После того как восемь посткоммунистических стран в мае 2004 года стали членами Евросоюза, а еще несколько получили перспективу близкого членства, их постсоветские соседи из Украины, Молдовы и Беларуси опять оказались с «неправильной» стороны границы, отгороженные от Европы новым занавесом — теперь уже не железным, а скорее бумажным — по-своему тоже гнетущим и для многих непреодолимым. Они потеряли фактически одно из самых крупных достижений посткоммунистической поры — открытую границу на западе и возможность путешествовать по крайней мере к ближайшим западным соседям без волокитных, дорогих и нередко унизительных виз.
Для людей с «плохой» стороны границы это событие имело два принципиальных аспекта — символический, связанный с определенным идеологическим мессиджем, и практический, связанный с повседневной жизнью, а иногда и выживанием миллионов людей, прежде всего в пограничных районах. В символическом плане новый занавес означал серьезный удар (политический, культурный, психологический) по украинским, молдавским и белорусским «западникам» и, соответственно, по их надеждам на европейскую интеграцию своих стран, их вестернизацию и модернизацию по европейскому, либерально-демократическому образцу. Фактически занавес отрицал европейское будущее Украины, Молдовы и Беларуси и подтвердил их цивилизационную иначесть — их «евразийскость», которая, как известно, на западноевропейском политическом жаргоне означает принадлежность к вроде бы «легитимной» сфере российского влияния и, таким образом, обрекает все эти страны на авторитаризм, неоколониализм и общую цивилизационную отсталость. В практическом же плане новый занавес дал понять, что цивилизационная пропасть между демократической экономически развитой Европой и нищей авторитарной Евразией будет углубляться и что жизнь для восточноевропейских неудачников восточнее занавеса все контрастнее будет отличаться от жизни восточноевропейских счастливчиков по ее западную сторону.
Эти аспекты, впрочем, не остались без внимания евросоюзовских экспертов. В марте 2003 года Еврокомиссия опубликовала меморандум под названием «Расширенная Европа — соседство: новый контекст взаимоотношений с нашими восточными и южными соседями», ставший своеобразной попыткой ответить на вызовы, обусловленные уже неминуемым к тому времени расширением Евросоюза и более чем выгодным появлением непрогнозированной «серой зоны» на востоке. Несмотря на многочисленные недостатки и концептуальную ограниченность документа, он все же очерчивал общие рамки для постоянного сотрудничества с восточными соседями и закладывал основы для дальнейшей разработки соответствующей стратегии. 12 мая 2004 года Европейская комиссия опубликовала эту стратегию под названием «Европейская политика соседства» (ЕПС).
Ее цель, по определению создателей документа, состояла в том, чтобы «разделить с соседними странами все те достижения, которые получает Евросоюз благодаря расширению в плане укрепления стабильности, безопасности и благосостояния», а также чтобы «предотвратить появление новых линий раздела между расширенным Евросоюзом и его соседями, предложив им возможность участия в разнообразных европейских проектах через более тесное сотрудничество в сфере политики, безопасности, экономики и культуры». С этой целью предлагалось определить приоритеты с каждой страной-партнером и включить их в согласованный с данной страной План действий. Сферы сотрудничества, в соответствии с ЕПС, должны охватывать «политический диалог и реформирование, торговлю и меры, которые готовили бы партнера к свободному выходу на внутренний рынок ЕС, вопросы юстиции и внутренних дел, энергии, транспорта, информатики, окружающей среды, научных исследований и инноваций, социальной политики и человеческих контактов».
Как продукт «просвещенного эгоизма», документ, разумеется, уделял значительно больше внимания вопросам безопасности, чем предполагаемым «достижениям», которыми ЕС готов поделиться с соседями, или стимулам, которыми он намерен привлечь соседей к усвоению европейских ценностей и европеизации законодательства. Даже расплывчатое обещание добиваться в отдаленном будущем свободного движения товаров, услуг, капиталов и людей («четыре свободы») и делить с соседями «все, кроме институтов», которое было в марте 2003 года, исчезло в мае 2004-го.
Концептуальные недостатки ЕПС и, соответственно, ограниченность Плана действий, подготовленного Евросоюзом для Украины, стали особенно заметными после оранжевой революции конца 2004 года, давшей шанс Украине на радикальный разрыв с советским прошлым и неосоветской политической практикой. Новое украинское правительство, вне сомнения, проявило значительно большую готовность к политической, экономической, правовой и административной реформам, направленным на демократизацию и модернизацию страны и ее постепенную интеграцию в ЕС и НАТО. Евросоюз, тем не менее, в отличие от НАТО, оказался почти таким же равнодушным к евроинтеграционным стремлениям ющенковской Украины, как и Украины кучмовской. С одной стороны, дали о себе знать внутренние проблемы ЕС, печально известная забюрократизированность его структур и все еще господствующие на Западе москвоцентричные (антиукраинские) предубеждения. А с другой — решительному пересмотру евросоюзовской позиции по отношению к Украине отнюдь не способствовала довольно вялая реформаторская активность и эффективность послереволюционного «оранжевого» правительства.
Можно, конечно, предположить, что новое украинское правительство оказалось бы существенно успешнее и консолидированнее, если бы получило от Евросоюза определенный сигнал относительно перспективы членства — как это случилось практически со всеми балканскими государствами, которые, по сути, ничем не лучше Украины в политическом или экономическом смысле. Похоже, однако, что традиционная украинская неопределенность относительно России и собственной идентичности снова помешала Украине выскочить из евразийского «совка» и получить выразительную перспективу приобщения к «первому миру». Украинцы уже в который раз оказались «нежелательными пасынками» масштабных исторических событий, на этот раз — Великой восточноевропейской революции, которая смела авторитарные режимы на запад от Украины еще в 1989 году, но все же докатилась до Киева с досадным 15-летним опозданием.
Новая украинская власть, хотя и была глубоко разочарована сдержанностью ЕС, все же заняла по отношению к Евросоюзу значительно более прагматичную, по сравнению с предшественниками, позицию. Критикуя европейских политиков за их близорукость и двойные стандарты, украинцы все же пытаются максимально использовать возможности сотрудничества в рамках имеющихся программ и механизмов, несмотря на всю их ограниченность и поверхностность. Иными словами, они пытаются перебросить мяч на поле Евросоюза, последовательно выполняя все требования и предписания, предусмотренные Планом действий, и тем самым показать недостаточность, неадекватность европейской политики по отношению к Украине — в частности на фоне ненамного более близкой к копенгагенским критериям Албании или Боснии и Герцеговины. На сегодня это, похоже, оптимальный выход — настойчиво улучшать имидж страны и лоббировать украинские интересы не только в Брюсселе, но и во всех других европейских столицах с надеждой, что рано или поздно западные дипломаты и политики вынуждены будут изменить взгляд на реформированную и динамичную страну — если она такой когда-нибудь станет.
«Расширенная Европа» без «четырех свобод»
Можно с полной уверенностью утверждать, что политика Евросоюза по отношению к Украине не будет меняться по крайней мере до конца 2007 года, то есть пока не будет выполнен трехлетний План действий. Это, в частности, означает, что украинцам придется самостоятельно справляться с негативными последствиями расширения ЕС и использовать некоторые положительные аспекты этого расширения в рамках имеющейся Европейской политики соседства.
Как уже отмечалось, эта политика не содержит никаких упоминаний о «четырех свободах», которые первоначально очерчивались в Меморандуме «Расширенная Европа» как долгосрочная цель для стран-соседей. Амбициозная цель — разделять с соседями «все, кроме институтов», задекларированная в марте 2003 года, исчезла в мае 2004-го из окончательной версии документа и, разумеется, не проявилась ни единым намеком в следующем Плане действий.
Среди всех «четырех свобод» свободное движение людей является наименее достижимой целью для соседей ЕС и самой нежелательной уступкой для членов Евросоюза. С одной стороны, все более интенсивное движение товаров, услуг и капиталов в глобализированной экономике требует такого же движения людей — хотя бы с учетом требования экономической конкурентоспособности. А с другой стороны, именно эта «четвертая свобода» более всего противоречит протекционистским основам государства общего благосостояния (welfare state) и закономерно вызывает сопротивление всех обществ «первого мира», обеспокоенных возможной потерей большинства социальных привилегий в условиях настоящей свободной рыночной конкуренции со значительно более дешевой чужеземной рабочей силой. Проблему еще больше усложняет международный терроризм, что в некоторой мере ставит страны Запада в ситуацию необъявленной войны и побуждает к чрезвычайным мерам.
Поэтому любые предложения смягчить визовый режим с соседями и ослабить пограничный контроль вызывают в странах ЕС понятные опасения стремительного роста нелегальной миграции, трансграничной преступности и международного терроризма. На фоне этих настроений в странах ЕС получают все большую поддержку праворадикальные и популистские партии, выступающие с антииммигрантских, часто ксенофобских позиций. Таким образом, вопросы юстиции и внутренних дел (ЮВД), в частности те, которые касаются пограничного контроля, становятся для европейцев главной политической проблемой: «Меры по укреплению границ, — сетуют турецкие эксперты, — определенно преобладают над мерами, которые должны обеспечивать свободное движение людей».
А между тем только возможность свободного передвижения людей в отдаленной перспективе может служить достаточным стимулом для стран-соседей сотрудничать с ЕС в решении целого ряда вопросов безопасности, которые для них гораздо менее актуальны, чем для членов ЕС. Именно эта возможность (или, чаще, невозможность) свободного передвижения затрагивает жизнь многих людей наиболее очевидным образом, давая им ощущение включенности и принадлежности или, наоборот, исключительности и сегрегированности и нередко оказываясь в этом втором случае фактором куда более травматическим — психологически, культурно и политически, — чем разнообразные экономические трудности.
Поэтому абсолютно неправомерно вычеркивать эту «четвертую свободу» из официальных документов Евросоюза как цель слишком отдаленную, несвоевременную или, возможно, вообще недосягаемую и утопическую. Едва ли не самым большим недостатком ЕПС является сведение перспективы свободного передвижения людей к расплывчатому обещанию «рассмотреть возможность смягчения визового режима» и частично модифицировать свое законодательство, чтобы наконец «жители приграничных районов могли поддерживать традиционные контакты, не сталкиваясь с чрезмерными административными препятствиями».
Несомненно, соображения безопасности, которыми прежде всего руководствуются члены Евросоюза, вполне оправданны, и все необходимые технические, правовые, политические и прочие мероприятия действительно должны быть воплощены в жизнь, прежде чем ЕС сможет перейти к смягчению, а тем более отмене визового режима. Но, тем не менее, именно это — свободное передвижение людей — должно быть задекларировано как конечная цель ЕПС, и все необходимые критерии и показатели на дорожной карте к этой цели должны быть четко и недвусмысленно очерчены.
Реальные и воображаемые угрозы
Кроме ряда сугубо технических проблем («дырявой» границы на Востоке, гиперкоррумпированности и ненадежности правоохранительных органов, пограничной, таможенной и других государственных служб) есть еще одна проблема, существенным образом усложняющая реализацию ЕПС в целом и промоушн свободного передвижения людей в частности. Эта проблема, как это ни парадоксально, абсолютно не упоминается ни в ЕПС, ни в плане действий. Примерно ее можно обрисовать как проблему формирования общественного мнения, в частности средств и способов освещения таких деликатных тем, как международная миграция и пограничный контроль и безопасность.
Сенсационный подход, доминирующий в большинстве средств массовой информации, формирует общественное мнение и подпитывает карикатурные представления о толпах нищих восточноевропейцев, якобы только и выжидающих на всех границах, как бы проскользнуть в западноевропейский эдем и приобщиться к тамошней «системе социального обеспечения, в которую они не сделали никакого вклада и на которую не имеют никакого права». Недостаток надежной статистики и беспристрастной информации способствует ксенофобскому мифотворчеству, оперирующему фантастическими цифрами вроде того, что 5—7 миллионов украинцев будто бы работают за границей или что 30—50% населения Украины хочет эмигрировать. Мифы подпитываются тенденциозными репортажами наподобие алармистских писаний, буквально переполнивших международные масс-медиа, например, в преддверии большого расширения ЕС на Восток.
«Дорогуск, Польша. — Главное сообщение, переданное пограничным постом, охраняющим поросшие густым лесом берега реки Буг, звучит ныне так: «Польша — готова!»
В безупречно чистой комнате — пирамида курносых «Главберитов», польской версии знаменитого автомата «УЗИ». На стеллажах — 9-миллиметровые пистолеты, ящики с пулями, два пулемета и прибор ночного видения в зеленом брезентовом футляре.
Во дворе — «Лендровер», мотоциклы и две собаки, наученные находить следы в лесу. А еще — невидимые, однако тоже готовые охранять этот участок 327-мильной границы между Польшей и Украиной снегомобили, вертолет и патрульный самолет...
«Кое-кто в Европе считает, что орды нелегальных мигрантов выжидают за нашей границей и что наш контроль недостаточно эффективен, — говорит Ян Турчинский, представитель Польши на переговорах с Евросоюзом».
Отрывок взят из уважаемой газеты «Нью-Йорк таймс» и иллюстрирует, к сожалению, типичный подход к освещению этой проблематики — достаточно для сравнения взглянуть на подобную статью в британской газете «Обсервер», состряпанную явно по тому же рецепту:
«Приближается великий Майский День на самом краешке европейской (sіс!) окраины... Здесь, в небольшом селе Городло, расположен самый восточный пункт новой 2400-мильной границы Европейского Союза...
Весна пришла в небольшой парк в Городле и в бар «Воробей», куда Дарэк и Моника вернулись из Варшавы, надеясь, что граница будет теперь означать новый бизнес. «Еще сорок полицейских прибывает в наше село, — говорит Моника. — В дополнение к тем двум, которые уже есть. И это не считая пограничников».
«Они будут гонять украинцев, — говорит Януш, владелец мини-маркета. — Поскольку украинцы переправляют контрабандные сигареты и продают их по два злотых. А мы должны продавать по пять. Теперь люди будут вынуждены идти к нам за куревом».
Граница нового ЕС одновременно и «пористая» и жесткая. Вдоль реки, по требованию Брюсселя, построено то, что кое-кто здесь называет «бархатным занавесом», — ряд новых пограничных постов с тысячами вооруженных новобранцев».
Мало кто из читателей таких репортажей сможет поверить, что человекоподобные существа на Востоке в основной своей массе поглощены совсем иными заботами, а не контрабандой сигарет и состязаниями с европейскими собаками, вертолетами и «Лендроверами». Большинство из этих существ умеют читать и писать, имеют работу, семью, жилье и вовсе не стремятся эмигрировать на благословенный Запад, как это представляется его самодовольным жителям.
Честная и ответственная журналистика, разумеется, избегает такого колониального пренебрежения к восточным «варварам», стараясь подавать сбалансированную информацию о регионе, несмотря на то, что любителей бульварных сенсаций она вряд ли заинтересует. Едва ли не самым лучшим примером в этом аспекте являются польские масс-медиа, не избегающие острых проблем и в польско-украинских отношениях, и в украинской внутренней политике, но не боящиеся сказать и добрые слова там, где следует: и о трудолюбии украинских сезонных рабочих (даже если это нелегалы), и о прилежности украинских учителей в отдаленных польских селах, куда польские преподаватели иностранных языков или других предметов едут без особой охоты; а главное — они не редуцируют чужаков с Востока до карикатурных образов из «Обсервера» и «Нью-Йорк таймс», поскольку понимают, наверное, что соседство — это не только погоня за украинцами с польской версией автомата «УЗИ» и умными собаками.
«Украинский турист — весьма желанный гость в Польше, — утверждает польское высокое должностное лицо на первой программе национального радио. — Сегодня у нас почти два миллиона туристов из Украины — туристов, приезжающих к нам прежде всего отдыхать. Это довольно зажиточные люди, оставляющие не так уж и мало денег в Польше. Закопане и весь юг Польши в значительной мере живет сейчас с украинских туристов. Еще чаще они посещают польское побережье, Труймясто».
В противоположность сенсационным журналистским заметкам, серьезные исследования показывают, что только 6% опрошенных граждан Украины высказывают желание эмигрировать и только 13% имеют действующие международные паспорта, — цифра, никак не указывающая на массовый исход из обнищавшей страны. Собственно, и само понятие бедности в Украине довольно относительное (по сравнению с Африкой или, скажем, Южной Азией). Номинальная среднемесячная зарплата в Украине составляет сегодня 700 гривен (140 долларов), однако в перерасчете на реальную покупательную способность она в пять раз выше. Практически это означает, что житель Киева, зарабатывающий две-три тысячи гривен в месяц, имеет более-менее такой же уровень жизни, как и житель Лондона или Нью-Йорка, зарабатывающий в месяц две-три тысячи долларов. Итак, неудивительно, что Киев сам является довольно мощным магнитом для трудовых мигрантов — как со всей Украины, так и из-за границы, прежде всего из Азии. В сущности, столица играет роль буфера, существенным образом смягчающего миграционное давление с Украины на Запад. При относительно высоких зарплатах и почти нулевой безработице, лишь 2% опрошенных киевлян проявляют заинтересованность в работе за границей — но почти исключительно в работе легальной и квалифицированной.
Вообще-то можно с уверенностью утверждать, что украинская миграционная «угроза» в значительной степени преувеличена. На самом деле, как показывают авторитетные исследования, сегодня только миллион или максимум два миллиона украинцев работают за границей — легально и нелегально (см. Joanna Konieczna, Unia i Rosja. Warszawa, 2004). Почти половина из них (41—45%) работают в России, примерно 18% — в Польше и 11% — в Чехии. Во всех этих случаях кроме более высоких заработков важной является также географическая близость и, самое главное, языково-культурная родственность, которая позволяет мигрантам значительно легче адаптироваться здесь, чем, скажем, в географически близкой и довольно доступной (учитывая мягкий визовый режим) Венгрии. Хотя зарплаты на Западе существенным образом выше, чем в славянских странах, украинских «заробитчан» там существенно меньше. По оценкам специалистов, 11% украинский гастарбайтеров работают в Италии, 9% — в Германии, по 7% — в Португалии и Испании. В абсолютных цифрах это означает примерно от ста до двухсот тысяч украинцев в каждой стране.
Практически все они тяжело работают, а не сидят на помощи для безработных, многодетных и иных западных социальных выплатах. Большинство из них не планируют эмигрировать навсегда, они преимущественно возвращаются назад в Украину к своим семьям с заработанными деньгами, которые вкладывают в строительство собственных домов, образование детей, мелкий бизнес. Ну а те, кто все-таки остается за границей навсегда, как правило, интегрируются в местное общество, то есть не создают этнические гетто, не паразитируют на социальной помощи, не поддаются религиозному фундаментализму и не сотрудничают с «Аль-Каидой». Как это ни курьезно, но именно страны, где украинских «заробитчан» больше всего, опасаются наплыва украинских мигрантов меньше, чем страны, где их почти нет. Примечательно, что именно Польша, Италия, Испания, Португалия решили легализовать украинских нелегальных рабочих и заключить соглашение с украинским правительством, которое бы регулировало трудоустройство украинцев (преимущественно сезонное) и возвращение на родину.
Ксенофобия — это прежде всего биологическое, а не социальное явление. Она порождена естественным инстинктом, контролируемым и подавляемым определенными социальными механизмами (через образование, культуру), или наоборот — инициируемым и эксплуатируемым определенными популистскими идеологиями и политическими силами. Второй подход, разумеется, более простой, так что популистские масс-медиа и узкоглядные политики постоянно испытывают соблазн использовать примитивный инстинкт — делая, например, пропагандистское чучело из демонизированного «польского сантехника», якобы отнимающего работу у трудолюбивых французов, или демагогически раздувая скандал по поводу вроде бы «слишком мягкого» визового режима, что, как утверждают, помогло десяткам украинских проституток и прочим уголовным элементам попасть в Германию в 1999—2001 годах. Хотя на самом деле в то же время десяткам украинских профессионалов — журналистам, писателям, научным работникам, бизнесменам — было отказано в немецкой визе: выразительный знак того, что реальной проблемой была не мифическая «мягкость» визового режима, а, скорее всего, масштабная коррупция в немецком консульстве в Киеве с участием его украинских и немецких сотрудников.
Безусловно, изменить господствующий публичный дискурс нелегко, но все же проблему следует признать и попытаться установить в ее обсуждении хотя бы какой-то уровень политической корректности и профессиональной ответственности — и со стороны журналистов, и со стороны экспертов, и со стороны политиков и членов правительства, и, конечно, со стороны публичных интеллектуалов. Иначе не только ЕПС, но и вся международная политика будет определяться прежде всего популистскими и ксенофобскими настроениями.
Преодоление стереотипов
Если украинское правительство действительно желает добиться от ЕС упрощения, а со временем и отмены визового режима для своих граждан, оно должно решить еще две чрезвычайно сложные задачи в сфере связей с общественностью, public relations. Во-первых, оно должно убедить самих украинцев в необходимости некоторых непопулярных мер, особенно на восточной границе, и объяснить, что вознаграждение за это вряд ли будет прямым и незамедлительным. А во-вторых, оно должно убедить общественность ЕС, что в Украине действительно осуществляются энергичные реформы, что их результаты все заметнее и что устаревшие антиукраинские стереотипы, глубоко укоренившиеся на Западе, должны быть решительно пересмотрены.
Первую задачу целесообразно выполнять в рамках более широкого проекта — преодоления раскола между более или менее русифицированными-советизированными частями страны, возникшего исторически и опасно углубившегося в последние годы вследствие безответственных политических манипуляций. Последние президентские (2004) и парламентские (2006) выборы в Украине оказались особенно деструктивными с этой точки зрения, поскольку олигархические кланы старались сохранить традиционное доминирование хотя бы на востоке и юге страны, эксплуатируя глубоко укоренившиеся там советофильские настроения и антизападные, антиамериканские, «антинационалистические» (имплицитно украинофобские) стереотипы. И хотя в обоих случаях прозападные кандидаты и партии одержали победу, все опросы общественного мнения свидетельствуют, что большинство населения Украины не хочет вступления в НАТО и весьма значительная часть выступает против вступления в ЕС. При этом очень большой процент опрошенных не может определиться — 28% не имеют четкого представления об ЕС и 36% — о НАТO. Это, безусловно, указывает на недостаток информации относительно обеих организаций.
Примечательно, что 41% опрошенных не смогли ответить на вопрос «Какая соседняя страна, по вашему мнению, является крупнейшим источником международной преступности и контрабанды в Украину?». Среди респондентов 26% сказали, что это Турция (угроза очень преувеличена), 28% назвали Россию (угроза сильно недооценена).
Затяжное и чрезвычайно агрессивное антизападное промывание мозгов, безусловно, сказалось на характере мышления многих украинцев, но так и не сделало его принципиально антизападным — как в России. Большое количество неопределившихся свидетельствует о том, что прозападные настроения в Украине могут существенным образом усилиться, если только люди получат более широкую, подробную, объективную информацию об ЕС и НАТО. Эффективность информационных кампаний среди населения может существенным образом повыситься за счет преимущественно прозападных настроений в среде украинских элит — политиков, предпринимателей, военных, журналистов, активистов неправительственных организаций — всех тех, кто лучше проинформирован и способен, в свою очередь, формировать общественное мнение. Так, например, если среди опрошенных представителей «элит» 88% считают недемаркированную, практически незащищенную границу с Россией прежде всего угрозой национальной безопасности, то среди общей публики 60% опрошенных считают такую границу прежде всего олицетворением «особых отношений между Украиной и Россией».
Значительное различие между прозападными настроениями украинских демократических элит и довольно зыбкими и невыразительными настроениями граждан явно обусловлено нехваткой коммуникации между обеими группами, заблокированной прежним олигархическим правительством. В данный момент, после смены власти, мыслительная вестернизация общества не только желательна, но и возможна. Она, тем не менее, не произойдет автоматически. Во-первых, российско-советские антизападные стереотипы глубоко укоренились в определенных группах общества и вряд ли могут быть легко нейтрализованы, особенно если этому существенно препятствуют контроверсионные действия некоторых членов НАТО — вроде бомбежки Югославии или американского вторжения в Ирак без согласия Совета Безопасности ООН. Во-вторых, новое украинское правительство не может прибегнуть к пропагандистским методам своих предшественников, которые не брезговали цензурой и самой бесстыдной клеветой на своих оппонентов. Демократическая власть должна проводить намного более тонкую и продуманную информационную политику. Ее успех зависит от эффективного сотрудничества с неправительственными организациями и независимыми массмедиа. И в-третьих, украинские западники должны все время учитывать и энергично противодействовать мощным, преимущественно антизападным, российским массмедиа, до сих пор остаются для многих украинцев главным, если не единственным, источником очень тенденциозной информации.
На международном уровне украинское правительство должно не только максимально задействовать свои дипломатические ресурсы, но и постараться привлечь к украинской проблематике внимание национальных и международных неправительственных организаций, ученых, публичных интеллектуалов, знаменитостей, всех, чей голос может быть важен в публичной дискуссии и (ре)формировании общественного мнения.
Пропагандистские усилия следует сосредоточить на решении трех основных задач. Во-первых, украинцы должны четко отмежеваться от России — как на практическом, так и на символическом уровне. Господство российских исторических мифов на Западе делает политику большинства западноевропейских стран относительно Украины неадекватной, оторванной от действительности, неоправданно москвоцентричной и имплицитно антиукраинской. Пока Украина и Беларусь будут находиться в тени «большой России» как ее исторические «обломки», обреченные на «воссоединение» (как Гонконг и Тайвань относительно «большого Китая»), никто в западноевропейских столицах не будет воспринимать их как полноценных международных игроков и не будет поддерживать их вступление в ЕС и НАТО без согласия московского «хозяина» — какими бы успешными они ни были в достижении копенгагенских или любых других критериев.
Во-вторых, украинцы спокойно, но настойчиво должны работать на новый имидж своей страны, показывая достижения и опровергая стереотипы. Время осознать, что «мир сочувствует не тем, кого бьют» (как говорил Борис Гринченко), а тем, «кто отбивается». Иными словами, помогают не тем, кто в беде и безысходности, а тем, кто знает выход из трудной ситуации, кто отчаянно борется и нуждается только в незначительной помощи, чтобы скорее трудности преодолеть (неожиданно благосклонное отношение Евросоюза к Украине во время оранжевой революции скорее подтверждает это правило). Все достижения на пути реформ следует научиться умело показывать, все стереотипы — убедительно опровергать. При эффективно налаженных общественных связях по международным медиа не должны гулять «сенсации» о пяти-семи миллионах украинских нелегалов, якобы работающих за границей (реальная цифра колеблется между миллионом и двумя); или о том, что многие из них причастны к уголовной деятельности (реально уровень преступности среди украинских иммигрантов существенно ниже, чем среди местных жителей); или о том, что Украина представляет серьезную угрозу в плане миграции (реально украинские переселенцы составляют примерно полпроцента заезжих в «старую» ЕС).
И в-третьих, немалые дипломатические усилия на международном уровне должны быть приложены к решению вопроса границ и реадмиссии с Россией. В обоих случаях нужно позаботиться об интернационализации проблемы, поскольку она касается не только украинской, но и европейской безопасности.
Конечно, все эти дипломатические и пропагандистские усилия будут иметь смысл лишь в том случае, если они будут сопровождаться успешными внутренними реформами. Прежняя украинская власть серьезно скомпрометировала имидж страны, демонстрируя огромный разрыв между словами и делами, между проевропейскими декларациями и неосоветским политическим поведением. Это вызвало в западноевропейских столицах пресловутую «усталость от Украины» (Ukraine fatigue) и свело международное доверие к украинскому правительству и, имплицитно, к украинской нации почти к нулю. Оранжевая революция вернула часть доверия к Украине, однако это доверие следует подтвердить дальнейшими поступками. Но и уместные слова могут помочь в промоушене уже сделанных шагов и в облегчении предстоящих.
План действий:
от смягчения до отмены визового режима?
Хотя Европейский Союз и убрал какие-либо упоминания о «четырех свободах» из окончательного текста ЕПС, расплывчатое обещание «изучить возможности смягчения визового режима» в случае эффективного выполнения другой стороной соответствующих условий может считаться первым шагом в сторону обеспечения свободного передвижения людей, предусмотренных ранее меморандумом «Расширенная Европа». План действий Украина — ЕС, принятый в феврале 2005 года, содержит более конкретные формулировки по этому поводу.
На переговорах, которые должны быть проведены между Украиной и ЕС перед их следующим саммитом, следует рассмотреть возможности относительно того, каким образом и в каких правовых рамках можно смягчить визовый режим — при условии строгого выполнения требований безопасности. С этой точки зрения прогресс в текущих переговорах между Украиной и ЕС относительно соглашения о реадмиссии будет иметь ключевое значение. Евросоюз и в дальнейшем будет помогать Украине выполнять План действий в сфере юстиции и внутренних дел.
Понятно, что внутренняя безопасность ЕС является ключевым условием любых переговоров о смягчении визового режима с третьими странами. Соглашения о реадмиссии, то есть возвращении нелегалов, является их центральной — необходимой, хотя и недостаточной — частью. Каждая страна, желающая добиться от ЕС отмены визового режима для своих граждан, должна выполнить также целый ряд других требований.
Во-первых, она должна быть политически и экономически стабильной, то есть не генерировать значительное количество трудовых мигрантов, а тем более — политических беженцев. Во-вторых, она должна иметь эффективный пограничный контроль и надежную визовую систему, а также достаточные технические возможности для недопущения на свою территорию нежелательных граждан и предотвращения их транзита в ЕС. В-третьих, ее правовая система должна быть достаточно эффективной, чтобы противодействовать нелегальной миграции и в то же время справляться с беженцами и просящими политического убежища. В-четвертых, она должна располагать достаточными административными возможностями, чтобы обеспечить выполнение соответствующих законов и правил, не допуская их саботажа или обхода с помощью широкомасштабной коррупции. И в-пятых, такая страна должна обратить особое внимание на «выстраивание доверия» с Евросоюзом, поскольку смягчение, а тем более отмена визового режима зависит не только от перечисленных выше технических вопросов, но и от взаимодоверия между лидерами страны и Евросоюза. Как показывает опыт большинства восточноевропейских государств, это в большой степени политическое решение. Ни одно из них не подписывало соглашение о реадмиссии, пока не начались переговоры об их вступлении в ЕС. Тем не менее все они энергично воплощали хорошо продуманную национальную стратегию, направленную на освобождение своих граждан от визовых требований, и все они уделяли значительное внимание личным контактам с европейскими лидерами и информированию их о своих усилиях и достигнутых результатах.
Конечно, опыт восточноевропейских стран имеет для Украины ограниченное значение по целому ряду причин, в частности потому, что, по мнению экспертов, «к сожалению для Украины, ситуация складывается таким образом, что каждая новая страна, стремящаяся вступить в ЕС, будет оцениваться по более высоким критериям, чем ее предшественницы, только что вступившие в Евросоюз».
Это не означает, что все усилия бесплодны. Это означает только, что Украине теперь придется осуществлять намного более активную, гибкую и продуманную политику, чтобы достичь всего того, чего достигли ее восточноевропейские соседи при содействии и поддержке Евросоюза.