Автоматные очереди разрывали тишину полярной карельской ночи. Во тьме лесотундры замерзала стекающая кровь, стыли трупы "врагов народа" в траншеях братских могил... Среди 1111 убитых 3 ноября 1937-го был и Николай Зеров, поэт-неоклассик "Расстрелянного Возрождения".
Через восемьдесят лет...
Ныне репрессии уже стали тем, что никогда не должно повториться, чем-то наподобие крепостничества или Холокоста. Массовые репрессии канули в Лету - нет, не потому, что это жестоко, это просто нерационально...
Уважаемые граждане свободной и независимой, у нас демократия, свобода слова, поэтому отрывайтесь на полную! За это уже не впаяют "вышку" или "четвертак". Кому не хватает пространства на кухнях и музыкальных фестивалях - добро пожаловать высказаться в Интернете или на полосах печатных изданий! А самые пылкие признания Украина принимает в окопах на востоке страны, в котлах, которых, как "мы утверждали и доказали", конечно же, "не было". Выражения патриотизма или недовольства являются клапаном общественной агрессии, поэтому сообразительная власть предусмотрительно дает возможность кричать и голосовать, чтобы не пережать пружины народного гнева. Отдыхай, инквизиция! Позволить говорить почти все - намного эффективнее, чем открывать охоту на ведьм. Правда - как весенняя вода, все равно найдет путь, наперекор многочисленным порогам и плотинам. Морить читателя словесной жаждой - дело неблагодарное: пусть он лучше захлебывается наводнением информационного потока, гремучей смесью артезианских источников и канализационных стоков.
Сэкономив на кольце колбасы или чашке кофе, купите сборник Зерова "Камена" или же двухтомник его произведений. Инфляция, однако: раньше за запрещенную литературу расплачивались свободой. А теперь - никакой потребности прибегать к рукописному "самиздату", никакого риска потерять работу, а то и внепланово посетить Магадан или Соловки. С витрин книжных магазинов беззаботно смотрят разукрашенные типографским шрифтом переплеты. Но почему тогда столетние дедушки-сонеты вещают из-под них "про наші підлі і скупі часи"?
"Лукавий наймите, а де ж доробок твій?"
Ранняя поэзия Зерова - как молодое вино. Юношеские произведения полны разнообразием стихотворных размеров: от пьянящей рифмы дактиля до игривой разнузданности верлибра. Тематика тоже разноцветная. Плач забитого "на смерть важкими книжками" студента Университета святого Владимира, у которого "все відняли (...) заліки й іспити", когда он, "як пугало чорне, мерзенне", созерцает "аж двадцять нечитаних глав" античного историка Фукидида. Восхищение девичьей красотой (как же парню без этого). Самоироничное обращение "к тифу моєму". Целая симфония пейзажных, фольклорных, исторических мотивов...
В начале 1920-х поэт формирует свой стиль, отбрасывая эмоции, пустословие и накопление эпитетов: так винодел, оставляя в погребе выдержанные благородные напитки, выливает в помои неудачную бражку, так скульптор безжалостно отсекает от камня лишнее. Ненадолго выглянули в мир запрещенные со временем сборники "Сонети і елегії" (1922) и "Камена" (1924). Избегая "надривних сліз", "плиткої гістерії", "сентиментальної кваші", Николай Зеров внимательно вырезает "ясну, дзвінку закінченість сонета", густо наполненного классическими античными мотивами, иногда вплетая мифологию египетскую и шумерскую или обращаясь к Библии и Корану. А рядом - молниеносно срисованные пейзажи Киева, Чернигова, Херсона, а также Крыма и Донбасса.
У литературы, как у пирамиды или горы, есть вершина и подножие: на каждого художника найдется непременно около десятка ремесленников, на жемчужину "украинского Возрождения" - несколько сборников рифмованных опусов. Разгул низкопробной поэзии вызывает манифесты мастера о том, что колесницу муз не годится запрягать первой попавшейся лошадью - только Пегасом, откормленным на хорошем лугу, "а то не вивезе, загрузне неборак" (цикл "Ars Poetica" и пьеса "Неокласичний марш"). "Ми надто різьбимо скупі слова, прихильники мистецтва рівноваги", - сознается Зеров. И гордо добавляет: "Ми - неокласики!", противопоставляя себя любительским литературным организациям: дескать, "Плуг" пишет для села, а "Гарт" - для города, а виходить ні к селу, ні к городу".
Авторская поэзия составляет, может, десятую часть произведений Николая Константиновича: основными его занятиями были перевод (с латыни, английского, немецкого, французского, итальянского, польского, белорусского, русского) и литературная критика. И хорошо бы ограничиться анализом творчества Франко или Котляревского - да нет, неосмотрительно комментирует сборники современников. Тычина, по мнению Зерова, после Октябрьской революции "зрозумів неминучість нової доби і схилився перед її залізною конечністю". Опасности для себя в подобных высказываниях Зеров не видел - или, может, сознательно ее игнорировал?
"Ще не покаявся? Не виправився ти?"
"Черная полоса" началась для Николая Константиновича в 1926 году с запрета его деятельности как поэта и литературного критика. Арест Рыльского (почти год "неба в клеточку" "помог" Максиму Тадеевичу "завязать" с неоклассическими экспериментами и взяться за воспевание "гірського орла" Джугашвили), самоубийство Хвылевого... Осенью 1934-го Зерова лишили права преподавать в Киевском институте народного образования (так тогда назывался Университет имени Тараса Шевченко). Поэтому после смерти сына от скарлатины он уехал в Москву.
От классических форм сонета поэт не отходит, а вот содержание дополняется нотками отчаяния, надежды, усталости "од ницих душ, підступства і тривоги". Поэзия посвящается бездарным критикам и сексотам - "incognito", расплодившимся "у безліч екземплярах": иногда явным образом, даже называя фамилии, иногда аллегориями из "темного ряду євангельських історій".
Стихи наполняются то ли предчувствием "немилосердно ранньої могили", то ожиданиями, что "заграє, зацвіте надії тло зелене". Реальностью стали арест в апреле 1935-го, вынужденное "чистосердечное признание", соловецкие бараки и кельи и, наконец, "зеленая миля" вместо "зеленого фона".
Даже за решеткой Николай Зеров не оставляет литературный труд - втайне отправлял переводы "на волю" в письмах. Один из последних - перевод сонета "Поэту" Пушкина: "Ти сам свій вищий суд, сам найсуворіше ти свій цінуєш труд. (...) Хай же люд його ганьбить і на вівтар плює, де твій огонь горить..."
Огонь неоклассицизма не угас: "Камена" переиздана в 1990 году, и зеровским музам сейчас разрешено без запретов летать. Если мы сами не подрежем им крылья.