Еще вчера никакого желания писать об этом персонаже у меня не было. Тем более не было и мысли о полемике — ему, насколько известно, нравится демонизация, поскольку на демонов есть устойчивый оплачиваемый спрос. Но его интервью «Газете.ру» за вторник, а также пресс-конференция в Москве доказали: цинизм может стать психическим заболеванием и непосредственной угрозой жизни людей. Приглашаю продолжить дискуссию в медицинской прессе.
Итак, Глеб Павловский сказал: намек на его причастность к отравлению Ющенко в известном телефонном разговоре, продемонстрированном в «Закрытой зоне» Арьева и разговоры о «допросах политологов, которые с ним работали», показывают, как сторонники Ющенко «будут разбираться с юго-востоком Украины».
Видимо, Глеб Олегович ощутил себя юго-востоком. Не имеет значения, физически или морально. Видимо, это ощущение пришло к нему еще до выборов, в течение тех четырех лет, когда эта личность консультировала программу неприхода Ющенко к власти. Точнее, еще во время парламентских выборов 2002 года, когда он настолько увлекся этой задачей, что чуть не провалил парламентскую кампанию СДПУ(о), заработавшую аж шесть процентов.
Я думаю, надо в очередной раз успокоить юго-восток. Отношение отдельных политиков, политологов, журналистов и, возможно, следователей к Глебу Олеговичу — это не отношение к юго-востоку Украины. Это «две большие разницы» — Павловский и граждане Украины, избиратели Донецкой и Харьковской областей. Это просто мания величия одного не вполне вменяемого человека.
«Украинские силовики почище нашей вокзальной милиции будут». У Глеба Олеговича особое отношение к украинским силовикам, которые, как известно, не выполнили его пожелания «дать украинской революции в морду». Он еще раз пожелал: «Надо иметь полномочия принимать решения».
Так вот, человеческие жертвы в ходе украинской революции, чтобы всем было понятно, отсутствуют только по одной причине — Павловскому не дали в подчинение спецназ. И это не шутка, по крайней мере с его стороны.
Он действительно считает, что ему надо было подчинить войска, и он бы нашел, как ими распорядиться, и тогда Путину не надо было испытывать дискомфорт.
Вам кажется, что это бред? Но так не кажется человеку, который привык за последние годы чувствовать себя в украинской власти как дома. Возможность когда захочется влиять на власть, которую он имел все это время, само собой, поставила перед ним вопрос: почему ему до сих пор не подчинены десантники?
Думаю, скоро мы получим ответ на вопрос, насколько реально это было. Думаю, реально.
Все было бы ничего, если бы это был просто вопль. Но во вторник на пресс-конференции о том же самом Глеб Олегович говорил, не используя местоимение «я». Он говорил «мы». «Мы» — Россия, Кремль. Мы — это, наверное, «Я и Путин».
Поэтому возникает вопрос. Если допустить на минуту, что мифы и легенды, распространяемые предметом нашего рассмотрения, хоть на долю соответствуют реальности и его действительно хоть иногда слушают в Кремле…
Тогда искренне жаль Кремль. Потому что он по консультируемым предметом вопросам будет всегда неадекватен. Потому что принимает решения, исходя не из реальности, а из полета фантазии человека, эту реальность сознательно или бессознательно игнорирующего. Потому что тогда политика реального Кремля реализуется в стране Толкиена, а не в Украине.
«Есть только одно абсолютное преступление для политтехнолога — перепродать свой контракт с клиентом его врагу». Это его слова. Больше, значит, преступлений нет или они не абсолютные.
Есть самое страшное преступление для политтехнолога — поставить огромную европейскую страну на грань гражданской войны ради достижения своих личных (не клиента!) целей. Ради удовлетворения своих амбиций и успокоения комплексов.
Озлобить миллионы людей, спровоцировать конфликты в семьях, на работе, на улицах. Это же является просто преступлением как для политтехнолога, так и для человека — независимо от того, сколько человеческого в нем осталось.
На этом дискуссию в неспециализированной прессе, думаю, можно прекратить. Все последующее — в компетенции медицины и правоохранительных органов. По очереди или одновременно — роли не играет.
