То, что путь к свободе слова не близок и извилист, в общем-то, не новость. Но оказывается, для приближения к цели на этом пути иногда полезно сознательное отклонение от курса. По крайней мере, в географическом смысле. Поездка группы украинских журналистов, экспертов и политиков в Страсбург, на зимнюю сессию Парламентской ассамблеи Совета Европы, послужила тому неопровержимым доказательством. Результатом стремительно проведенной ими операции стало признание факта политической цензуры в Украине на европейском уровне. Отныне «адвокаты» украинской власти сколько угодно могут бить себя в грудь, доказывая, что искривленное изображение действительности в средствах массовой информации — результат редакционной политики. Европа упорно не желает быть обманутой. «Мы должны держать наши глаза широко открытыми и не терять бдительности», — выразила общую позицию Европарламента Тутти Изогокана- Азунмаа, представляя доклад о свободе слова на континенте.
Справедливости ради следует отметить, что Украина далеко не уникальна в проявлении изрядной доли отсталости от мировых и европейских стандартов в этой сфере. В докладе, во время его обсуждения и в принятых ПАСЕ рекомендациях прозвучало неудовлетворение по поводу того, что случаи серьезных нарушений свободы слова в Европе, как и в целом мире, все еще не редкость. Насилие по-прежнему остается способом запугивания журналистов, которые проводят расследования, а при сведении счетов между конкурирующими политическими и экономическими группами некоторые средства массовой информации часто выступают «наемниками». Нападения на журналистов и убийства, связанные с их профессиональной деятельностью, зафиксированы экспертами СЕ в России, Армении, Грузии, бывшей югославской республике Македония и Украине. Кроме того, далеко не единичными являются случаи уголовного преследования представителей прессы, что происходит в той же России, Беларуси, Турции. Присутствует Украина (наряду с Хорватией, Польшей, Азербайджаном, Беларусью и Россией) также в печальном списке стран, где широко распространены судебные иски о защите чести и достоинства или непропорционально большие штрафы, ставящие СМИ на грань выживания, а то и вовсе уничтожающие их. Добавить к этому можно и экономическое давление на медиа, в том числе и в форме налоговых проверок. С проблемами в обеспечении истинно независимого освещения событий и надлежащего баланса между властью и оппозицией сталкиваются даже страны новой демократии. Так, например (и этот факт отражен в рекомендациях Парламентской ассамблеи Совета Европы), в Италии наблюдается конфликт между интересами Берлускони как премьер-министра и его интересами как медийного магната. А это, озабочены депутаты Европарламента, плохой пример для новых демократий.
Однако для тех, кто на собственном опыте испытал все прелести цензуры и властного диктата, осознание того, что они не одиноки в своих бедах, служит слабым утешением. Кроме того, следует напомнить, что вопрос о свободе слова рассматривается в ПАСЕ уже не первый раз, и формулировки, отражающие состояние информпространства в Украине, за весь этот период почти не изменились. В то время как именно последние несколько месяцев страна демонстрирует потрясающие результаты по части «формирования единого информационного пространства». Откровенно говоря, идея модернизировать характеристику, данную свободе слова по-украински главой европарламентского подкомитета по СМИ, вначале показалась утопичной даже самим ее авторам. Дерзость замысла отмечали все члены неформальной украинской делегации во главе с председателем медийного комитета Верховной Рады Николаем Томенко. Что, впрочем, не заставило инициаторов отказаться от попытки. Проведенные накануне решающего заседания ПАСЕ встречи украинских журналистов с главой подкомитета по СМИ Европарламента Тутти Изогокана-Азуемаа и руководителем мониторингового комитета по Украине Ханне Северинсен засвидетельствовали: как минимум, двое депутатов Европарламента полностью солидарны с нами. Оставалось сформулировать наши поправки и собрать подписи пяти депутатов под предложением внести изменения в текст рекомендаций. Доверие — главный принцип, на котором строятся взаимоотношения в Европе. Лишний раз в этом можно было убедиться, наблюдая, как Мирослава Гонгадзе в считанные минуты — а времени, действительно, оставалось, в обрез — выполнила план по сбору автографов у европейских парламентариев. После того как один из представителей украинской официальной делегации, отнюдь не являющийся провластным политиком, отказался подписаться под текстом наших поправок, дабы не терять попусту время, было решено обращаться только к иностранным депутатам. Прокол ни разу не повторился. Своими неоднократными убедительными выступлениями в Европарламенте, а главное, пережитым горем и последующими действиями Мирослава завоевала в Страсбурге авторитет, достаточный для того, чтобы ей достаточно было только попросить парламентария поставить свою подпись под документом. Ей поверили.
А вот представителям нашей делегации, которые убеждали Совет Европы в том, что в «будущее украинских средств массовой информации можно смотреть с оптимизмом», доверять не стали. Наверное, потому, что так до сих пор и не получили осязаемых результатов того, что «Украина создает нормативно-правовую базу, которая бы защищала плюрализм и свободу слова», как заявил во время дебатов Анатолий Раханский. «Нас гораздо больше тревожат проблемы, связанные с недостатками не в законодательстве, а в законоприменении», — звучало неоднократно в выступлениях европейских парламентариев.
А может быть, потому что аргумент, приведенный Владимиром Рыбаком, пытавшимся заверить ПАСЕ, будто в Украине нет условий для прямого давления государственных органов на СМИ, оказался неубедительным для столь продвинутой аудитории. По словам свежеиспеченного представителя украинского правительства в Верховной Раде, это обусловлено тем, что только у 3,8 % зарегистрированных телекомпаний в собственниках значатся госорганы. И на кого подобная арифметика рассчитана? На тех, в чей лексикон, похоже, уже плотно вошло слово «темник»? Ханне Северинсен назвала отчеты главы управления информационной политикой администрации Президента «своеобразным темником», присылаемым ей для того, чтобы потом заявлять, будто в Страсбурге на эти мониторинги никак не реагируют. Даже самые изощренные способы доказать обратное не способны убедить людей «с широко открытыми глазами» в существовании политической цензуры в Украине. Больше того, их не пришлось долго убеждать в том, что эта цензура имеет свою национальную специфику, выраженную в конкретном авторском исполнении. Подавляющим большинством Европарламент проголосовал за внесение в рекомендации ПАСЕ поправки, предложенной украинскими журналистами: «В Украине, согласно многочисленным свидетельствам журналистов и выводам парламентских слушаний по вопросам свободы слова и цензуры, администрация Президента дает инструкции средствам массовой информации относительно освещения основных политических событий». Вторая поправка инициативной группы, также проголосованная на заседании ПАСЕ, касается необходимости более активной международной координации для немедленного реагирования на случаи насилия и давления на журналистов.
Какими-либо юридическими последствиями, как утверждают эксперты, для Украины это обернется вряд ли. Поскольку, в отличие от резолюций ПАСЕ, рекомендации – более «мягкие» документы. Однако благодаря поддержанной Европарламентом журналистской инициативе, теперь можно говорить о легализации проблемы украинской цензуры в СМИ и ее конкретном проявлении – «темниках» на общеевропейском уровне. Николай Томенко убежден, что казавшаяся до сих пор малореальной возможность принятия Верховной Радой законопроектов, разработанных по итогам парламентских слушаний, обретает реальные перспективы. По крайней мере, теперь депутатов будет легче склонить к голосованию за законопроект, в котором дается определение цензуры и предусматривается уголовная ответственность за ее применение.
Выступая на пресс-конференции в Страсбурге, глава парламентского комитета по вопросам СМИ назвал показательным тот факт, что премьер-министр Италии Сильвио Берлускони оказался единственным европейским лидером, который за последнее время согласился на встречу с украинским Президентом. Последний, по мнению Николая Томенко, после страсбургских событий должен отправить в отставку главу своей администрации либо инициировать возбуждение уголовного дела против него по 171-й статье УПК, предусматривающей ответственность за препятствование журналистской деятельности.
Однако никто из обитателей Банковой на рекомендации ПАСЕ пока не отреагировал. Кроме руководителя Главного управления информационной политики. Его гневные заявления, правда, почему-то адресованы Ханне Северинсен, которая, по словам Сергея Васильева, «специально вводит в заблуждение сессию Парламентской ассамблеи Совета Европы, используя недостоверные данные о состоянии дел со свободой слова в Украине». Особенно возмутило Сергея Леонидовича пренебрежение, с которым глава мониторингового комитета отнеслась к его стараниям разубедить Совет Европы в существовании «темников»: «В течение двух месяцев еженедельно ей отсылались пресс-релизы, выходящие из администрации Президента, чтобы она могла убедиться… в принципах общения администрации Президента со СМИ». Г-н Васильев возмущен «однобоким подходом и узко направленной заангажированной позицией относительно ситуации в украинском медиа-пространстве, которая наблюдается в результате принятого ПАСЕ решения». Ему непонятно, почему поверили не ему, не обслуживаемой им власти, а журналистам. Но кому должны верить европейцы после того, как весь мир услышал записи Мельниченко, достоверность которых отрицалась украинскими властями? А после того, как они упорствовали, доказывая непричастность украинских военных к гибели пассажирского авиалайнера? А после печально известного скандала с «Кольчугой»? Доверие – главный принцип, на котором строятся взаимоотношения в Европе.
В пресс-центре Совета Европы можно было встретить немало ярких представителей европейской журналистики. «ЗН» удалось задать несколько вопросов Алексею Венедиктову, главному редактору радио «Эхо Москвы», известному своим критическим отношением к российским властям.
— Алексей, как бы охарактеризовали нынешнее состояние свободы слова в России?
— Ситуация с негосударственными средствами массовой информации существенно ухудшилась. До прихода Владимира Путина к власти центральных телевизионных каналов было шесть, из них четыре — государственные или полугосударственные. Сейчас все шесть контролируются государством. Через «Газпром», через приближенных Путину людей, но государством. Кроме того, было принято несколько законодательных актов, в которых напрямую ущемлялось право журналистов передавать информацию, а потребителю ее получать. В частности, это некоторые статьи в законе о борьбе с терроризмом, статья о гарантиях избирательных прав граждан, это новая редакция закона о выборах, где роль прессы существенно сужается. С точки зрения нынешних властей, пресса должна обслуживать не своих слушателей, а власть. В качестве примера может служить происходившее с нами во время захвата заложников на Дубровке. Нам прямо угрожали закрыть наш интернет-сайт, если мы не уберем оттуда интервью с террористом.
Ситуация для нас достаточно сложная. Я вошел в Индустриальный комитет с тем, чтобы участвовать в выработке нового закона о СМИ. Хотя на встрече с президентом я заявил, что против смены закона. Новый закон обязательно будет хуже.
— Что такое Индустриальный комитет?
— Индустриальный комитет объединяет лидеров медиа-бизнеса — людей с известными именами и фамилиями, которые объединились в частном порядке. Это, скажем так, лоббистская организация по прессе. Туда входят руководители всех телеканалов, крупных радиостанций, газет, издательских домов. Я пошел туда для того, чтобы не стало еще хуже, чем есть. С другой стороны, можно согласиться, что в связи с возникновением угрозы для гражданского населения, вызванной размахом терроризма, мы, журналисты, не знаем, как себя вести. Особенно это касается электронных СМИ, которым новые технологии позволяют сегодня показывать все, что угодно, в прямом эфире и тем самым влиять на события. Влиять на войну, на теракт, на исполнителей теракта, на его жертв. Это нуждается в осмыслении журналистским сообществом. Мне кажется, здесь очень важно, чего пока никак не получается, передвинуть стрелку из законодательной области в область этическую. Я считаю, что это вопрос для дискуссии внутри журналистского сообщества, а не между депутатами, которым легче запретить, выполнить волю властей, силовых служб, чем разумно разобраться в этом.
— Честно говоря, очень сложно представить себе владельцев и руководителей украинских СМИ, ведущих диалог с властями, а не безропотно выполняющих ее указания. Судя по всему, в вопросах свободы слова вы продвинулись гораздо дальше и дышится вам намного легче, чем украинским журналистам.
— Насколько я правильно разбираюсь в ситуации, сложившейся в украинском медиа-пространстве, у нас, действительно, дышится полегче. Наверное, это связано с тем, что когда началась гласность, все-таки она шла из Москвы. Опыт у нас, скажем, на пять лет больше, чем в Украине. У нас есть разные журналистские организации — Союз журналистов, Медиасоюз. Но мы создали лоббистскую организацию влиятельных людей. Это совершенно другое. Вы к этому еще придете. Это владельцы, топ-менеджеры средств массовой информации, которые общаясь с властью не как журналисты, а как капитаны индустрии, продвигают интересы своего бизнеса на рынке. А наш бизнес — это свобода слова. В СМИ, на мой взгляд, очень важен уровень доверия. Здесь зарабатывают на доверии, как ни странно это звучит. Чем больше тебя читают и слушают, чем больше тебе дают рекламы, тем больше ты зарабатываешь. Если тебе не доверяют, ты меньше получаешь рекламы и теряешь в доходах. Вот это понимание привело к тому, что очень разные люди от медиа объединились. И когда президент Путин принял решение наложить вето на поправки, серьезно ущемляющие свободу слова, его впечатлило на самом деле не то, что там юридически нечистые поправки, что они противоречат всем международным канонам, а то, что к нему обратился Индустриальный комитет, куда входит и абсолютно лояльный ему Олег Добродеев, руководитель РТР, и абсолютно нелояльный Алексей Венедиктов. И когда вся медиа-индустрия выступила против, Путин понял, что здесь что-то не так. Я думаю, и ваши предприниматели со временем поймут, что это бизнес, а не только политическое орудие. Потому что без свободы слова нет и бизнеса.
— Скажите, вы ощущаете действенность всего того, что предпринимается здесь, в Совете Европы, в отношении ситуации со свободой слова в вашей стране?
— Конечно. И смысл происходящего заключается в том, что уж коль скоро страна вошла в Совет Европы, она вынуждена брать на себя определенные реальные обязательства. Скажем, приведение своего законодательства в соответствие с некоторыми европейскими стандартами. Ведь закон — это не просто бумажка. По нему могут судить любого из нас. СЕ заставляет, хоть и со скрежетом, но двигаться бывшие советские страны в направлении к европейской демократии, унифицировать подходы к правам человека, это очень важно. Процесс этот очень долгий, и не Кучме с Путиным доводить его до конца. Но движение же есть. К нему надо относиться с учетом фактора времени: не мы, так дети наши пожнут плоды наших усилий.
— Приходилось ли вам сталкиваться с проблемой, когда пытающегося привлечь внимание европейского сообщества к тому или иному болезненному для определенной страны вопросу обвиняют в том, что он наносит ущерб международному имиджу своей родины, вынося сор из избы?
— В этом и есть смысл объединенной Европы — изба у них большая, и сор из нее не выносится, а остается внутри. Надо понять, что Европа — это наша изба, что мы среди своих разбираемся с общими проблемами. И если дело Гонгадзе могло привести к отставке украинского президента, то значит, это не пустячок. Это свойственно депутатам из стран, которые только вступили в Совет Европы, — защищать свою страну. Но им нужно понять, что они здесь не представляют Россию или Лихтенштейн. Они депутаты единого парламента — Парламентской ассамблеи Совета Европы. Они просто переехали в новую квартиру. «Ребята, у вас общая ванная и туалет», — говорят им. «Нет», — говорят они, — «Это наш уголок». «Да от вас же тараканы скоро побегут», — говорят им. — «Давайте что-то делать с этим». Я думаю, это своеобразная детская болезнь Украины и России в Совете Европы. Это пройдет.