{Фото УНИАН} |
В девять часов вечера все процедуры уже были позади: от капельниц в несколько литров до визита Ханнэ Северинсен. Палата из двух маленьких комнат: в первой — манипуляционная, во второй — крошечная гостиная для принятия посетителей. В ней мы и беседуем. На достаточно глупый вопрос: «Ну как там?» Юлия Тимошенко ответила очень серьезно: «Раз в сто хуже, чем я думала, находясь на воле».
Мы говорили чуть более часа. За это время только что освобожденная из-под ареста решением районного суда Юлия Владимировна поведала о том, как работает налаженная и в большинстве случаев весьма эффективная система ломки личности. Изначально экс-вице-премьер заверила, что к ней служащие Лукьяновского следственного изолятора относились лояльно. Тем страшнее выглядит рассказ о пережитом. «Когда меня завели в камеру, я даже не успела увидеть, что в ней, кто в ней и какого она объема. Как только дверь захлопнулась, свет сразу же выключили, я оказалась в кромешной темноте. Потом я уже узнала, что это один из первых психологических тестов. Если человек начинает кричать, колотить в дверь и просить включить свет, то тюремщики делают для себя вывод: этот на допросе расскажет все, что нужно. Я не стала кричать и не стала делать даже шага вперед потому, что не знала что в темноте передо мной. Я села на свою сумку и просидела так около получаса, пока они не включили свет.
Камера оказалась настолько маленькой, что в проходе между нарами два человека разминуться не могли. Окно снаружи занавешено огромным металлическим листом, который называется «баян», — в этой камере всегда содержали политических заключенных, поэтому была недопустима возможность передачи записки на волю. Простите, параша — зловонная донельзя. Невыносимо резкий электрический свет не выключается в камере всю ночь. В этом, с позволения сказать, помещении, была такая грязь, что я попросила моего адвоката принести мне длинные резиновые перчатки и холодной водой отдраила окно, стены и… все остальное. Иначе там невозможно было находиться.
Со мной в камере была еще одна женщина. Но о ней я достаточно быстро все поняла…
Серьезнейшим психологическим испытанием являлось ощущение, что каждую минуту на тебя смотрят. И это не было преувеличением: в любое время с интервалом не более десяти минут в камеру заглядывали через глазок. Сами понимаете, насколько это психологически сложно, а для женщины — вообще невыносимо. Через несколько дней, не выдержав, я тапком заколотила полотенце в щели вокруг глазка и сказала, что ни за что не позволю снять полотенце, потому что в противном случае объявлю голодовку. Это была единственная степень свободы, которую мне удалось отвоевать. Каждый час железной челюстью лязгала дверь, и в отверстие, в которое подают еду, заглядывает надзиратель. В этот момент необходимо вставать с поднятыми за головой руками и стоять, пока не разрешат сесть или лечь (поскольку эта процедура не отменяется и ночью).
К адвокату и на допросы меня водили как особо опасного преступника, совершившего злодеяние против личности, — два охранника впереди, два сзади. Всех, кто попадался на пути, отшвыривали к стене, заставляя сомкнуть руки за головой. Перед встречей и после нее, меня обыскивали. Это была особая процедура, унизительней которой, я никогда в жизни ничего не испытывала. Первые несколько раз меня выводили гулять в общий двор, но заключенные проявляли ко мне приветливость. Поэтому, мне кажется, надзиратели отыскали древние чертежи тюрьмы и стали меня водить в весьма странное место, путь к которому лежал через узкое трубоподобное отверстие с вертикальной скобяной лестницей. Через этот крысиный ход они сами не могли пролезть. Четыре голые стены, над ними несколько решеток. Небо видно, как в сите. Нахождение на этих четырех-пяти квадратных метрах и называлось прогулкой.
Но самое тяжелое началось после того, как в «Зеркале недели» вышло мое интервью. Все руководство тюрьмы заполнило собой мою камеру и объявило, что в связи с дисциплинарным нарушением мне запрещаются передачи. Это означало следующее: вода, которая течет из крана, абсолютно непригодна для питья, остальные три блюда в меню достойны того, чтобы о них рассказать. То, что называется кашей, никогда не знало масла и представляет собой «высивки», сваренные на воде вместе с жуками, тараканами, волосами и щепками. Есть еще суп. Этим словом называется вода, в которой плавают полусырые свекла, морковка и картошка, грязные либо гнилые (пробовать не рискнула). А деликатесом считается уха из гнилой рыбы. Когда, идя на встречу с адвокатом, я в коридоре натыкалась на чаны с этой концлагерной едой, то неизменно затыкала нос платком, подавляя естественный рефлекс.
Таким образом, последние пятнадцать дней я почти ничего не ела. Хочу обратить ваше внимание на то, что все это происходит с людьми, чья вина судом не доказана. Это следственный изолятор, а не тюрьма».
Возможно, Юлия Владимировна могла бы поведать еще немало вещей, которые могли бы помочь Нине Карпачевой понять, что она не самым лучшим образом информирована о происходящем в нашей пенитенциарной системе, а также помогло бы потерявшим чувство реальности хозяевам нынешней жизни сориентироваться на местности и во времени…
Но разговор наш прервался. Из палаты послышались раздраженные мужские голоса. Тимошенко прислушалась и тихо сказала: «Это меня пришли арестовывать». Фраза один в один из «Мастера и Маргариты», но было не до смеха. Думаю, что если бы в этот момент в палате был Николай Обиход, то он бы и на пенсии вспоминал ее глаза… Но Тимошенко мгновенно взяла себя в руки. Остановила препирательства Александра Турчинова со следователем, повела разговор четко, но вежливо, впрочем, как и сам следователь, уполномоченный ознакомить ее с ночным решением пленума городского суда.
Что было дальше, вы знаете. Но до конца все же неизвестно, что было до этого решения. Известно, что первый суд в отношении замены ареста подпиской о невыезде длился три недели. За это время Николай Замковенко — глава Печерского райсуда — несколько раз побывал у Виктора Ющенко. Ни одного раза он не обещал, что выпустит Тимошенко из-под ареста, но всякий раз заверял премьера в собственной объективности и готовности доказать это. В итоге суд принял решение в пользу экс-вице-премьера. Для кого-то оно было прогнозируемым. На этом останавливаться не буду, поскольку в прошлом номере в материале Александры Примаченко суть подобной версии была изложена подробно: Тимошенко выпускали, чтобы предъявить новые обвинения и посадить снова, бросив тень на всю оппозицию.
Но были и те, кто посчитал, что Тимошенко выпустили потому, что она договорилась с властью. До Юлии Владимировны эти разговоры дошли. Посему при первой же встрече с журналистами были сделаны резкие антипрезидентские заявления. Ответ пришел в кирзовых сапогах. Что же касается протеста председателя Верховного суда Бойко, то он был оправданным, кроме того, это стало делом чести команды Тимошенко, премьер-министра и самого главного судьи Украины. Тем не менее, напомню, что в деле Юлии Тимошенко точка еще не поставлена. Вопрос о санкции находится на рассмотрении Верховного суда.
Итак, Тимошенко на свободе, пусть и относительной. Она ни о чем не договорилась с властью и по-прежнему придерживается оппозиционной стороны. Правда, поведение Юлии Владимировны несколько странное. Мы уже знаем, что тюрьма, а тем более украинская — не сахар. И даже 42 дня, проведенные в ней, накладывают свой отпечаток на эмоциональное состояние человека. Скорее всего именно поэтому, получив доступ к СМИ, Юлия Владимировна сделала ряд заявлений, которые можно объяснить синдромом «дембеля». Тем, кто служил в армии, не нужно объяснять что это такое, а тем, кто не служил, можно напомнить о состоянии друзей, возвращающихся на гражданку после двух лет непростой жизни: «дембелям» нужен как минимум месяц для адаптации и понимания реалий жизни, а также своего места в ней. Заявление Юлии Тимошенко по поводу своего намерения баллотироваться в президенты, претерпевшее за неделю изменения от сослагательности до категоричности, можно расценивать как одно из проявлений упомянутого синдрома. Может быть, если бы к журналистам Юлия Тимошенко попала после двух недель отдыха, то за это время, даже если бы у нее и были столь масштабные намерения, ей бы кто-то объяснил, что подобными шагами она наносит вред в первую очередь оппозиции (в которой если президентом себя видит и не каждый, то уж каждый второй — точно). И даже не в этом дело. Форум национального спасения изначально задумывался как гражданская инициатива, в которой объединяются яркие, по-разному идеологически сориентированные личности, ставящие себе целью не перехват власти, а законную ее смену. Именно поэтому программа Форума — это не программа партии, и единого лидера у Форума быть не может, поскольку как только на эту роль будет претендовать Тимошенко, Мороз, Чорновил или Филенко, коалиция просто развалится. Достаточно долго члены ФНС, по крайней мере публично, не занимались перетягиванием одеяла. По этой причине заявление Юлии Владимировны было воспринято многими достаточно болезненно.
И еще один момент. Более серьезный. Тимошенко действительно не может быть Президентом Украины. И не потому что, как говорит Президент, она является женщиной. У Витренко на прошлых выборах, не возьми ее власть в конце избирательной кампании под уздцы, были все, то есть — абсолютно все шансы выйти во второй тур. И даже не потому, что у Тимошенко не самое прозрачное прошлое. А у кого из ее оппонентов его нет? У нас такая страна: камни в грещников бросают те, над кем впору соорудить шотландскую могилу (из камней. — Ю. М.). В конце концов, если Юлии Владимировне предоставить информационную поддержку в масштабах страны и дать возможность проявить свои харизматические, ораторские и финансовые способности, то решить можно и этот вопрос. Становились же у нас депутатами в мажоритарных округах политики даже без харизмы, но с таким же мутным прошлым и куда более мутным настоящим. Причина в другом. Таким людям, как Юлия Тимошенко и Виктор Медведчук, вообще нельзя предоставлять неограниченную власть, закрепленную за президентским постом. Как известно, мера — это самая сложная философская категория. Люди, не знающие ее, на этом посту могут быть попросту опасны. Совсем другое дело — вторые и третьи роли. И Юлия Тимошенко абсолютно четко доказала, что в условиях неусыпного контроля она действительно может быть полезной для государства. Результаты ее работы на посту вице-премьера по ТЭКу — тому подтверждение.
Иными словами, Тимошенко — это ядерная энергия, которая себя во многих ситуациях не контролирует и от условий ее деятельности и существования зависит, превращается ли она в атомную бомбу или в атомную электростанцию, которая дает мирную электроэнергию. Предоставить ей право с президентской высоты самостоятельно определять свое поведение — означает обречь страну на существование с лидером, диапазон непредсказуемости которого недопустимо велик.
Пятимесячная история противостояния власти и оппозиции на самом деле представляет собой историю ошибок. С одной стороны — просто стыдно не одержать победу над властью, которая допустила разгул методов Михаила Потебенько, доказавшего всему миру лучше пленок Мельниченко, что не все в порядке в королевстве Украинском. Над властью, которая дала множество иных поводов для понимания собственной некомпетентности и недемократичности. С другой стороны — как можно было не использовать политически выигрышные ситуации с разгоном палаточного городка на Крещатике, с арестом, освобождением и снова арестом Юлии Тимошенко, с событиями 9 марта и т.д. и т.п.? Иногда кажется, что соревнования сторон проходят под девизом известной кинокомедии «Тупой и еще тупее». На ошибку отвечают ошибкой, на провокации отвечают запланированными реакциями, причем как одна, так и другая стороны. Возможно, что все эти политические взлеты и падения должны послужить своеобразным топливом и стать со временем отработанной первой ступенью ракеты, которая выведет на орбиту третью силу — своеобразный полезный груз. Но об этом мы поговорим как-нибудь в другой раз. Если будет о ком.