Таня Назаренко родилась в маленьком городке Знаменка. И если бы не способность к математике, скорее всего, прожила бы там всю жизнь.
Но в восьмом классе Таня переехала в Киев, в специализированный лицей, и впервые обнаружила, что подростковые проблемы очень неплохо решаются с помощью школьных психологов. В Знаменке такого не было, и это стало для нее настоящим открытием.
Можно, конечно, соврать, что именно в этот момент она и решила стать психологом. Но это будет неправдой. Таня, как девушка настойчивая, упорно шла к поставленной цели, и после школы поступила на механико-математический факультет университета. Правда, уже в процессе учебы поняла, что ей гораздо больше нравится работать не с цифрами и функциями, а с живыми людьми. Система "человек-человек" была для нее самой близкой изо всех существующих. Поэтому сразу после окончания учебы получила второе образование. Психолога.
До Майдана самой большой ее мечтой было, чтобы психологи были доступны не только в крупных городах, но и в каждом отдаленном уголке страны. Например, в родной Знаменке.
На Майдане мечтать уже было некогда. Надо было встраиваться в рывками меняющуюся реальность, пытаться применить на практике все знания, которые есть, и очень быстро научиться новым методам. Психологи были одними из первых, кто объединился и наладил работу буквально в первые дни протестов. Как и многое в те дни, все решил один пост в Фейсбуке от кого-то из Таниных коллег: "А давайте соберемся и устроим дежурство".
30 ноября первые психологи уже вышли на дежурство. Расписание составилось достаточно быстро, контакты с остальными службами тоже наладились моментально.
Медицинской службе понадобилось совсем немного времени для того, чтобы понять: головные боли, давление, сердечные приступы и слабость зачастую не имели никакого отношения к болезням, а были чистой психосоматикой, реакцией нормальных организмов на ненормальную внешнюю среду. Медики перенаправляли таких пациентов к психологам, и те вполне успешно справлялись. Во всяком случае, на первом этапе особых проблем не возникало.
Да, люди были взвинчены. Да, Майдан, как и любое место массового скопления людей, как магнитом, притягивал людей с психическими расстройствами. Но тут важно было выявить тех, кому нужна квалифицированная помощь психиатра, и не пытаться помочь разговорами. С остальными вполне можно было справиться. Нередко простой доверительной беседы хватало, чтобы вывести человека из адреналинового стресса и вернуть в нормальное состояние.
Зачастую приходилось "работать" не с одним человеком, а с целыми группами. Это было сложнее. Например, в январе, когда уже вовсю пылала "Груша", и появились не первые раненые, а первые смерти, Таня под баррикадой возле стадиона встретила достаточно агрессивно настроенную группу ребят с Майдана, тащивших куда-то молодого парня. Как оказалось, юноша нацепил немецкую каску с надписью "СС" и, забравшись на баррикаду, орал в сторону Беркута "Хайль Гитлер". Провокаторов никто не любил. Но и с милицией нормальных контактов уже не было. Поэтому сдавать таких персонажей было некому, а при взвинченных нервах вполне могло дойти и до самосуда. Минут сорок Таня успокаивала ребят, понимая, что помощь нужна не перепуганному и не вполне трезвому провокатору, а тем, кто сгоряча натворит дел, а остыв, не будет знать, что с этим делать.
Никто не знал, какими методами справляться с большими группами людей. Кризисную психологию в нашей стране никто толком не изучал. Мирная страна, не участвовавшая ни в каких войнах, не знавшая долгие десятилетия никаких серьезных потрясений, не готовила специалистов по травме. А уж по массовой травме - тем более. Поэтому многие методы приходилось нащупывать по ходу работы. Если бы не помощь зарубежных коллег, справляться было бы гораздо сложнее. Но буквально в первые недели начали приезжать коллеги из Грузии, Словакии, Израиля и учить тому, что умеют сами.
Конечно, не обошлось и без курьезов. Одна из тренеров на полном серьезе рассказывала, как можно снять стресс при помощи массажа ног. А психологи, уже успевшие побывать в паре крупных столкновений, живо представляли себе процесс массажа ног в условиях ночных дежурств, в медпункте Дома профсоюзов или прямо на горящих баррикадах.
Многое из того, о чем рассказывали и чему учили, пригодилось не в этот день. И даже не через несколько месяцев. Многие вещи приходилось принимать на веру и запоминать на будущее. Например, один американский психолог, работавший с пострадавшими и волонтерами во время наводнения в Нью-Орлеане, дал огромный пласт материала о теории волонтерства. В те зимние месяцы волонтерство как массовое явление лишь начинало набирать обороты. И никто не представлял, что спустя достаточно короткое время волонтерам тоже понадобится помощь. В том числе тем волонтерам, которые оказывают психологическую помощь. Его рассказы дали возможность понять зарождающиеся процессы и хотя бы попытаться подготовиться к следующему этапу - когда наступит откат и выгорание.
Чуть позже, уже с началом военных действий, при поддержке посольства Израиля, целую серию тренингов провели израильские психологи. Вообще ситуация, в которой оказалась Украина с началом войны, очень напоминала ту, в которой долгие годы живет Израиль. Там психологи - военнообязанные, и умеют работать как с военными и их семьями, так и с мирным населением во время войны.
Благодаря помощи иностранных коллег за считанные месяцы группа психологов-энтузиастов превратилась в хорошо налаженную Кризисную психологическую службу, ныне охватывающую уже практически всю территорию Украины. Психологи, которые в начале Майдана жадно перенимали чужой опыт и пробовали все новые и новые методики, к весне 2014 года уже сами учили коллег. Но это было позже…
…Февраль 2014-го. Самые горячие дни Майдана. 18-го с самого утра в воздухе отчетливо висит предчувствие близкой развязки. Солнечный, неожиданно теплый день. Сотни, уходящие вверх по Институтской, навстречу солнцу. Множество флагов. Дым от шин на Грушевского и бесконечный гимн - отовсюду. Буквально пару часов спустя, сверху, из Мариинского парка, начинают нести раненых. Разных. Много. С огнестрелом. С выбитыми глазами. С травмами черепа. В медпункте Жовтневого не хватает людей. Таня вместе с медиками пытается хоть как-то структурировать творящийся вокруг хаос. Забегает охрана: "Мы баррикадируемся". Через десять минут: "Эвакуируемся". Через пять становится понятно, что и эвакуироваться уже поздно - штурмуют. Кого смогли - вывели через черный ход к Профсоюзам, где уже развернули хирургию. Несколько человек, в том числе и Таня, остались в Жовтневом, хотя там уже вовсю хозяйничал "Беркут". Все понимали, что если будет контратака, раненых понесут сюда. И надо чтобы было кому их принять.
Надо сказать, что помощь оказывали всем без разбору - "Беркуту" тоже. Но это давало возможность торговаться: вот мы ваших трех полечили, теперь дайте нам того, который стонет в автозаке. В автозаке - тяжелый. Нужна хирургия. Нет света. Кое-как протягивают переноску, подключают к ней хирургическую лампу. Два врача и Таня.
- Таня, иди сюда, помогать будешь
- Чем? Я же не хирург. Тут пулю извлекать надо.
- Надо. Ты психолог? Бери его за руку и успокаивай. Пока пулю достанем…
Парню повезло. Не только потому, что рядом оказался такой нестандартный "наркоз", но и потому, что он попал в пересменку. Про него просто забыли, и после операции, переодев его в белый халат, тихонечко смогли вывести как медика…
Сразу после Майдана Таня с другими психологами Кризисной психологической службы обучала коллег. В стране был короткий период затишья между революцией и войной. За этот промежуток они успели поделиться полученными навыками со всеми желающими, в том числе с работниками государственных соцслужб. А потом грянула война.
В июне 2014-го Таня уже проводила тренинги для курсантов, готовящихся отправляться на фронт. Важно было подготовить их к тому, с чем они столкнутся буквально через несколько недель. Дать в руки хотя бы минимальные инструменты для преодоления боевого стресса. Объяснить, как помочь товарищу, как защитить себя, как сохранить рассудок в условиях войны. Поначалу многие воспринимали это скептически. Первая медицинская помощь - это понятно. Остановить кровь, наложить жгут, затампонировать рану - это понятия прикладные и необходимые. Но психика - это что-то эфемерное, то, что нельзя потрогать руками. И кто его знает, чего от них хотят эти странные люди.
Спустя еще пару месяцев в жизнь людей, которым повезло вернуться из самого пекла, прочно вошло новое понятие - ПТСР (посттравматический стрессовое расстройство). Многие из тех, кто видел, что происходит с их побратимами, начали понимать, зачем нужны психологи.
Во время одной из поездок в воинскую часть в Житомире Тане пришлось читать курс для огромной аудитории, состоящей из военных медиков. Сложная аудитория, с большим скепсисом относившаяся к перспективе тренинга по оказанию первой психологической помощи. Ровно до того момента, как на сцену вышел замполит и рассказал о том, как их коллега после демобилизации угодил в психушку. А после нее покончил жизнь самоубийством. В аудитории повисла тишина…
На тему суицида не любит говорить никто. И Таня в том числе. Тем не менее были и те, кто, пройдя ад массовых смертей, котлы и "зеленые коридоры", ломался именно по возвращении в мирную жизнь. Как правило, от невозможности в нее встроиться и принять то, что здесь жизнь и ценности совершенно иные. И все, что было, осталось за спиной, словно его нет и не было. К этому невозможно подготовить. И зачастую невозможно вовремя поймать момент, когда человек шагает за грань.
В июне 2014-го в Ворохте Таня проводила тренинги для ребят с Майдана, которые собирались отправиться добровольцами в "Айдар". Со многими она уже пересекалась раньше. Из этой поездки у нее много фотографий. Смеющиеся мужчины на фоне гор, облака в небе, Таня в венке из полевых цветов, совершенно умиротворенная. В сентябре более половины этих ребят уже не было в живых. Таня узнала об этом, когда поехала на передний край работать с бойцами на месте. Это тоже был новый опыт. Тяжелый, с которым невозможно было примириться - когда человек, с которым ты говорил несколько недель назад, погиб. И ты знаешь, что в следующий приезд опять не увидишь кого-то из тех, кому пытаешься помочь. На каком-то этапе это стало для нее очень личным.
На самом деле к клиенту нельзя привязываться, не только потому, что больно может быть тебе, но и потому, что, впустив его в свое личное пространство, теряешь объективность и не можешь помочь ему так, как это нужно. Не на каждого действуют уговоры и добрые слова. На кого-то нужно вовремя рявкнуть. А чем ближе тебе человек, тем сложнее это сделать. В обычной жизни держать дистанцию легко. На фронте - практически невозможно…
Вообще помощь на передовой обычно сводилась к доверительным беседам и упорным попыткам объяснить, что сейчас тебе, может быть, помощь и не нужна, но когда вернешься, нужно успеть помочь себе. На фронте большинство бойцов, особенно в 2014–2015 годах, пребывали в стадии героизма. Постоянные адреналиновые всплески не давали раскиснуть и подстегивали к активным действиям.
Героизм… Со многими из них Тане приходилось разговаривать как с маленькими детьми. Никто не хотел лечиться в госпитале. Невозможно было оставить подразделение и знать, что они ежедневно подвергаются смертельной опасности, а ты лежишь на чистой простыне, в тепле и уюте, и лечишь затяжной бронхит. Тане приходилось приводить иногда абсурдные аргументы, которые как ни странно, работали. "Ну вот представь себе, - говорила она, - сидишь ты в засаде и кашляешь. Ты представляешь, сколько людей ты подведешь? Какое ты имеешь право ими рисковать? Марш в госпиталь!"
С женщинами на передовой было еще сложнее, чем с мужчинами. А их было много. Женщины не умели включать холодную голову и часто поддавались эмоциям. С одной стороны, это не давало трусить мужчинам и держало их в постоянном тонусе, с другой - во время боя внимание частично отвлекалось на них. Зачастую мужчины получали ранения или гибли, инстинктивно стараясь защитить женщин.
Первые два года войны были особенно тяжелыми. Не только из-за тяжелых боев и массовых смертей. Но и потому, что практически вся нагрузка в 2014-м и 2015 годах ложилась на плечи волонтеров. В том числе и на плечи волонтеров-психологов. Не работали никакие государственные программы. Международные организации еще не оказывали психологам грантовую поддержку. И вся работа держалась на голом энтузиазме, при поддержке неравнодушных соотечественников. Часто на поездку на фронт приходилось собирать деньги в соцсетях. Работа-то - бесплатная. Но где взять бензин для поездки?..
Параллельно Таня продолжала частную практику, чтобы иметь возможность как-то прожить и, при хороших раскладах, помочь знакомым добровольцам с касками, брониками, носками и консервами. В каждую поездку на передний край старалась успеть что-нибудь насобирать и прихватить с собой.
С конца 2015 года стало немножко полегче. Минобороны относительно урегулировало вопросы с обмундированием и питанием; сообразило, что от психологов помощи не меньше, чем от медиков. Психологов начали брать в штат, и они уже могли планировать с частями долгосрочную работу, не зависящую от основной, и от наличия или отсутствия денег на поездку. Многие Танины коллеги пошли работать в армию. Запросы по отдельным случаям в армии иногда все еще появляются, но большинство проблем закрываются штатными психологами на местах.
Часть коллег так и осталась волонтерами, но уже не в местах боевых действий, а на мирной территории - помогать демобилизованным. Практически каждому из тех, кто вернулся с фронта домой, нужна помощь. И дело даже не в том, что после участия в боях и близкой смерти друзей трудно привыкнуть к мирной жизни - с концертами, кафешками и дискотеками. Почти у всех проблемы носят совершенно бытовой характер. И это не только проблемы самого демобилизованного. Это проблемы людей, живущих с ним под одной крышей.
…Его не было два года. Нет, конечно, он иногда приезжал в отпуск, лихорадочно общался с женой и подрастающим сыном. Но это были короткие встречи-праздники. И вот он вернулся. Сыну уже не два, а почти пять лет. У него собственный график жизни, в который папа просто не вписывается, и он не знает, как с папой общаться. И вообще, привык спать с мамой в одной кровати, и не намерен делиться своим местом под одеялом.
Жена, конечно, ждала. Конечно, любила и, конечно, рада. Но на бытовом уровне за эти годы жизнь перестроилась полностью. Перестроились отношения с ребенком - жена взяла на себя функции и мамы, и папы, и теперь не знает, как их разделить. Да и, если честно, несмотря на то, что женщина искренне считает мужа героем, в глубине души живет огромная обида за то, что эти годы ей пришлось жить без его поддержки и помощи. И теперь она просто не может к нему привыкнуть. Он уже не тот, каким уходил. У него новый жизненный опыт и новые привычки. Новые ценности и новый круг общения. Он не хочет возвращаться к старой профессии, но не знает, чем бы хотел заняться. По ночам его мучают непонятные ей кошмары. И вроде бы эти два года она жила только мыслью о скорой встрече, а сейчас единственное, чего ей хочется, -развестись.
Слабые отношения, в которых изначально не было крепкого стержня, рушатся быстро. Сильные выдерживают испытания и входят в новую фазу. Но количество разводов все равно остается ужасающим, несмотря на все усилия психологов.
Кстати, еще одна категория людей, у которых в семьях зашкаливает количество разводов, - волонтеры. Несмотря на все усилия Тани и ее коллег, ни в 2014-м, ни в 2015-м волонтеров невозможно было уговорить хотя бы изредка обращаться за помощью. В активной фазе событий большинство из них вошло в стадию "я всесилен", и казалось, что так будет всегда. Не было, пожалуй, такой задачи, с которой они бы не справились. Сон - по несколько часов в день, чужие проблемы и беды да чашка кофе в день - вместо еды. Их организмы включили режим экстренной работы и ощущались как железные и вечные. Потратить два драгоценных часа в сутки на решение собственных проблем казалось кощунством. Тем более что проблем никто не видел. О том, что наступит фаза выгорания, слышали все. Вот только не верил никто. Невозможно было это примерить на себя лично. Да, может быть, другие и сломаются. Но не я же! Вон как у меня все получается! И сил хватает. И так будет вечно. Ну, или просто очень долго.
В 2016-м волонтеры уже сами массово обращались к психологам за помощью. Как только утихла острая фаза, наступил обвал. Страшный и стремительный. Первыми посыпались те, кто брал на себя самые непосильные задачи и самую большую ответственность. Инфаркты, инсульты, попытки самоубийства и нервные срывы. Организмы рушились сами собой, а вслед за миллионом вылезших болячек наступало отчаянье. Это я, тот, который мог свернуть горы еще месяц назад? Точно я? Лежащий пластом и не могущий дойти до кухни, чтобы налить стакан воды?
Семьи, которые должны были бы поддержать и помочь, при всем желании не могли это сделать. Тут ситуация очень напоминала происходящее с семьями демобилизованных. Семьи волонтеров научились жить без них. Ибо вечно озадаченное существо, приходящее домой только поспать, и то - не каждый день, выносящее оттуда последнее и по первому звонку исчезающее в неизвестном направлении, трудно назвать членом семьи. Да, они вызывали и уважение, и сочувствие. Но дети росли, а родители старели без них. Жены и мужья отчаянно тосковали по своим половинкам и потихоньку копили обиды. За то, что чужие дети и чужие родители были важнее собственных; что на чужих мужей и жен время находилось, а на своих - нет.
- Мама, можно я возьму эту игрушку?
- Нет, малыш. Это чужая. Она для ребенка, у которого совсем не осталось своих игрушек. Он приехал с войны, и у него больше нет дома.
- Мама, но я тоже хочу. У меня тоже нет. Ты же мне не покупаешь. Почему?
Это трудно объяснить. Почему свои дети отходят на второй план и мысленно переносятся в категорию взрослых, которые должны все понимать, поддерживать и вести себя сознательно. Дети, которые все равно остаются детьми и искренне не понимают, куда делась прежняя мама. Дети, скучающие по своим родителям, даже если видят их каждый день. Это нечестно и несправедливо.
Для Тани, кстати, война - это в первую очередь несправедливость и хаос. И еще непонимание. "Я не понимаю" - это то, на что чаще всего жалуются клиенты. Почему наши войска зашли в Луганск, а потом отступили? Почему в Донецке можно было все решить в первые же дни, но позволили быть войне? Я не понимаю, каковы правила отношений с Россией. Я не понимаю курса правительства. Я готов многое перетерпеть и от многого отказаться, но я хочу понимать, куда мы идем, а я не понимаю…
Несправедливо, что самые лучшие и смелые гибнут, а трусы и лентяи получают льготы и награды. Несправедливо, что патриотов с донецкой пропиской называют сепарами. Несправедливо, что дети остаются сиротами. Несправедливо, что рушатся семьи, в которых оба любят друг друга. Несправедливо, что невозможно вернуться домой. Несправедливо…
Психологи тоже выгорают. И у них тоже бывают нервные срывы. И тоже опускаются руки. И тогда Таня использует те же методы стабилизации, которым учит своих клиентов. А когда они не помогают, ходит к психологу, с которым может проговорить самые сложные случаи. И старается делать то, что важно не для нее, а для других. Это единственный метод, позволяющий ей справляться со стрессом.
Таня говорит, что если рассматривать наше общество как единый организм, то этот организм ныне пребывает в состоянии глубокой травмы. Он руководствуется сердцем, принимает все решения эмоционально, не пытаясь анализировать. А голосование сердцем зачастую вредит.
Общество склонно ставить на пьедестал людей, о которых ничего не знает, кроме одного-двух ярких эпизодов. И когда выясняется, что стоящий на пьедестале персонаж вовсе не так хорош, как хотелось, разочаровывается. И степень разочарования с каждым разом все больше. Поэтому любое изменение автоматически трактуется как "зрада". Обществу легче поверить в то, что никаких положительных сдвигов быть не может, чем в очередной раз разочароваться. Именно поэтому проще гордиться простыми и понятными достижениями, относящимися к стадии производства: например, самым длинным "рушныком" или самым массовым шествием в вышиванках.
Но Таня верит, что и это пройдет. И что мы научимся гордиться интеллектуальными достижениями, реформами и смелыми шагами. Что общество вынырнет из состояния травмы и обретет стабильность и уверенность в себе. Она-то точно знает, что с травмой справиться можно. Нужно только захотеть. И не постесняться попросить о помощи.