«Старый Рух лучше новых двух». В дни празднования десятилетия образования НРУ эта шутка выглядела особенно актуально. Вчерашних однопартийцев и сегодняшних непримиримых оппонентов из Руха(К) и Руха(У) не смог (пусть на время) примирить даже общий праздник. «Рух никогда не был единым, но мы всегда старались это скрывать. Через десять лет это стало видно даже слепому», - горько заметил пожелавший остаться неназванным один из фундаторов организации, числящийся в реестрах команды Геннадия Удовенко. А другой старейшина НРУ, «костенковец» Олесь Лавринович решился на мрачный прогноз, предположив, что январский «полураспад» - не последний раскол в истории Руха.
Впрочем большинство руховцев - бывших и нынешних, «легитимных» и «раскольников» - предпочитают не говорить о будущем, с большим удовольствием предаваясь воспоминаниям. События десятилетней давности многими идеализируются, что вполне естественно: для многих из них три сентябрьских дня 89-го - едва ли не самый значительный период в жизни. О том Рухе сегодня говорят тепло и уважительно. Как о покойнике. Даже те, кто понимает, что сегодня Рух скорее мертв, чем жив, боятся сказать об этом вслух. Для них это равноценно предательству. Потому что для тысяч людей тот Рух - первая любовь. Повод для первого в жизни мужественного поступка.
Делегаты учредительного съезда шли по мокрым от дождя тропинкам Политехнического парка мимо нервно курящих едва ли не под каждым деревом омоновцев, мимо выстроившихся по проспекту Победы грузовиков, набитых бойцами внутренних войск. И многие искренно думали, что идут на Голгофу. Сейчас можно говорить, что они идеализировали опасность в такой же степени, в какой идеализировали и дело, которому собирались служить. Но тогда многое воспринималось иначе. Потому что за национализм тогда вроде бы уже не сажали. Но вроде бы еще могли посадить. Потому что годы спустя в прессе начали всплывать сведения о снайперах, рассаженных на крышах корпусов Киевского политеха, о бронетехнике, готовой в любой момент оцепить здание актового зала КПИ, где шли ожесточенные споры борцов за «самостiйнiсть» и сторонников построения «социализма с человеческим лицом».
Для сотен делегатов учредительного съезда тот, уже почивший, Рух - мечта, почти ставшая реальностью. Сказка, которую десять лет действительности превратили в нечто близкое к бородатому анекдоту. Осязаемый миф.
История Руха в трактовке партийных летописцев имеет много общего с мифологией. Наиболее распространенный миф: именно Рух обеспечил триумф в 1991-м, одарив Украину вожделенной самостийностью. Миф, который в одном из интервью опроверг Вячеслав Черновил, откровенно признавший, что памятное голосование за независимость «сложилось» благодаря депутатам-коммунистам, у которых восемь лет назад были свои резоны голосовать «за».
Тогда Компартия в Украине, «заповеднике застоя» все еще была силой. По крайней мере, она была. А был ли тогда Рух? Не был ли он тогда мифом? Крамольный вопрос, который едва ли простят автору этих строк создатели, соучастники и свидетели рождения организации, число которых множится год от года.
Я не имею права ответить на этот вопрос, потому что не был даже очевидцем рождения Народного руха Украины за перестройку (именно такое имя было дано данной структуре при рождении). Моя сопричастность выражается только в том, что три дня подряд я, тогда простой советский фасовщик сухарей на хлебозаводе, ходил на работу через Политехнический парк. И с удивлением взирал на возбужденных людей с сине-желтыми флагами, на нервно курящих под каштанами омоновцев. Всплывает в памяти диалог одного из стражей порядка со случайным прохожим. «Мужик, а шо здесь, собственно, происходит?» - «Какой-то Рух. Тоже мне историческое событие…»
Учредительный съезд Руха, три дня будораживший столицу, стал частью истории. Истории, которую мы, к сожалению, не создали. Я имею право так говорить, потому что в конце восьмидесятых тоже переболел периодом «разночинного романтизма». Потому что в 1991-м в первый и последний раз посетил избирательный участок, чтобы проголосовать за независимость и кандидата в президенты Вячеслава Черновола…
В 1991-м Украина была просто обречена на независимость. Точно так же в конце восьмидесятых она была обречена на создание народного фронта (движения) национал-демократического толка. Рух не мог не появиться. Более того он несколько запоздал со своим рождением. Во многом благодаря усилиям Владимира Щербицкого и руководимого им ЦК Украина (пожалуй, единственная из всех европейских республик СССР) долго не ощущала политических веяний перестройки.
Но по мере того, как ослабевал Союз, слабел и всемогущий Владимир Васильевич. На первые роли в партии выходили более прагматичные политики, такие, как Леонид Кравчук. Можно предположить, что, понимая неизбежность трансформации СССР (о скором развале говорить боялись, многие в него и не верили, очень многие боялись) и еще лучше понимая, что Горбачев пойдет на любые уступки ради сохранения Союза, часть украинской элиты хотела ослабления зависимости от центра. Чтобы набивать цену в переговорах с Москвой, надо было иметь, чем торговаться.
Кроме того, КПУ с естественным опасением наблюдала за ростом протестных настроений в республике. Естественно, больше всего волновал всплеск национал-патриотизма на Западной Украине. Энергию митингующих КПУ небезосновательно рассчитывала использовать в мирных целях. Чтобы назревающий протест не вырвался наружу, его следовало локализовать и, по возможности, возглавить.
Не возьмусь утверждать, что сотворение Руха - исключительная заслуга ЦК КПУ и КГБ, хотя приходилось сталкиваться и с такой версией. Но практически не вызывает сомнений, что весь процесс создания НРУ тщательно отслеживался спецслужбами.
До какой степени Рух контролировался компартийным руководством республики и службами госбезопасности, сказать трудно. Пролить свет на это могли бы архивы КГБ, которые так и не были раскрыты. Может, это и к лучшему… Масса загадок связана и с руховскими архивами. Газета «Час/Time» 14 апреля 1995-го напишет: «После третьего съезда новоизбранный заместитель председателя Руха Михаил Бойчишин попытался ознакомиться с архивом Руха. А от архива - только кучка мусора…» Говорят, что после таинственного исчезнования самого Михаила Бойчишина загадочным образом пропала еще часть партийной документации…
Безусловно, можно утверждать, что естественное желание номенклатуры иметь «ручной» демократический фронт совпало с не менее естественным желанием части украинской интеллигенции и части антикоммунистического электората создать массовую организацию. Благо, примеров была масса - деятельность народных фронтов в Прибалтике была достойным объектом для подражания.
Кроме того, в Украине уже существовал целый ряд полулегитимных структур, способных стать базой будущего движения, - «Меморiал», «Спадщина», «Зелений свiт», «Товариство Лева», «Українська демократична спiлка», «Товариство рiдної мови ім.Шевченка» и т.д. Не говорю уже о таких «осередках дрiбнобуржуазного нацiоналiзму», как УГС и Союз писателей. Именно ему большинство историков приписывает «отцовство» Руха. Утверждается также, что именно там и родилось впервые это слово, причем, по разным источникам, предложено оно было то ли Владимиром Яворивским, то ли Виктором Тереном.
По одной из версий, вначале фигурировало слово «фронт», но от него позже решили отказаться, так фронтов тогда в СССР было в избытке, а слово «рух» было исконно украинским. Решение о создании фронта, по утверждению политолога Алексея Гараня, было 23 ноября 1988 года принято на неофициальном собрании группы писателей, на котором председательствовали Павел Мовчан и Виктор Терен. Именно они, как вспоминал в 1992 году первый глава НРУ Иван Драч, первыми высказались за создание народного фронта.
Исторической «писательской тусовке» предшествовали любопытные события. В октябре 1988-го первый секретарь ЦК КПУ Щербицкий на пленуме жестко раскритиковал руководство украинского Союза писателей. 1 ноября на отчетно-выборном партсобрании киевской организации СП писатели отреагировали на критику партбосса своеобразно. Виктор Терен предложил создать на добровольной основе инциативную группу писателей, которая стала бы ядром будущей всеукраинской организации в поддержку перстройки. Решение было единодушно поддержано. При этом писатели не забыли подчеркнуть, что «консолидация всех перестроечных сил» будет предприниматься с целью «воплощения в жизнь решений XIX Всесоюзной партийной конференции».
Связь с КПУ и перестройкой подчеркивалась не единожды. Особенно это удавалось будущему сопредседателю Руха Дмитру Павлычко: «Нет, новая партия нам не нужна. И сегодня я скажу вам от имени тех, кто составлял проект программы НРУ за перестройку: партия новая нам не нужна, нам нужна перестройка».
То, что идея создания Руха была озвучена практически сразу после «наезда» Щербицкого, и то, что «крестные отцы» тем не менее подчеркивали роль «руководящей и направляющий», кажется, дает основания сделать некоторые предположения. Осенью 1988-го уже становится ясно, что Щербицкий сдает позиции (он будет снят с поста первого секретаря ЦК в сентябре 1989-го, его отставка практически совпадет с созданием Руха). На первый план выходят коммунисты-прагматики во главе с Кравчуком, и будущие создатели Руха намерены опираться на них.
Кравчук действовал тогда предельно осторожно. До сих пор сложно однозначно охарактеризовать его позицию. В декабре 1988-го он заявит: «Что касается отношения творческих союзов к народным движениям, которые начались сейчас, то позиция абсолютно ясная: поддержать народную инициативу, все, что работает на перестройку. Ведь нужен контроль со стороны народа…» В том же декабре он скажет прямо противоположное: «Зачем нам народное движение? Что, разве в Украине кто-то тормозит перестройку? Мы планы выполняем и перевыполняем, а видите, к чему привел Народный фронт в Эстонии?»
С одной стороны, Кравчук обещал, что скорее у него вырастут волосы на ладони, чем будет зарегистрирован Рух. С другой, как пишет автор книги «Народный рух Украины. История» Григорий Гончарук, ссылаясь на Ивана Драча, во многом благодаря Кравчуку проект программы НРУ был в феврале 1989 года опубликован в «Литературной Украине». Он же, по слухам, дал добро ректору КПИ Таланчуку, предоставившему актовый зал политеха для проведения учредительного съезда Руха.
Можно предположить, что Леонид Макарович по традиции перестраховывался. Точно так же перестраховывались и отцы-основатели Руха. Слова товарища Кравчука на заседании идеологической комиссии ЦК КПУ они восприняли как предостережение. Главный идеолог КПУ незадолго до съезда сказал: «Нельяз не видеть трезво, реально мыслящих людей среди инициаторов НРУ… Но опасность того, что лидерство в структурах НРУ могут захватить лица, настроенные по-антисоциалистически, по-антисоветски существуют…»
Предостережение было услышано. Духовные лидеры на учредительном съезде были предельно корректны. Владимир Яворивский заявил, что «верит в социализм с человеческим лицом». Иван Драч высказался за вхождение Украины в обновленную федерацию. Иван Дзюба также сказал, что республика войдет в обновленный СССР. Павлычко в очередной раз признался в любви к Компартии.
Исключения составили выступления Черновила и Лукьяненко, фактически высказавшиеся за независимость. Вячеслав Максимович не преминул также помянуть всуе присутствовавшего на съезде Кравчука, назвав вещи своими именами: «Мы все увидели, как легко оперировал перестроечными словесами Леонид Макарович Кравчук, который в необычно мягком выступлении все-таки сумел нас скрыто попугать: посмотрим, мол, куда вы будете двигаться, а потом будем принимать необходимые меры…»
Резкость Черновола могла испугать не только Кравчука, но и многих крестных отцов организации. У Драча, Павлычко, Яворивского были основания бояться, что организацию закроют сразу после ее рождения. Кроме того, надеясь сделать Рух общеукраинской организацией, они опасались любой резкости, любого неосторожного шага, который мог быть неверно истолкован той или иной социальной группой, тем или иным регионом. В итоге документы, принятые съездом, оказались на редкость аморфными. И хоть там не было ни слова о «руководящей роли КПСС», зато присутствовало «обновленное социалистическое общество», «принципы радикального обновления, провозглашенные ХХVII съездом КПСС, XIX Всесоюзной партконференцией». Это был компромисс. Первый, но не последний компромисс в истории Руха, по сути, так и не давшей ему возможности стать полноценной организацией.
Я бы не рискнул заявить, что Рух в 1989-м был организованной силой. Да, 1109 делегатов учредительного форума представляли ни много ни мало 280 тысяч человек, объединенных в 1247 организаций. Но это были люди, которых объединяло только одно - протест. Причем протест достаточно абстрактный: симпатиками Руха были и либеральные коммунисты, и ультранационалисты, и просто аполитичный люмпен, глухо ненавидящий «совок». Рух был модным, потому что была мода на протест.
Время абстрактного протеста закончилось в декабре 1991 года. Украина действительно была обречена на независимость и без участия Руха. Но Рух (с которым связывали свои надежды не только жители Галичины и Буковины), безусловно, повлиял на то, что на Всеукраинский референдум пришли 31,9 млн. избирателей, 90% из которых проголосовали на независимость. Но сам Рух оказался к этому не готов.
В 1989-м Рух побоялся объявить, что готов бороться за власть. И это сгубило «миротворцев» Драча и Павлычко, на смену которым пришел радикал Черновил. Но он сам оказался заложником тех же схем, что и его предшественники. Они боялись резких шагов, и он поступал точно так же. Любая идеологическая определенность означала не просто раскол, а развал. Вся история Руха - это история противоречий, компромиссов, внутренних склок и аморфных заявлений.
Подтверждений этому масса - достаточно проанализировать документы съездов. Можно ли говорить о единстве организации, когда даже в таких принципиальных вещах, как внешнеполитический курс, всегда был полный разлад? Иван Заец призывал в НАТО и ЕС. Член Центрального Провода Виктор Стратиенко ратовал за первоочередную интеграцию со странами СНГ. Дмитро Чобит видел военную угрозу Украине со стороны Польши, Олекса Гудыма - со стороны США, у главы Донецкой краевой организации Валентина Проценко вызывал опасения… Китай. И при этом все трое говорили и об угрозе со стороны России.
Хрестоматийным примером руховской непоследовательности считались отношения между НРУ и Леонидом Кравчуком. Но на мой взгляд, наиболее яркая иллюстрация противоречий, всегда раздиравших крупнейшую национал-демократическую организацию, были отношения между Рухом и Леонидом Кучмой. Впрочем, по части противоречивости данная партия и данный политик (да простят меня за несколько некорректное сравнение физического лица и лица юридического) очень похожи…
В январе 1990 года в интервью днепропетровской газете «Прапор юностi» гендиректор ПО «Южный машиностроительный завод» Леонид Кучма заметит: «К сожалению, я не знаком с активистами Руха. Но Рух - это интеллигенция, значит - здравый смысл. Я лично верю в интеллигенцию, напрасно приписывать ей желание выхода Украины из Союза. Партия в свое время сказала «Нет», а надо было с первого этапа включаться в Рух и работать в нем. Мы и тут опоздали».
Удивляться тому, что девять лет назад дисциплинированный коммунист Л.Кучма и слышать не хотел ни о каком выходе Украины из СССР, вряд ли стоит. Но стоит обратить внимание на не характерное для стойкого ленинца миролюбие по отношению к мелкобуржуазному националистическому движению, пусть даже считавшемуся формальным союзником КПУ и номинально выступавшему за «перебудову». Стоит также пожалеть, что столь прогрессивный компартиец «не включился в Рух с первого этапа». Интересно, как бы тогда сложилась судьба Кучмы, судьба НРУ, судьба Украины?
Не знаю, читали ли руководители Руха днепропетровскую молодежку, но через два года, не без поддержки депутатов-руховцев, Леонид Кучма становится премьером. Сопредседатель НРУ Иван Драч в октябре 1992-го отозвался о «красном директоре» примерно так же, как Леонид Кучма в январе 1990-го о Рухе, - со сдержанной лояльностью. Рассуждая в интервью «Голосу Украины» о кандидатах в премьеры, Драч скажет: «Возможно, больше подошел бы Леонид Кучма… Этот человек имеет влияние на директорский клан, обладает значительными возможностями общаться с представителями военно-промышленного комплекса, который много что значит в государстве».
Другой сопредседатель Руха, Вячеслав Черновил, выскажется тогда более осторожно. Судя по всему, Вячеслава Максимовича несколько покоробила резкость и безапелляционность «презентационной» речи кандидата в премьеры. Один из лидеров Руха позволит себе вежливо возмутиться: «Меня насторожила фраза: «Партии должны прекратить споры». Если имеются в виду личные выпады… то это можно понять. Но когда речь идет о том, что каждая политическая сила выступает с какой-то программой, эти программы сопоставляются, сравниваются… Если мы прекратим подобные споры, то это будет, извините, кладбище».
Сейчас, когда ни для кого не секрет, как Президент разговаривает с одними партиями и что говорит в адрес других, эти предостережения Черновола могут вызвать разве что улыбку. Но тогда депутат из Днепропетровска был мало известен даже среди коллег по парламенту. И потому его максимализм многим импонировал.
Однако внушительный результат голосования - кандидатуру Леонида Кучмы поддержали 316 из 378 народных избранников - обеспечило не только жесткое обаяние руководителя ЮМЗ. Многие надеялись на участие в распределении министерских портфелей. Рух и его лидер Вячеслав Черновил, похоже, не были исключением. Надежды оправдались лишь отчасти, и глава НРУ позже отмечал, что полноценных переговоров с Кучмой не было: «Он действительно организовал встречу с политическими партиями, но не особо учел наши предложения… От наших посланников быстро избавились, отдав, с подачи Президента, приоритет Звягильскому, Ландику и Слепичеву…»
Тем не менее членами Кабинета становятся рекомендованные Рухом Игорь Юхновский, Виктор Пинзеник, Микола Жулинский, Иван Герц. Причем первые трое получили должности вице-премьеров - Пинзенику было поручено курировать вопросы экономики, Жулинского назначили ответственным за гуманитарную политику. А Юхновский и вовсе стал правой рукой новоизбранного главы Кабмина - первым вице-премьером.
Однако повода обольщаться у Руха и в самом деле не было. Виктор Пинзеник (которого Черновил сотоварищи, кстати, рекомендовали на более скромный пост - министра финансов) за вице-премьерский портфель должен был благодарить не столько НРУ, сколько близких советчиков Леонида Даниловича. Личностный фактор, надо полагать, сработал и в случае с Игорем Юхновским. Его назначение вызвало всеобщее недоумение - при всем уважении к Игорю Рафаиловичу никто не мог заподозрить в нем сильного управленца. Многие объяснили тогда столь неожиданный кадровый шаг просто - в 1991 году депутат Леонид Кучма был доверенным лицом кандидата в президенты Юхновского. Присутствие в правительстве Жулинского тоже особо не «грело» - куратор гуманитарных вопросов в Кабмине никогда ничего не решал. За глаза Жулинского (так же, как его предшественников и преемников) называли «вице-премьером по шароварам».
Руководители Руха, насколько можно судить, были изрядно расстроены тем, что их организация не смогла реально повлиять на распределение мест в КМ. Но первое время НРУ добросовестно подставлял новоявленному реформатору плечо. Сразу после избрания Кучмы премьером Черновил публично выразил надежду, что новый кабминовский руководитель вольет свежую кровь в дряхлый исполнительский организм и хотя бы частично очистит правительство от окопавшихся в нем партбюрократов. Чуть позже он же объявит, что «правительство Кучмы в отличие от всех предыдущих правительств… делает конкретные шаги в направлении реформ в экономике».
Однако чем дальше, тем яснее становится, что с новым центральным органом исполнительной власти Руху не по пути. Поддерживать правительство, при котором цены на продовольственные товары иногда за сутки вырастали в полтора-два раза, было типичным суицидом. Главный руховский экономист Владимир Черняк некоторое время спустя заявит, что при той экономической политике, которую проводил Кабинет Кучмы, «не только не могли расти цены, но и никаких экономических реформ не могло происходить».
Реформы (в направлении которых якобы «делал конкретные шаги» энергичный премьер) действительно не двигались, а вот цены росли. И уже весной
1993-го Мала Рада Руха жестко критикует правительственный курс. В июне Центральный Провод НРУ призывает к формированию теневого Кабинета.
А через месяц происходит событие, которое окончательно ссорит Рух и Кучму. 10 июля 1993 года премьер неожиданно для многих подписывает заявление глав правительств России, Украины и Белоруссии о неотложных мерах по экономической интеграции. С самого начала было ясно, что экономический эффект этого документа будет нулевым. Но политический подтекст для национал-демократов был очевиден: они восприняли это как посягательство на святая святых - независимость Украины. Масла в огонь добавило то, что заявление трех премьеров увидело свет вскоре после того, как Госдума РФ приняла скандально известное постановление о российском статусе Севастополя. В специальном выпуске агентства Рух-пресса Черновил не скрывал своего раздражения: «На следующий день после позорного представления в российском парламенте украинский премьер вместо того, чтобы лететь в Нью-Йорк с обращением к Совету Безопасности по поводу агрессии России, вылетел в Москву подписывать акт капитуляции!»
Черновил говорит о «неспособности правительства проводить реформы и беспомощности перед диктатом соседнего государства» и категорически заявляет, что «о поддержке правительства Леонида Кучмы со стороны политической оппозиции отныне не может быть и речи». В августе-сентябре партия требует отставки Кабинета, заодно настаивая на проведении досрочных президентских выборов.
Сегодня многие считают, что Черновил ждал удобного случая публично разорвать отношения с Кучмой и несказанно обрадовался, когда Леонид Данилович так замечательно подставился. Дело в том, что и в руководстве Руха, и в низовых организациях зрело откровенное недовольство политикой премьера и его Кабинета. А заявления Кучмы о том, что Украину может спасти только чрезвычайное положение, вызвало в рядах национал-демократов самую настоящую панику. Идиома «чрезвычайное положение» практически однозначно воспринималось ими как заменитель куда более страшного словосочетания «военное положение». Со всеми вытекающими оттуда последствиями.
Кроме того, в Рухе раздавались (пусть и робкие) голоса о том, что партия не получила от Кабмина никакой компенсации за свою относительную заангажированность. Трансформация из общественного движения в политическую партию требовала материальных затрат, Рух нуждался в деньгах. Раздражение партийцев усиливали слухи о гипотетических барышах, которые имели близкие к премьеру люди, в частности советник Кучмы по вопросам альтернативной экономики Игорь (Ибрагим) Маркулов. В Кабмине пахло скандалами. Следовало немедленно дистанциироваться. Это и было сделано, хотя с некоторым опозданием.
Поэтому в декабре 1993 года (уже после отставки Кучмы) Черноволу пришлось оправдываться перед соратниками. Со съездовской трибуны он скажет: «Нас пытались упрекать, что мы были непоследовательными в отношении правительства Кучмы: сначала его поддерживали, затем перешли в оппозицию. На самом деле эта поддержка никогда не была абсолютной».
В этой фразе - весь Рух. И вся Украина. Извечная неопределенность, пресловутая многовекторность, не позволяющая дать вразумительного ответа на вопрос - за что боремся и чего собственно хотим? Полуподдержка-полуоппозиционность была проигрышной в смысле политической перспективы, но являлась выигрышной с точки зрения ухода от ответственности. Это отчасти подтвердила другая фраза лидера Руха: «Рекомендованные нами в правительство Юхновский, Пинзеник, Жулинский, Герц не были членами нашей организации и никаких обязательств перед ней не имели. Однако нас не раз попрекали «руховским правительством». Этот урок мы должны учесть».
Учесть «кучмовский» урок предлагал и Владимир Черняк, один из главных критиков курса отставленного Кабинета и одновременно один из главных внутрипартийных оппозиционеров Черновола. Но вывод он сделал другой: «Для того чтобы ему верили, Рух должен взять на себя часть вины, поскольку принимал участие в формировании правительства, властных и управленческих структур… На мой взгляд, нашим ключевым лозунгом должна стать ответственность».
Но Вячеслав Максимович тогда предложил призвать к ответственности правительство Звягильского: «Или это сборище невежд, которые не знают, что творят… Или это преступники, которые намеренно доводят народ до отчаяния, голода и холода…» Пикантность этому пассажу придавало то, что одним из членов Кабинета «невежд» и «преступников» был член Руха Юрий Костенко. Благополучно переживший пятерых премьеров, которых Рух периодически критиковал за «антинародную политику»…
Жестокая критика, с которой Черновил обрушился на Кучму перед президентскими выборами 1994 года, выглядела абсолютно логично. Тем более что Леонид Данилович давал достаточно поводов для истовой ненависти со стороны национал-патриотов. Чего стоила хотя бы его знаменитая фраза «Хватит играться в независимость!» Откровенные пророссийские лозунги, с которыми шел на выборы экс-премьер, привели к тому, что львовские областные организации Украинской республиканской партии, Украинской консервативной республиканской партии и Всенародного руха Украины в июне 1994 года обратились к парламенту с требованием привлечь депутата Кучму к уголовной ответственности за антигосударственную деятельность.
Рух заявление не поддержал. Но его председатель менее чем через неделю в газете «Независимость» выразил возмущение, что российские средства массовой информации (прежде всего телевидение) вмешиваются во внутренние дела суверенной Украины, откровенно агитируя только за одного соискателя президентского звания. Черновил назвал подобные методы «информационной интервенцией России». А «Независимость», кстати, нарекла Кучму останкинским ястребом. Когда через пять лет история начала повторяться, соответствующая партия и соответствующее издание почему-то предпочли этого не заметить…
Во время второго этапа четвертого съезда Руха (апрель 1994 года), когда партии предстояло определять свою позицию на президентских выборах, ни у кого не было сомнения, что Рух не станет поддерживать Кучму ни при каких обстоятельствах. Но действительность превзошла все ожидания. Основной конкурент Леонида Кравчука был назван руховским врагом №1. Черновил обвинил руководство Межрегионального блока реформ в том, что, пытаясь захватить власть, оно не брезгует никакими средствами и окружает себя «цинiчними захланними жевжиками», способными продать и мать родную, и Украину. Резолюция съезда не оставляла никаких сомнений: «Недопустимым считается избрание представителей проимперских и прокоммунистических сил - Леонида Кучмы и Александра Мороза». По сути, это означало, что Рух будет поддерживать действующего Президента. Того самого Кравчука, которого партия самозабвенно критиковала менее чем полгода назад, на первом этапе четвертого съезда. Формально решение о поддержке Кравчука не принималось. Краевым организациям, по сути, разрешили выбирать между ним и Владимиром Лановым. Но реально это означало призыв помогать Кравчуку.
Рух не мог открыто поддерживать Кравчука, так как рисковал потерять лицо. Рух не хотел поддержать Ланового (хотя всерьез обсуждался вариант его выдвижения в качестве кандидата от НРУ), так как было понятно, что он «непроходной». Рух побоялся выдвинуть Черновола, так как его шансы были не выше, чем у Ланового. Кроме того задекларированный нейтралитет позволял по традиции не нести ответственности за политику будущего Президента.
Все прекрасно понимали, что Ланового во втором туре не будет. Все прекрасно понимали, что во втором туре Рух бросит все силы на поддержку Кравчука. Сил не хватило.
Безусловно, крен Руха в сторону Кравчука не в последнюю очередь был связан с тем, что Леонид Макарович на тот момент был единственной проходной фигурой, представляющей нелевые силы. «Мы не верим Кравчуку, но он государственник. К сожалению, мы вынуждены быть конъюнктурщиками…», - объяснял позицию партии Владимир Черняк.
Кроме того, по неофициальным утверждениям ряда влиятельных руховцев, к концу 93-го уже существовала договоренность между Президентом и руководителем НРУ. Она якобы предусматривала, что ряд выдвиженцев Руха получат посты заместителей глав областных администраций, а после выборов НРУ сможет реально поучаствовать в формировании Кабмина. Вроде бы предусматривалась и некоторая финансовая помощь. Но как и в 1992-м Рух промахнулся.
Черновил не мог не осознавать: для того чтобы партия не потеряла остатки влияния (после двойного фиаско - сначала на парламентских, а затем и на президентских выборах), а он сам не потерял кресло председателя, необходимо искать точки соприкосновения с новой властью. Но слишком резкий переход - от критики к поддержке - мог бы только навредить репутации организации и ее лидера.
Комментируя победу Кучмы на выборах, в июле 1994-го Черновил говорит о том, что с приходом нового Президента «усиливаются скрытые проимперские тенденции». По его словам, новоизбранный глава государства «не способен проводить экономические реформы, он так и остался с психологией руководителя государственного предприятия». Достается от руководителя Руха и формальному ставленнику Кучмы, новому-старому премьеру Виталию Масолу - «он представляет угрозу для Украинского государства».
Уже в марте 1995-го оценки круто изменились. Проводник НРУ «выясняет», что Масол, оказывается, «высказывает прорыночные взгляды, программа Руха лишь больше конкретизирует планы перестройки промышленности». Подобные метаморфозы наблюдаются и в отношении оценки деятельности Президента: «Мы поддерживаем Леонида Кучму, поскольку он делает то, что совпадает с нашей платформой и с нашими идеями».
Формальным поводом для «коррекции курса» Руха стало то, что Кучма отправился в очередный «поход за реформами». Как и в пору премьерства Леонида Даниловича, НРУ опять объявил о своей поддержке, опять ничего не получил и опять ушел в оппозицию. Благо, реформы опять пошли куда-то не туда.
История повторялась с абсолютной точностью. Снова съезд, на сей раз шестой (декабрь 1995-го), снова лидер партии критикует кучмовскую команду: «Партия власти» предлагает нам вариант неукраинской Украины»… «Партия власти», разваливая государство, несет не меньшую угрозу для Украины, чем левые силы…»
Съезд принимает решение о переходе в оппозицию. Но оппозиция выходит несколько странно, ибо даже руководители партии неоднозначны в своем отношении к Президенту. Согласно информации сборника «Народный Рух Украины» (выпущенного в 1996 году Украинским центром независимых политических исследований) Вячеслав Черновил «склонен частично поддерживать действия Президента», его заместитель по идеологическим вопросам Елена Бондаренко «находится в оппозиции к действиям Президента», член Центрального провода Юрий Костенко «склонен полностью поддерживать действия Президента».
Противоречия выражаются не только в словах, но и в действиях. «Оппозиционная» фракция Руха 7 июня 1995 года практически единогласно голосует за текст пропрезидентского Конституционного договора. Черновил то критикует, то поддерживает проект Конституции, подготовленный конституционной комиссией.
В промежутках между критикой и поддержкой Президента руководство Руха посылало Президенту свои кадровые предложения, которые он периодически учитывал, как, например, в случае с назначениями главами областных администраций Георгия Филлипчука и Богдана Бойко. Это было не много, но это было хоть что-то…
Что-то… Именно так, скорее всего, можно будет назвать суммарный урожай голосов, собранных Костенко и Удовенко. Тот, кто наберет больше, получит моральное право начать историю Руха с нуля.