Не стоит надеяться на то, что беспрецедентные меры государственного вмешательства в финансовую систему могут уберечь мировую экономику от дальнейшей эскалации системного кризиса. И дело даже не в том, что эти меры являются запоздалыми. Главное в другом — доселе невиданные финансовые ассигнования, как и неординарные институциональные решения (имеется в виду прежде всего фактическая национализация финансово-банковских учреждений, в частности, двух ипотечных гигантов в США, на которые приходятся 43% всех ипотечных кредитов), — все это меры, направленные лишь на преодоление последствий кризиса, тогда как «за кадром» остаются его истоки. О них речь пока не идет. По большому счету, более конструктивным в этом смысле является сам кризис, который не только разрушает, но и (как это всегда бывает) несет в себе конструктивный потенциал — сосредоточивается на перспективе, формирует предпосылки для утверждения нового.
Какова будет разрушительная сила кризиса, как долго он продлится и каким станет то «новое», о котором идет речь, мы пока не знаем и знать не можем. Экономическая наука, которая обычно «воспевает» лишь существующую практику, демонстрирует в этом смысле еще большую беспомощность, нежели государственные сановники и официальные институты, которые своими «антикризисными» мерами хотят добиться только одного — возврата назад, воссоздания прошлого. Но именно такое стремление является утопией. Возврат уже просто невозможен.
Все знают, насколько существенно изменилась мировая экономика, как и мир в целом, после Великой депрессии 1929—1933 годов. Нынешние финансовые потрясения, по единодушному определению авторитетнейших специалистов, на порядок глубже, так что и их последствия, скорее всего, будут еще более радикальными. Мы обязаны уже сегодня учитывать это.
Какими могут быть выводы из сказанного? Их несколько. Первый заключается в констатации самого неприятного: мировой экономический кризис (такое определение более корректно) по всем своим признакам только разворачивается. Его разрушительное воздействие из финансового сегмента экономики уже сегодня перемещается на реальный сектор: сначала на строительную отрасль (а это на Западе — основной индикатор экономической динамики), затем — на автомобилестроение (в сентябре в США продажа новых автомобилей упала на 27%; подобные процессы происходят и в странах ЕС). Следующими на очереди будут базовые отрасли: производство строительных материалов и металлургия и, в конечном итоге, вся цепочка производственного процесса. Она не может остаться в неприкосновенности. Финансовая система и реальная экономика — это единое целое. На днях стало известно о решении Китая уменьшить из-за снижения мирового спроса производство стали на 20%. На 17% сократилось в прошлом месяце производство стали и в Украине.
Второй вывод: разворачивающийся экономический кризис является действительно мировым. Ни одна из стран, в том числе и Украина, не имеет каких-либо шансов уберечься от его разрушительных последствий. Осознают ли это руководители страны? Скорее всего, этот вопрос излишний. Односторонняя ориентация антикризисных мер, их направленность на стабилизацию только лишь банковской сферы, тогда как в особой поддержке сегодня нуждаются и промышленный сектор, ориентированные на экспорт металлургический комплекс, машиностроение, другие отрасли, является очевидным доказательством системной неопределенности властей в этих вопросах. Вернуть стабильность банковскому сектору без стабилизации реальной экономики, прежде всего промышленности, где в прошлом месяце падение производства достигло 4,1%, — это утопия.
Подобная беспомощность властей не может не беспокоить. Я хорошо знаю, каким образом преодолевались последствия кризиса 1997—1998 годов. Тогда экономическая ситуация в нашем государстве была на порядок сложнее. Но власти смогли не только уберечь экономику от, казалось бы, неизбежного дефолта, но и придали ощутимые импульсы росту. Нынче, к сожалению, мы видим иное.
Вывод третий: нынешний кризис — это кризис не только геоэкономического, но и геополитического устройства мира, сформировавшегося в последние десятилетия. Политическое и экономическое обустройство мира не может рассматриваться обособленно: соответствующие сегменты мироустройства, взаимодействуя, дополняют друг друга. А значит, нужно говорить не только о кризисе мировой экономики, но и о геополитическом кризисе. Мировой финансовый кризис во многих своих параметрах отражает прежде всего разногласия в нынешней системе геополитических отношений. Генетика растущей разбалансированности глобальной экономики базируется именно на этой основе.
Возникает вопрос: в связи с разворачиванием кризиса, какие направления глобальных трансформаций могут оказаться наиболее реальными? Скажу сразу: ответ на этот вопрос может восприниматься как основанный только лишь на вероятных предположениях. Именно в таком ракурсе может идти речь прежде всего о конце эры «рыночного фундаментализма» и утверждении (скажем об этом пока довольно осторожно) принципов «регулируемого рынка». В отдельных аналитических обобщениях речь идет о «транзите» от рыночной демократии к авторитарному госкапитализму.
Хорошо известна брендовая фраза: «Капитализм — это ситуация, когда государство оставляет вас в покое». Сейчас у всех на устах противоположная позиция. Ее недавно озвучил Н.Саркози: «Представление о капитализме как о всемогущей и ничем не регулируемой системе было глупостью».
Что остается неопределенным? Великую депрессию мир преодолевал путем утверждения государственно-регулируемого рынка. Спасительными мерами кейнсианства по «оживлению капитализма». Это же касается и стабилизационной политики Рузвельта, которого консерваторы обвинили в том, что он стремится «советизировать Америку». Вот что писал тогда по этому поводу Дж.М.Кейнс: хотя расширение функций правительства может показаться американскому финансисту «ужасным покушением на основы индивидуализма, я, наоборот, защищаю его как единственный практический способ избежать полного разрушения существующих экономических форм и как предпосылку для функционирования личной инициативы».
Звучит вроде бы все по-современному. Однако я не сторонник поспешных выводов. Система «государственного регулирования» как инструмент преодоления кризиса в условиях индустриальной экономики была действительно безальтернативной. Но нынешние реалии совершенно иные. Современная мировая сверхскоростная информационная экономика, работающая в режиме on-line, базируется на принципиально иной основе. В этом контексте логика «огосударствления» — это шаг в «седую древность», это попытка возврата в небытие.
С этих позиций нужно рассматривать и осуществляемые «шаги по национализации». Они могут обеспечить лишь временную «передышку», но, в конечном итоге, скорее всего приведут к еще большему углублению болезней нынешнего экономического механизма. Вся проблемность сегодняшней экономической ситуации заключается в игнорировании именно этого очень значимого обстоятельства.
По моему мнению, перспективы развития, если говорить о долгосрочном цикле, скорее всего, лежат в противоположной плоскости — в более системном разграничении политической власти (которая по своему определению всегда была и остается носителем бюрократизма и коррупции) и экономики. Двигаться нужно в сторону ограничения экономической функции государства. Государство должно заниматься другим. Речь идет о чрезвычайно принципиальном: механизмы регуляции экономики могут стать эффективными, если они будут формироваться только в пределах самой экономики. Опыт информационных сетей, которые берут на себя регуляторную функцию рынка и получают глобальное распространение, может оказаться более перспективным, нежели реанимация логики административного регулирования пусть и «более разумным и менее коррумпированным государством».
Нельзя делать скоропалительных выводов и относительно перспектив крупнейших корпораций, которые, естественно, испытывают сегодня мощнейшие удары финансового кризиса. Их не стоит так поспешно хоронить. И дело тут вовсе не в том, что о «мелюзге» в условиях сверхсложной ситуации вообще не принято говорить (говорят, обычно, о том, что на виду), и даже не в том, что на нижних этажах экономики (на уровне среднего и мелкого капитала) кризис аукнется в полном объеме несколько позже. Если исходить из того, что истоки экономического кризиса базируются прежде всего на противоречиях фиктивного капитала, а крупные корпорации в течение многих десятилетий формировали свою мощь посредством механизмов фондовых рынков именно на указанной виртуальной основе, то их нынешняя уязвимость вполне естественна.
Но в этом случае речь идет о так называемых вертикально иерархических корпорациях, которые олицетворяют прошлое и которым, несмотря на нынешние астрономические государственные финансовые вливания, скорее всего, действительно суждено уйти в небытие. Выполняя и в этом функцию «чистильщика», кризис лишь ускорит этот процесс. Однако совершенно иные перспективы у качественно новых горизонтальных информационно-сетевых корпораций, ставших уже реальностью и, по моему мнению, несущих довольно знаковый потенциал «нового качества», чтобы стать определяющими в будущей разгосударствленной глобальной экономической архитектуре.
Политическая линия трансформаций видится в несколько более отчетливых перспективах. Конечно, речь идет прежде всего о самом очевидном — об окончательном приговоре «единоличному гегемонизму». Довольно категоричным в своих суждениях оказался немецкий министр финансов. «Мир, — отметил он, — уже никогда не будет таким, каким был раньше. Соединенные Штаты утратят статус сверхдержавы в мировой финансовой системе. Мировая финансовая система будет в большей степени многополярной».
О перспективах многополярности было сказано очень много и раньше. Неоднократно по этой проблеме выступал на страницах СМИ, в том числе и «ЗН», и автор этих строк. С учетом нынешних процессов, видимо, неопровержимой является истина, что сегодняшний кризис можно расценивать как кризис «монополярности» и что именно указанной матрице мироустройства было суждено очевидное — обязательно сойти со сцены.
И это, скорее всего, окажется де-факто не потерей, а реальным достижением и для самой Америки. Немецкий министр, наверное, в этом не ошибается. Проблема в другом — в толковании логики «многополярности». Что тут имеется в виду? Идет ли речь о том, что нынешняя «глобальная империя» сменится региональными империями, государствами-регионами: еэсовским «Государством Шенгена», «Великой Россией», «Великим Китаем» и, конечно же, «Новой Америкой»? Нынешняя российская политическая стратегия полностью базируется именно на такой модели будущей многополярности, зональной глобализации.
Не безупречна и еэсовская конструкция. Надежность любого (в том числе и экономического) сооружения определяется в непогоду. Это аксиома. Но повернется ли у кого-либо язык сказать, что именно в нынешней кризисной ситуации экономика ЕС продемонстрировала свою эффективность? Звучит смешно. Мы привыкли говорить о важных преимуществах Евросоюза. Мировой кризис выявляет противоположное — то, чего мы раньше не хотели замечать. Все достижения европейских лидеров сводятся к постоянным мольбам: «Ребята, давайте действовать сообща». И это в условиях, когда всем понятно, что механизмы преодоления кризисного деструктива должны быть индивидуализированы для каждой страны.
То, что делает британское правительство, для Чехии может быть и неуместным. Не меры ЕС, а непосредственно решение правительства Германии выделить 500 млрд. евро для поддержки банковского сектора могут спасти этот сектор от краха. Зачем для этого «санкции» еврочиновников? Это же нонсенс.
Россияне утешают себя другим: «Кризис развивается в управляемой фазе». И это при том, что падение российского фондового рынка оказалось самым глубоким. Кризис продемонстрировал чрезвычайно высокую уязвимость структурного развития российской экономики. О каком региональном лидерстве может идти речь, если доля инновационной продукции в российской экономике в первом полугодии с.г. сократилась до 5%? В 1999-м она составляла 11%. У «Газпрома» — а это лицо «Великой России» — инновации вообще на нулевой отметке. Газпромовская психология — «прихватить больше», а не «сделать лучше». Чем и кого будет привлекать такая экономика?
Вывод, по-моему, очевиден: любые, даже самые привлекательные по своей внешней атрибутике «суперрегиональные сверхдержавы», которые должны сформировать мировую конструкцию «многополярности», — это тоже отголоски прошлого. Глобальная же перспектива, на мой взгляд, это нечто иное. Это — растущая самодостаточность каждого субъекта мирового процесса, каждого народа, каждого государства.
Мы обычно акцентируем на логике централизации глобальных экономических процессов, тогда как в действительности нынешние мировые реалии все больше начинают утверждать свои ценности на двухколейной основе — на принципах не только централизации, но и децентрализации. Действующая мировая финансовая система, ее функциональная инфраструктура не успели адаптироваться к этой новации. Скорее всего, истоки современного мирового кризиса лежат именно в этой плоскости.
И еще одно, на мой взгляд, очень важное. С учетом современного мирового кризиса, явно демонстрирующего системное несовершенство существующей (не только экономической, но и политической) конструкции мироустройства, становится все более противоречивой идеология так называемой догоняющей модернизации, которая в течение всех лет нашей независимости рассматривалась и по-прежнему рассматривается нами как одна из определяющих и неопровержимых ценностей трансформационного процесса. Как нам действовать в новых условиях? Закрывая глаза на все противоречивое, продолжать политику «имплементации» того, что явно демонстрирует свою недееспособность и бесперспективность, и в дальнейшем дублировать шаг за шагом путь, пройденный западным обществом, его современные реалии?
Понимаю всю щепетильность проблемы. Она касается не столько наших действий по предупреждению кризисных процессов (хотя это сегодня и чрезвычайно важно). Речь идет о более важном — о нашем завтрашнем дне, о наших перспективах, о стратегии системных преобразований нашего государства.
Как я уже подчеркивал, кризис — это не только гигантские потери и испытания, не только деструктив. Это в то же время и ускорение модернизации современного мироустройства, предпосылки для утверждения нового, перспективного. И если наши действия, стратегический курс нашего государства будут корректироваться соответствующим позитивом, то указанный путь может оказаться наиболее результативным для каждого из нас.