические идеи нероссийских народов. Но века пропаганды «официальной народности», начатой в 1833 г. Уваровым («Самодержавие, Православие, Народность» - естественно, российская), увенчанной несколькими удачными примерами ассимиляции (например, российское литературное творчество украинца Гоголя), и прежде всего постоянный панроссийский характер славянофильства или панславизма укоренили среди россиян идею их мессианства, которую возносили и в советскую эпоху, и сейчас большевистско-националистические «патриоты».
Однако украинцы имели национальный шанс, которого не было у белорусов: часть их территории избежала российского господства и стала владением Австрии в конце XVIII в. Когда в 1867 г. Австрия признала права своих наций, украинцы смогли почти свободно развивать свою национальную жизнь вокруг Львова и свою униатскую религию (упраздненную в Российской империи с 1839 г.), и этот очаг украинства стал основанием для российско-австрийской вражды конца XIX - начала XX веков.
Уничтожение белорусской культуры, определенные проявления которой, однако, имели место благодаря деятельности поляков Чечота и Богушевича около 1820 - 1840 годов и особенно украинской (ссылка освобожденного крепостного поэта Шевченко в 1847 г. или запрещение украинских изданий в 1860 - 70 годах), продолжалось вместе с выковыванием неделимой «триединой России» российскими славянофилами, что сопровождалось в середине века отмежеванием от «гнилого Запада» во имя православной веры.
О.Хомяков высказывал мнение о губительности приписываемого Западу разрыва между Верой и Разумом, т.к. он лишил Запад «жизненного принципа, бывшего таким прочным в нашей великой России, т.е. у Великороссии, Малороссии и Белоруссии». Его приятель Д.Валуев утверждал то же самое: «Когда говорят о России и православии, то, естественно, речь идет обо всех россиянах - из Великой России, Малой или Белой». Это неделимое тройное ядро должно было, как считали панслависты конца XIX в., обеспечить триумф России, которая должна была присоединить к себе большинство славян Австрии, Турции и захватить Константинополь (Ф.Тютчев, И.Аксаков, М.Катков, М. Данилевский). Безумное восхваление православия позволяло отбросить вместе с Западом всех «латинизированных славян»: поляков, чехов, хорватов, словен. Российский человек становился, по Достоевскому, моделью «всечеловека», принадлежащего к народу-богоносцу.
Лишь поняв всепожирающий характер этой «всеохватной любви» россиян, можно понять мощность национальных движений ХХ в. в Минске, Киеве или Львове - бурных, но совершенно не понятых на Западе (за исключением Германии). Революции 1905 и 1917 годов увенчались, как известно, созданием Белорусской республики и двух Украинских республик, сначала соперничавших, а затем объединившихся и быстро советизированных. Сталин должен был на территории, ограниченной Рижским договором 1921 г., позволить в 1924 - 1930 гг. очень либеральную белорусизацию и украинизацию (школы, газеты, издания и т.д.), цинично прекращенные по время насильственной коллективизации и жуткого сопровождающего ее голода (а также чисток, о масштабах которых свидетельствуют братские могилы в Куропатах около Минска, обнаруженные в 1988 г.). Значительная часть украинского населения под властью Польши в 1921 - 1939 гг. часто прибегала к терроризму, поддерживая национальную идею. Но захват их территории Сталиным, продемонстрировавшим царские, империалистические инстинкты, не принес независимости, так же, как ее не позволили немцы в 1941-м. После трогательных призывов Сталина к «славянским братьям и сестрам» ГУЛАГ снова поглотил несколько миллионов белорусов и украинцев, подозреваемых в пронемецких симпатиях или просто в сепаратизме. Три голоса в ООН лишь придали форму воображаемому единству «славянского ядра». И распад СССР в 1991 г. показал, насколько искусственным было это единство.
Было бы наивным считать, что в названии «Содружество Независимых Государств» главным является прилагательное «независимый». В каждой части славянской триады есть сторонники цивилизованного содружества, основой которого является добрососедское взаимопонимание. Однако безбрежность России и потенциал ее богатства ведут к недостатку равновесия, что побуждает Москву все чаще говорить, как в начале двадцатых годов, о своем «евразийском» призвании. Российское славянофильство остается на основе пренебрежения Европой. А украинцы и белорусы, помнящие о прошлом, подчеркивают свою связь с Западом. Поэтому, мнение, что интеграция России в Организацию безопасности и сотрудничества в Европе (ОБСЕ) будет легкой и желаемой, наверное, является иллюзией. Вспомним реакцию Горбачева на украинскую независимость: «Без Украины не может быть СССР, и не может быть Украины вне Советского Союза. Две славянские страны в течение веков были осью, вокруг которой развилось огромное многонациональное государство. Нужно, чтобы она осталась». Огромное множество французов верили в течение двух веков в эту троицу, не зная, что разделяли великороссийскую точку зрения. Еще 27 августа прошлого года Андре Фонтен в статье, опубликованной в «Монди», «Россия без ориентиров» удивлялся, что это государство «потеряло и Украину, судьба которой связана с ней в течение более тысячелетия (?!)». Необходим срочный созыв франко-украинской комиссии историков для пересмотра учебников.
После царской православной троицы и триады братских партий может прийти трехногая мафия и энергетический шантаж. Реинтеграция Украины и Белоруссии в славянское ядро Евразии означала бы потерю одной из величайших возможностей конца нашего века. Благодаря своей постоянной исторической самоопределенности эти два народа добыли право жить без опекуна, следовательно, иметь возможно меньшее отношение к СНГ.
(Журнал «Політика і час»)
1 В оригинале дословно «империя всех Россий»
2 Речь идет о необходимости избежать смешивания названий «Русь» и «Россия».
3 В это время (1485) появляется слово «Россия», но не государство.
4 Франция приняла это название в дворцовом протоколе лишь в 1744 г., при Елизавете, но затем разорвала дипломатические отношения (женщины из рода царицы не имели права сесть даже на стул в Версале). (Два последних примечания принадлежат автору.)