С Сережей Кройтором мы познакомились зимой 2013-го.
Я искала того, кто поможет грузить дрова на Майдан. Тогда найти единомышленников было проще среди близкого круга, а у нас оказались общие друзья. Он был одним из тех, кому можно позвонить в любое время суток и озадачить любой проблемой. Тогда казалось, что происходящее вокруг - самое страшное, что может с нами случиться…
После Майдана он все никак не мог отделаться от чувства вины. Почему лучшие люди были там в самые горячие дни, гибли под пулями, а его там не было? Это при том, что сам пропустил всего пару дней. Но так случилось, что 18 февраля в Мариинке был, а в ночь, когда погибли люди, - нет. И не мог найти себе оправдания, чувство вины не отпускало. Целых полгода. Пока в августе не пришла повестка…
"Я же бывший десантник. Хотя как - бывший… Говорят, бывших не бывает. Конечно. Мог бы и добровольцем уйти, но оно так все было неорганизованно, непонятно, что и как. У меня друг, с которым на Майдане были, начал ездить на Восток, помогать добровольцам. Я ему говорю: "Шурик, возьми меня с собой". Он: "Давай, готовься через неделю". А через два дня повестка пришла. И мне сразу стало легче - вот оно. Жена потом уже рассказывала, что когда принесли повестку, было искушение сказать, что меня дома нет. Но поняла, что я ей этого не прощу. Не простил бы.
Нашел свой берет, еще с армии. Тельняшку надел. Посмотрел на себя - ну вот, пришло время вспомнить молодость.
Я еще когда в армии служил, там система такая - практически как у зэков: дедовщина, прессинг, никто никому не доверяет. Мне тогда интересно было - а если вдруг война по-настоящему, как это все будет? Вот, спустя 25 лет увидел. И это совсем другая система ценностей. И отношения совсем другие. Очень дорожу этим. У меня до войны друзей мало было. Наверное, планка была слишком высокая. А эти - на 200 процентов в них уверен"…
На полигоне обнаружилось, что тех, кто по повестке, - процентов десять. Остальные - добровольцы. Двое, постарше, успели повоевать в Ираке. Самому старшему - лет пятьдесят. И тем, кто помладше, - немного за двадцать. Потом уже, на войне видел и совсем мальчишек - лет по 19–20, по возрасту такие же, как старшая дочка Сережи. Вот это трудно было осознать. Дети вроде совсем. И на равных со старшими.
В августе 2014-го ничего толком не было. Кто что раздобыл, в том и ходит. У Сережи был старый "дубок", в котором ездил на рыбалку. Вот и пригодился. Друзья нашли берцы и пару десятков тельняшек, чтоб было чем с остальными делиться. Так как-то потихоньку стали на бойцов похожи. Что-то привозили волонтеры - термобелье, ватники... Пиксель выдали уже осенью. И то хорошо. Впрочем, это тогда было не так важно.
К бородатому черноглазому Сереже приклеился позывной "Гиви". Где-то до сих пор у волонтеров лежат флаги, подписанные этим позывным. Тогда впереди было еще много месяцев. И, конечно, никто не мог предположить, что, по иронии судьбы, позывной "Гиви" будет на слуху после того, как Сережин комбат Олег Кузьминых вместе с побратимами попадет в плен. Кадры, на которых Гиви допрашивает пленных киборгов, облетят весь мир. И Сережа, прошедший две ротации в ДАПе, сменит позывной на "Хоттабыч". Это будет потом….
"Мы даже предположить не могли, что сразу после обучения нас отправят в ДАП. Слухи, конечно, ходили. Но не могли ж вот так сразу, необстрелянных, в самое пекло. На полигоне, конечно, что-то успели. Альфовцы приезжали, учили нас, как чувствовать друг друга, как подавать сигналы, как оценивать обстановку, как риск свести к минимуму. Но готовили, в основном, на зачистку зданий. Пригодилось в итоге процентов десять. Потому что обучение - это одно, а реальные бои - совершенно другое. Но хоть притереться успели друг к другу. Вот так и получилось: обучение - и вперед, в ДАП".
Первое соприкосновение с войной было не в Донецком аэропорту. В Песках, откуда их должны были забрать водители 95-й бригады. У них и БТРы были поновее. Да меняли, собственно, их. Они не планировали ночевать в Песках, но до аэропорта было не добраться - там шел бой, и водители приняли решение подождать до завтра. Они, только что приехавшие из-под обстрелов, были уже совершенно другие. Опаленные войной. Воины. Из другого мира…
Вечером в Песках, в ожидании отправки в ДАП, успел отпраздновать свой день рождения Дима из Житомира. 24-летний комвзвода. Это был его последний день рождения. И просто его последний день…
Вечером, когда все разбрелись по подвалам и кое-как устроились на поддонах поспать, начался обстрел. Трое тяжелораненых. В том числе и Дима. Выжил только один. Дима скончался от полученных ран. Поэтому первым в ДАП ушел не его взвод, как планировалось, а второй, тот, в котором и был Сережа…
"Мы заезжали в аэропорт под обстрелом. В БТРах люки открытые. Чтоб если попадет, не контузило всех оптом. Едем, с одной стороны рядом со мной сидит Игорь Брановицкий. Он пулеметчиком был, а я его помощником. Я в 1989-м уходил со службы сержантом, но попросился в рядовые. А с другой стороны - парень из Черкасс, Андрей Терещенко ("Рэмбо"). Ночь, в щели только вспышки видно, летим на большой скорости на "островок свободы", который защищали".
…Спустя несколько дней Рэмбо погибнет. Молодой, горячий, упрямый. Он вообще мог не ехать, но сам напросился. И сам побежал помогать своим на первый пост, не успев надеть каску. Осколок. Секундное дело.
…Через несколько месяцев Игорь Брановицкий, вернувшись в разрушенный терминал за ранеными, прикрывая отход товарищей, получит контузию и попадет в плен. Там, чтобы избавить попавших в плен вместе с ним от пыток, добровольно признается в том, что он - пулеметчик. Будет застрелен Моторолой и посмертно удостоен звания "Герой Украины".
"Приехали, разгрузились. Старая смена загрузилась и уехала. Это 79-я уходила на ротацию. Мы распределились по постам - и вперед. Это уже старый терминал был под сепарами, а мы новый держали. А утром в штабе слушаем отчет, за ночь то ли 15, то ли 17 трехсотых. Ничего себе тут горячо… В штабе комната такая - для отдыха. На столе - чай, консервы, и этот же стол - операционный. Когда раненых приносили, все со стола сбрасывали, и их туда клали. Это было единственное место, где был свет. Генератор был, но экономили - рации заряжать, и чтоб немного света было, если надо. А мобильные практически не заряжали. Да и связи там особо не было. Жене все время звонили, спрашивали, как я там. Она на миллион звонков отвечала. А мне дозвониться было нельзя. Да и что скажешь на вопрос "как вы там"? Так…
Вторая ротация была уже под конец ДАПа. Там совсем горячо уже было. Мы на диспетчерской вышке сидели, на прикрытии. Я должен был раньше ехать, но когда все уже собрались, замкомроты говорит: "Кройтор остается, ждет остальных. Приедете на следующую ночь". Человек пятнадцать, наверное, подтянулось. Мы с ними на следующую ночь выехали. Пока приехали, наши уже атаку организовали. Пара человек осталась в терминале - Брановицкий, Север. Багдад был ранен. Еще успел ненадолго Кузьминых забежать. Мы обсудили план действий и больше не виделись".
Остальное они уже наблюдали с вышки и, пока была связь, слышали в рациях. Одна была настроена на наших, одна - на сепаров. Поэтому можно было более-менее представить себе происходящее. Представить. Но помочь уже нельзя было ничем. Там, в остатках нового терминала, один за другим гибли те, кто эти месяцы был рядом. Муся, Олег Мусиенко, сосед Сережи в мирной жизни. Его мама по сей день иногда звонит Сереже. Просто поговорить. Говорит, что после звонка ей кажется, что она с Олежкой поговорила…
Первый подрыв. Потом второй. Уже было понятно, что это конец. Человек десять смогли ночью выйти. Спартанец, старшина роты, не смог оставить раненых. Он понимал, что ничем им помочь не может, но просто не смог оставить одних под обломками. Он надеялся, что сможет получить зеленый коридор и вытащить их под белым флагом. К утру пятеро из тех, ради которых он остался, без медицинской помощи перестали дышать. Спартанец вместе с остальными, оставшимися в живых, попал в плен… Ему повезло вернуться, и он создал организацию "Сердца Киборгов", которая помогает детям тех, кто уже никогда не вернется домой…
"Мы должны были выходить 21 января 2015-го. Но атаки были неудачными, помощи было ждать неоткуда. С терминала пришли трое раненых, ходячие. А ночью смотрим - ползет кто-то в нашу сторону. Сепар вроде. Больше некому. Мы его кроем, но никак попасть не можем. А ближе подобрался, начал кричать: "Я свой". Ну, свой - ладно, посмотрим. Пришел, говорит: "Ребята, вы меня тут меняли, смотрите, вон мой рюкзак лежит. Оказалось, что он три дня где-то мотался в сепарском поселке, не мог выйти к своим. Поэтому пошел туда, где точно знал - свои.
Сутки связи не было. Все ждали приказа на выход. Последнее, что знали, - все кончено, комбат в плену. Честно? Не верил, что выйдем. Аэропорт пал. В окна РПГ летели. Тут уже нечего было защищать. Но и приказа отдать было некому. Ребята начали звонить домой. Кто жене, кто сыну. Сказать: "Я тебя люблю". Не прощались. Просто говорили о любви. Хотя и так все понятно было. Я тоже пытался Любе позвонить. Связи не было"…
Связь появилась спустя сутки, и они узнали, что даже раненых забрать не могут. Нужно выходить своими силами. А там - как Бог даст.
Ночью с 21-го на 22 января был туман. В тумане трудно было найти правильную дорогу, но и их самих не было видно. Десять человек, покидающих диспетчерскую вышку. Уходящих через туман к своим. Нога в ногу. След в след. Раненые в бинтах. Обстрел. Легли. Тишина. Встали. Пересчитались - все на месте. Еще пятьдесят метров. Обстрел. Легли. Тишина. Встали. Еще. Еще. Пока не уперлись в бетонный забор. Уже там, за забором, на нашей территории, поняли, что одного все-таки потеряли. Он вышел уже к утру. Шел последним и во время обстрела упал в воронку, не услышал, как остальные пошли вперед. Позже слышал, как из тумана звали, но не понимал, куда двигаться, оперся о дерево и спал стоя в ожидании рассвета. Вышел. Они все вышли. Хотя в это трудно поверить…
Его война на этом не закончилась. Дальше была линия обороны в 800 метрах от ДАП. Сначала ямы полтора на полтора, в которых сидели, наблюдая за позициями сепаров. Потом уже и блиндажи нормально обустроили, и позиция стала похожа на что-то более-менее цивилизованное. Совсем рядом, на бывших дачах в озерах можно было ловить рыбу. Если посмотреть на фото Сережи со здоровенным толстолобиком в руках, трудно предположить, что меньше, чем в километре, идут бои, что это - не "фото выходного дня", а будни военного подразделения. Странные такие будни. Где трудно провести границу между мирными делами и смертью. Где можно оставить на столе кружку с чаем, а через полчаса найти ее пустой, потому что пока ты отвернулся, ее прошило пулей.
Но если на войне грань между жизнью и смертью размыта, то в отпуске на мирной территории она видна слишком отчетливо…
"Я когда на пару дней домой в отпуск приехал, это такой контраст… Шок просто. Сначала никак не мог привыкнуть. Люди ходят, в кафе сидят. Все такое… Другое. А потом подумал - это, наверное, правильно. Мы ж для того там и стоим, чтоб нечисть сюда не лезла. Чтоб тут можно было жить нормально… Я думал, это только у меня так, нет, у всех почти. Это потом уже понимаешь".
Наверное, возвращение в мирную жизнь было бы намного труднее, если б не работа. Не надо было ломать голову, чем заняться. Было то, что нравилось, то, что умел и раньше, то, чем можно было спастись от мыслей о войне.
Еще задолго до Майдана Сережа шил мужскую одежду. 16 лет проработал с Ворониным, а потом открыл маленькое, но собственное производство. Там работают всего три человека. Но от души и в удовольствие. Помните старый анекдот?
Одесскому еврею-портному клиент заказал брюки. Пришел в назначенный срок - не готово. Через неделю - не готово. Еще через две - не готово. Только через месяц портной выдал ему готовые брюки. Клиент:
- Господь Бог создал мир за семь дней, а вы какие-то брюки шили целый месяц!
Еврей:
- Таки вы посмотрите на этот мир, и вы посмотрите на эти брюки!
Нет, конечно, про месяц - это шутка. Но когда смотришь на Спартанца в элегантном костюме, трудно поверить, что это именно тот человек, который прошел ад аэропорта… Сережа говорит, что еще в ДАПе, когда его увидел, сказал что на такую фигуру интересно было бы костюм пошить.
"Обратно? Тянет, конечно. Первое время мне постоянно снился ДАП. Там проще. Ты знаешь, где - свои, где - чужие. Хочется плюнуть на все - и туда. Тут какое-то зависшее состояние. Не знаешь, что делать и кому верить. Обидно. Столько ребят положили жизни, столько горя в их семьях. А дальше что?"