Монетарное подавление инфляции и усиление гривни неизбежно ведут к потере экономической динамики
Мало кто любит инфляцию, которую иначе как грабительской обычно не называют. Согласно отечественному Госкомстату, за 12 месяцев прошлого года номинальные доходы населения выросли почти на треть — 27,4%. Однако из-за одновременного повышения цен их реальный рост оказался гораздо скромнее — 16,8%. Безусловно, и 17-процентное увеличение покупательной способности — отнюдь не плохой результат. Но, право, легко понять раздражение бюджетников и пенсионеров из-за того, что инфляция «съела» до 12% их более чем скромных зарплат и пенсий. Да и не только их одних: независимо от уровня доходов, люди не любят, когда их покупательные возможности снижаются.
Очевидная взаимосвязь между динамикой цен и реальными доходами лежит в основе многих экономических концепций, начиная от функции совокупного спроса и заканчивая принципами стабилизационных программ МВФ. При этом логично указывается, что, сокращая реальный спрос, инфляция негативно влияет и на объемы производства.
В силу этого можно было бы ожидать, что любая экономическая политика должна предусматривать простую «нулификацию» ценовой динамики. Тем более что в современных условиях сделать это совсем не сложно — достаточно лишь ужесточить монетарную политику центрального банка, повысив, например, процентные ставки, резервные требования или курс национальной валюты. Однако, вопреки «очевидному», найти примеры устойчивого неинфляционного развития в новейшей истории крайне сложно. Попытки же полного монетарного подавления инфляции успеха, как правило, не имеют.
В Японии, например, ее двукратному снижению с 2,5% в 80-е годы до 1,2% в 90-е сопутствовало такое же двукратное замедление экономического роста — с 3,8 до 1,7%. В Аргентине однопроцентная дефляция в 2000—01 гг. сопровождалась ежегодным падением ВВП на 2,6%. И напротив, в 2003-м ее экономика выросла почти на 7% при 13,4-процентном подорожании товаров потребления.
В начале текущего десятилетия индустриальным странам удалось снизить среднегодовой прирост потребительских цен до минимального за 50 лет уровня (менее 2%). Однако, вопреки ожиданиям, производство в Германии, Италии, Франции и Японии не только не продемонстрировало чудеса роста, но оказалось в состоянии, близком к ступору (его ежегодные приросты упали до менее 1%). Наконец, прошлогоднее повышение экономической динамики в США до 3,7% сопровождалось увеличением инфляции с 1,9 до 3,4%.
Привязывать экономический рост к одной лишь инфляции, безусловно, некорректно. Но также неправомерно не замечать и указанную статистику. Тем более что среди экономистов единый взгляд на ее причины отсутствует.
Если механизм негативного влияния инфляции на реальные доходы дискуссий не вызывает, то общепринятое объяснение, почему при повышении цен производство растет, не предложено. Может показаться невероятным, но при анализе «совокупного спроса» и «совокупного предложения» экономическая теория однозначную интерпретацию дает лишь в первом случае. Тогда как во втором — оперирует несколькими моделями. И ни одну из них в качестве универсальной не рассматривает.
О диапазоне разброса взглядов может свидетельствовать тот факт, что два мировых авторитета в области инфляции и денежного обращения, два лауреата Нобелевской премии — Милтон Фридман (1976 г.) и Джеймс Тобин (1981 г.) — предложили практически взаимоисключающее прочтение экономической активности и роста цен. Причем сделали это примерно в одно и то же время. В работах с одним и тем же названием — «Инфляция и безработица».
При этом Дж.Тобин указал, что определенный процент инфляции экономически целесообразен, поскольку позволяет преодолевать рыночные деформации в условиях «номинальной жесткости» цен (феномен, отражающий долгосрочную тенденцию их роста и невосприимчивость к снижению). М.Фридман же отметил, что если участники рынка точны в прогнозах инфляции, то все бизнес-контракты отражают один и тот же ее уровень, в силу чего относительные цены остаются неизменными, как если бы инфляции не было бы вообще. Это позволило утверждать, что устойчивая инфляция не оказывает положительного влияния на производственную активность.
Сегодня интерпретация Дж.Тобина известна как инфляционный «эффект смазки». Трактовка же М.Фридмана на экономическом «жаргоне» получила название «эффекта песка». И хотя в теоретических исследованиях былого противостояния между ними уже не наблюдается, однако «идеологически» явно доминирует прочтение М.Фридмана. Причиной тому, по-видимому, является болезненная стагфляция 70-х и не менее сложное ее преодоление в 80-х годах прошлого века.
Между тем, несмотря на формальную приверженность идее «ценовой стабильности», ни в одной индустриальной экономике нулевая инфляция не рассматривается в качестве ценового ориентира. Последний, как правило, устанавливается на уровне 2—3%. Указанная практика служит признанием не только «эффекта смазки», но и просто здравого смысла.
Если отвлечься от внешних факторов, то эффективность нулевой инфляции оказывается не более чем экономической идиллией. Поскольку предполагает способность производства мгновенно нивелировать любые ценовые всплески. Имей бы последняя место, и в позапрошлом году в Украине не было бы никакого зернового кризиса, так как сельхозпроизводители мгновенно бы... вырастили новый урожай, моментально вернув предложение зерна и его цены к исходному уровню. Абсурд? Безусловно. Но только в подобных утопических условиях может естественно поддерживаться ценовая стабильность.
Ее эффективность — вопрос не денежного предложения, а наличия совершенных рыночных институтов. При них бы, например, оказалось невозможным существование депрессивных районов и убыточных шахт Донбасса, поскольку последние были бы моментально закрыты с полным учетом всех технических, санитарных и природоохранных норм. Высвободившиеся при этом ресурсы, включая рабочую силу, столь же молниеносно оказались бы заняты в более эффективных производствах. При этом бы наблюдались совершенно фантастические метаморфозы: шахтеры мгновенно получали бы новые профессиональные знания и навыки (например, бухгалтеров или юристов), работу и место жительства. Последнее можно было бы поменять в течение дня: всех переезжающих, допустим, в Киев поджидала бы уже не только квартира, но и вся сопутствующая инфраструктура, включая поликлиники, детские сады, школы и т.д. На их возведение тоже было бы достаточно... суток.
Нулевая инфляция естественна и эффективна лишь в условиях совершенного рынка, способного молниеносно перераспределять производственные ресурсы по всей матрице межотраслевых связей, устраняя любые товарные дефициты и сопутствующее им повышение цен. Вряд ли кто-то признает подобную модель реалистичной. Однако, коль скоро речь идет об устойчивости цен, анализ не выходит за утопические рамки совершенной мобильности факторов производства.
Последняя же не более чем игра воображения. На практике и скорость, и качество реакции производителей далеки от совершенства. Совокупное предложение сплошь и рядом не может быть моментально увеличено просто потому, что невозможно мгновенно построить завод, пробурить скважину, разведать новые запасы нефти или, например, вырастить дополнительный урожай зерна и переработать его. Как, впрочем, и саккумулировать необходимые для этого финансовые, материальные и трудовые ресурсы.
При этом, чем значительнее деформации рыночных механизмов, тем большие ценовые стимулы необходимы для расширения производства. Например, чем менее развиты механизмы страхования, тем больших ценовых стимулов требуют инвесторы и финансовые посредники для компенсации предпринимательских рисков; чем yже база фондового рынка и банковских кредитов, тем медленнее реакция производителей, тем дольше удерживается ненасыщенный спрос и значительнее повышение цен; чем выше барьеры вхождения на монополизированные рынки, тем большие ценовые премии требуются «внешним» инвесторам для их преодоления. Неудивительно, что расширению производства на неконкурентных рынках сопутствует рост цен выпускаемой продукции.
Последняя также дорожает из-за несовершенства процедур выхода с рынка «недоброкачественных» потребителей. Например, в Украине массовые неплатежи служат формальным основанием для повышения тарифов на электроэнергию, коммунальные услуги и общественный транспорт. В конце февраля с.г. мэр Киева обратился к жителям столицы с настойчивой просьбой «срочно погасить задолженность и оплатить текущие жилищно-коммунальные услуги». На момент обращения задолженность столичных энергетиков за потребленный в январе газ составляла более 58,3 млн. грн. Можно не сомневаться, что следующим шагом станет не отключение от услуг неплательщиков, а повышение тарифов. Безотносительно к динамике денежной массы.
Во всех указанных случаях рост цен выступает в качестве «смазки», компенсирующей несовершенство рыночных механизмов. При этом, чем глубже их деформации, тем больше «смазочного материала» требуется для увеличения объемов производства. В условиях же его «дефицита» производство может вообще не реагировать на недостаточно высокий рост цен.
И наоборот, развитие конкурентной среды способствует снижению инфляции. Например, в 1990—99 годах ее средние показатели в экономиках со среднедушевыми доходами в 2,5—5 тыс. долл. были в несколько раз выше, чем в странах с доходами 25 тыс. долл. (рис.1) Принимая во внимание, что к первой группе относились такие страны, как Гватемала и Зимбабве, а ко второй — Австрия и Бельгия, вряд ли было бы корректным сводить всю разницу между ними лишь к излишнему денежному предложению. Тем более что случаи его возможного доминирования (инфляция 40% и более) в указанной выборке не учитывались.
Поскольку процесс совершенствования экономических институтов бесконечен, потребность в инфляционной «смазке» вряд ли когда-нибудь исчезнет. При этом оптимум ценовой динамики наблюдается в точке, где разница инфляционных эффектов и потерь достигает максимального значения. Ее оценки варьируются от менее 1 до 20% в зависимости от специфики анализа, его методов и исследуемых экономик: в развивающихся и переходных экономиках они, как правило, оказываются более высокими.
Например, исследуя в 1997—98 годах проблемы занятости, Э.Грошен и М.Швейцер пришли к выводу, что на рынке рабочей силы США разница эффектов «смазки» и «песка» достигает максимума при 3—4% инфляции и обращается в ноль при 6—7%. Примерно в это же время П.Кристофферсен и П.Дойл оценили оптимальную инфляцию для переходных экономик в 13%.
Примечательна в этом отношении взаимосвязь между инфляцией и производством, наблюдавшаяся в 1961—99 годах в группе экономик с высокими среднедушевыми доходами (по классификации Всемирного банка, различающей страны с низкими, средними и высокими доходами на душу населения). На рис.2 представлены результаты сглаживания сорокалетних рядов цен и ВВП в указанной группе стран, включавшей, среди прочего, экономики Западной Европы, США, Канады, Японии, Австралии и т.д.
Приведенный рисунок примечателен не только тем, что наглядно иллюстрирует практические приложения эффектов «смазки» и «песка». Он также позволяет усомниться в исключительно негативной взаимосвязи цен и производства, а также демонстрирует эффективные пределы монетарного снижения инфляции. Оптимальный уровень последней находится в районе 5% — ему соответствуют максимальные темпы роста ВВП (тоже примерно 5%), замедляющиеся при всех других значениях ценовой динамики. При этом монетарное ограничение инфляции оказывается целесообразным лишь при значениях, превышающих указанный оптимум. Эффективность же дальнейшей дезинфляции зависит не от денежного предложения, а от результативности институциональных реформ.
Безусловно, указанные параметры не универсальны. В каждом конкретном случае соотношение и результирующий баланс инфляционных потерь и эффектов оказываются уникальными в той степени, в какой специфическими являются рыночные деформации различных экономик и национальные методы их преодоления. Но эти особенности лишь детализируют институциональные причины инфляции, ее оптимальные границы и целесообразные пределы монетарных ограничений.
Что касается Украины, то в прошлом году ее реальный ВВП вырос на рекордные 12,5%, а среднегодовая инфляция составила 8,8%. Примечательно, что в предшествующие три года меньшая ценовая динамика сопровождалась более скромным экономическим ростом: в 2003-м украинский ВВП увеличился на 9,4, а в 2002-м — на 5,2%. При этом товары потребления подорожали, соответственно, на 5,2 и 0,8%.
Между тем оценки инфляционных тенденций в Украине остаются противоречивыми. Например, в исследовании 2003 года представитель МВФ в Украине Б.Лисоволик не нашел свидетельств оптимальной инфляции («threshold effects») в отечественной экономике. Что позволило сделать вывод о целесообразности дальнейших усилий «по ее прогрессивному снижению». В прошлом году некоторые отечественные и зарубежные эксперты начали высказывать опасения о слишком высоком росте цен, «перегреве» украинской экономики и необходимости снижения динамики цен и производства.
Указанные замечания требуют безусловной поддержки в части недопустимости политических игр с бюджетом, остро обозначившихся в последние полгода. Они также корректно привлекают внимание к проблеме опережающего роста цен в производстве и угрозе последующего переноса инфляции на конечную продукцию. Но при этом, конечно, следовало бы отметить, что аналогичные темпы роста цен в промышленности наблюдались в 2000-м и ни к каким фатальным последствиям не привели. Более того, динамика отечественного производства в последующие годы лишь ускорилась.
Снижать инфляцию, безусловно, необходимо. Но сегодня эффективность решения указанной задачи зависит не столько от ограничительной политики Национального банка, сколько от устранения рыночных деформаций, лежащих, по большей части, в зоне ответственности правительства.
При этом необходимо учесть, что с момента возобновления экономического роста (2000 год) между инфляцией и ВВП в Украине прослеживается взаимосвязь, при которой и 10% роста цен не ассоциируется с падением производства (рис. 3). Примечательно, что та же 10-процентная инфляция отражает динамику цен в странах, имеющих сопоставимый с Украиной уровень экономического развития по показателю среднедушевых доходов (рис. 1). Последний в 2003-м составил в нашей стране 5410 долл. и был меньше, чем в Габоне, — 5700 долл.
В подобном контексте угроза «перегрева» отечественной экономики вызывает сомнение. Тем более что речь идет о деформированном рынке, генерирующем безработицу. Сегодня за границей, по разным оценкам, трудится от 1—3 до 7 млн. украинцев. Безусловно, не верится, что четверть трудоспособного населения работает за рубежом. Однако и в случае 15% можно говорить о показателе, сопоставимом с интенсивностью трудовой миграции на Балканах, где национальные уровни безработицы достигают 20—40%(!).
Предположение об экономическом «перегреве» не выглядит убедительно и на фоне экономической динамики стран СНГ, средние темпы которой второй год подряд удерживаются на уровне 8%. Если в 2004 году ВВП в Украине вырос на 12,5%, то в Беларуси этот рост составил 11, Таджикистане — 10,6, Азербайджане — 10,2, Армении — 10,1, Казахстане — 9,4, Грузии — 8,4, Молдове — 7,3, России и Киргизии — по 7,1%. Учитывая, что сегодня самыми динамичными являются экономики, в наибольшей степени сократившие производство в 90-е годы, речь все еще идет о «восстановительном» росте.
Идея же о его ограничении вообще никакой логике не поддается. Если бы Китай в течение 30 последних лет прислушивался к подобным советам и ориентировался на средние темпы развивающихся экономик (5—6% в год), он бы и сегодня оставался третьеразрядной страной. Китайская же модель заставила говорить о себе не вопреки, а благодаря устойчивому 12-процентному росту. При этом инфляция в 10% и выше инвесторов не оттолкнула. Как и Словении 8—9-процентный рост цен (2000—03 гг.) не помешал успешно завершить переговоры и присоединиться в прошлом году к Евросоюзу.
Украина все еще восполняет утраченное. После чего придется наверстывать упущенное. Полагаться при этом можно исключительно на сверхвысокие темпы и качество экономического роста. Решение указанной задачи лежит в сфере институциональных реформ: демонополизации предпринимательства, прозрачного и конкурентного доступа к ресурсам, обеспечения равенства прав собственников и т.д. Будут они успешными — начнет постепенно снижаться и инфляция. Попытки же ее монетарного подавления (как, например, предлагается сегодня — через ревальвацию гривни) неизбежно сопряжены с потерей экономической динамики.
