Появление Иоанна Павла II в аэропорту Гаваны, его усталая, но все еще сохраняющая достоинство римского первосвященника походка, его «папамобиль» на гаванских улицах, тысячи людей с бело-желтыми флажками Святого престола - все это выглядело почти фантастическим телерепортажем о событии, которого не могло быть… Лучше всех ощущал ирреальность происходящего другой главный герой транслируемых событий - Фидель Кастро. Да, он выглядел элегантно в сменившем полувоенную форму штатском костюме, да, говорил уверенно и четко, но все же ощущалась в движениях Фиделя какая-то незамечаемая раньше сконфуженность, будто все, как должно быть - а все же как-то не так, как прежде.
Политологи долго еще будут гадать об истинных результатах этого визита, о том, что Папа был необходим Фиделю для того, чтобы продемонстрировать, что остров свободы не находится в международной изоляции, что его диктатура, давно уже ставшая нелепым опасным анахронизмом латиноамериканского политического и экономического развития, имеет шансы на выживание и признание - не случайно же накануне приезда Папы Фидель в многочасовом интервью по телевидению объяснял своему народу, что Иоанн Павел II - «кость в горле Соединенных Штатов», так как придерживается самостоятельной позиции по большинству принципиальных вопросов… Да, возможно, политологи будут и правы: у Фиделя могут быть свои расчеты по поводу приезда римского епископа на остров. Вопрос только в том, насколько они оправдаются - а это уже зависит не от Кастро, а от Ионна Павла II.
Гораздо важнее понять не то, зачем этот приезд Фиделю Кастро, а то, зачем он папе. И тут мы опускаемся на почву, почти неподвластную политологии. Да, конечно, можно легко заметить, что понтифик стремится к важным путешествиям накануне 2000-летия христианства - и среди этих поездок визит в Гавану занимает отнюдь не последнее место, так как Папа, не раз путешествовавший по странам латинской Америки, ни разу не был на Кубе, и не представлялось возможным, что он появится на оставшемся бастионом коммунизма острове. Но, с другой стороны, было бы наивно думать, что Папа живет сиюминутными политическими планами. Конечно, этот первосвященник - не в меньшей степени политик, чем религиозный деятель, возможно, первый профессиональный политик на Святом Престоле за многие десятилетия с тех пор, как Ватикан перестал быть территориально обозначенным на карте государственным образованием, сжавшись до нескольких обнесенных стенами кварталов в центре Рима. Но политика Ватикана - это не политика России или США, Великобритании или Германии. В истории держав иногда появляются, правда, люди, стремящиеся жить не сиюминутными, а вовремя спровоцированными политическими интересами, но и они вынуждены считаться с потребностями момента, в котором они живут, - иначе крах карьеры, династии, в конце концов - страны. Ватикан же может не руководствоваться всеми этими важными, но далекими от мирового религиозного центра соображениями. машина католицизма отлажена таким образом, что человек, являющийся Богом из этой машины, просто не может мыслить иначе, чем глобально, время для него течет совсем по-другому, чем для простых смертных - впрочем, как и для всего Ватикана, и вряд ли он мыслит во времени даже границами собственного понтификата. Именно потому, что нам очень трудно понять это ватиканское течение времени, мы с трудом можем оценивать те или иные поступки Ионна Павла II и соображения, которыми он руководствовался, принимая те или иные решения. Фидель, озабоченный сохранением власти, и Папа, озабоченный возвращением Бога на Кубу, - разве это не типичный пример людей, живущих в разных измерениях и не способных встретиться между собой?
Возможно, это путешествие Папы на Кубу сравнимо с одним из первых визитов нового первосвященника сразу же после избрания его папой: недавний кардинал краковский посетил родину. разве папа призывал к созданию «Солидарности», разве намечал конкретные пути для борьбы с коммунистическим режимом в собственной стране? Но он смог поднять на недосягаемую высоту авторитет костела как институции - Костела, являющегося прямой дорогой в Ватикан, он смог создать реальную конкуренцию центра божественного Ватикана и центра сатанинского - Москвы. Общество - и не только польское, кстати, - было поставлено перед выбором не между «системами влияния», схваткой супердержав и военными блоками, в конце концов - даже не между пустыми и ломящимися от товаров магазинами, а между Богом и Сатаной. Это был вызов, но вызов, рассчитанный опять-таки на годы, может быть, даже на десятилетия. Но отрицать моральный вклад папы в фиаско коммунизма в Центральной Европе вряд ли возможно - как, впрочем и то, что исторически связанный с властью Московский патриархат вряд ли может похвастаться подобной ролью в советском обществе…
Конечно, это трагедия не собственно Московского патриархата, но вообще византийской церковной традиции - мало того, что патриарх Константинопольский практически за все время существования Византийской империи был одним из активнейших участников процессов борьбы за власть в Византийской империи, так сама империя превратилась в историческое предание, похоронив под руинами своего былого величия власть Константинопольского патриархата. И если сегодня Вселенский патриарх еще имеет возможность влиять на дела всемирного православия - скорее в случаях локальных - то это нужно связывать скорее с моральной силой людей, занимающихся патриарший престол, чем с реальными политическими, религиозными и финансовыми возможностями. После десятилетий большевистской борьбы с Церковью не кто иной, как бывший семинарист Иосиф Сталин, понял, что Московский патриархат не будет более опасен для атеистической власти, что он станет еще одной удачно оформленной декорацией, которую можно использовать и для доказательства веротерпимости в Советском Союзе, и для «борьбы за мир» и прочих акций послевоенного Союза… Вопрос о том, чем руководствовались патриарх Сергий и другие церковные руководители, принявшие сталинские предложения (указания), конечно же, по-разному выглядит с сугубо прагматической и церковной точек зрения - сотрудничество с политическим режимом, который по своему определению - явление временное и сохранение веры, которая по своему определению вечна - вещи, конечно же, несопоставимые. Но с позиции современников Московский патриархат выглядит прежде всего еще одной важной советской институцией, сохранившей косность, приобретенную во многом в коммунистические времена, даже когда Советский Союз и правившая им партия стали прошлым. Странным образом позиции других православных церквей в государствах-сателлитах СССР также не сильно отклонялись от официальной линии, а в некоторых случаях - как например, в Сербии - даже содействовали усилению реакционности этой официальной линии, так что Церкви не удавалось стать самой собой даже когда этого настоятельно требовали военные испытания и предчувствия национального краха. Но католичеству, ощущавшему за собой всемирный центр в Ватикане, центр, выстоявший в схватках с честолюбивыми королями и императорами, прошедший искушения мирской властью и выработавший за десятилетия существования в садах Ватикана совершенно особую модель управления клиром и паствой, успешно, но незаметно зачастую конкурирующую с политическими моделями управления, не нужно было прибегать к прямому согласию с коммунистами, католичество стало реальной оппозицией, оно просто не могло не сопротивляться атеистическому тоталитаризму (хотя нередко поддерживало авторитаризм клерикальный, но это уже другая история). Возможно, избирая нового папу после неожиданной и преждевременной кончины Иоанна Павла I, проправившего в Ватикане только месяц, кардиналы руководствовались совсем иными, внутрицерковными предложениями - не допустить на престол Папу, стремящегося к интенсивным реформам, сравнимого со знаменитым Иоанном XXIII, чей десятилетний понтификат до сих пор остается главным событием внутрицерковной жизни последних столетий. Но, ограждая себя от церковной революции, конклав заложил основы революции в отношениях Ватикана и мира: папа-поляк, в отличие от папы-итальянца, не только понимал, какой может стать роль Святого Престола в государствах, находящихся под атеистическим управлением, но сохранивших католические традиции, но и осознавал, каким должен быть инструментарий укрепления этой роли. Польша была наиболее удобными полигоном для испытания правильности этих суждений Папы: понтифик знает эту страну, как самого себя, он сумел не только сделать ее частью своей личности, но и сам стать настолько неотъемлемой частью польского, что уже сейчас ясно - после его ухода Польша будет совершенно другой, чем в годы его правления в Ватикане. Однако Польша была только самым первым шагом, за ней последовали другие государства Центральной Европы. И вот теперь куба.
Очевидно, что Папе не нужно полемизировать с Фиделем. Ему необходимо просто появиться на острове: своим присутствием напомнить кубинцам, что авторитет не исчерпывается харизматической личностью Команданте, что существует выбор между авторитетами и выбор веры. Возможно, сегодня для многих, встречающих Папу в Гаване, приезд первосвященника - просто большое событие, шоу, выходной день, но ведь это только сегодняшние сиюминутные впечатления, которые обязательно преобразуются в нечто большее, которые помогут обществу, развращенному коммунистической диктатурой, начать выздоравливать и легче оправиться от болезни. Да и с точки зрения сиюминутности: Кастро пришлось впустить на Кубу тысячи кубинских эмигрантов, тысячи журналистов, паломников - и это уже не курортники, это люди политически и религиозно ангажированные. Кастро пришлось разрешить празднование запрещенного на Кубе Рождества и украсить площадь Революции, давно уже прославленную как место его бесконечных демагогических выступлений, изображением Иисуса. Завтра впервые после захвата власти на Кубе группировкой братьев Кастро, кубинцы услышат на этой площади не голос человека, посвятившего себя служению Сатане, но голос личности, посвятившей свою жизнь служению Господу. Это очень серьезное противопоставление, это гораздо более серьезный выбор, чем даже во время плебисцитов или голосований за органы власти. Возможно, Кастро, не раз менявший свои убеждения, предававший соратников, обрекавший на голод собственный народ ради химеры власти над ним, никогда этого не поймет - но впустив Папу на Кубу, он проиграл силе гораздо более могущественной, чем даже ненавидимые им Соединенные Штаты Америки. Он проиграл самой истории.