По данным Госкомстата, потребительские товары и услуги в прошлом году подорожали на 10,3%. Что формально позволяет говорить о снижении инфляции, поскольку в предшествующем, 2004-м, цены на потребительском рынке увеличились на 12,3%. Между тем, если оценивать их динамику не по двум точкам — «начало» и «конец» года, а по совокупности всех двенадцати месяцев, то уровень инфляции оказывается выше. В среднегодовом исчислении он составил 13,5% против 9%, зафиксированных годом ранее. При этом с января по ноябрь показатель среднегодовой инфляции устойчиво рос. В силу чего Национальный банк был вынужден ужесточить монетарную политику, частично пожертвовав стимулами для наращивания производства.
Нешуточный ажиотаж, спровоцированный прошлогодними всплесками цен на ряде товарных рынков (мясо, сахар, бензин), а также его целенаправленный политический «разогрев» обусловили не только пристальное внимание к динамике цен, но также весьма эмоциональное обсуждение причин их повышения. В подобных условиях несомненный интерес представляла декабрьская публикация «Зеркала недели» (№49), очертившая позиции ряда известных экономистов на природу отечественной инфляции, а также перспективы и возможные пути ее снижения.
Результаты блиц-опроса, проведенного еженедельником, были тем более примечательны, что отражали мнения ведущих экспертов Министерства экономики, а также действующего главы совета НБУ и его предшественника на этом посту. Поскольку совет НБУ утверждает основные направления денежно-кредитной политики Национального банка, точка зрения его руководителя заслуживает специального внимания. Тем более что в ней было предложено анализировать инфляционные процессы в широком экономическом контексте, не ограничиваясь исключительно его монетарной составляющей.
Указанные нюансы являются отвлеченными лишь на первый взгляд. Ибо принятие постулата о монетарной природе инфляции с неизбежностью ведет к выводу, что основной ее причиной выступает излишнее денежное предложение. Устранив которое, можно было бы поддерживать экономический рост при стабильных ценах. При подобном подходе практические рекомендации неизбежно сводятся к ограничению динамики денежной массы, полная ответственность за которое, как, впрочем, и за рост цен, возлагается на центральный банк.
Напротив, включение в анализ факторов, лежащих за формальными границами денежно-кредитной политики, позволяет получить результаты, свидетельствующие, что в целом ряде случаев рост цен является не только естественным продуктом несовершенного рынка, но также инструментом преодоления его изъянов. В таком контексте эффективное снижение инфляции может зависеть не от ограничения денежного предложения, а от устранения рыночных деформаций, относящегося преимущественно к компетенции правительства.
Указанные тонкости не имеют большого значения при высокой инфляции, когда замедляющаяся динамика производства или его спад с очевидностью свидетельствуют о чрезмерных темпах роста цен и денежной массы. В Украине, как и в ряде других постсоциалистических стран, подобная ситуация наблюдалась в прошлом десятилетии, когда ежегодная динамика цен и денежных агрегатов исчислялась десятками, сотнями и тысячами процентов. В тех условиях стратегия дезинфляции не вызывала сомнений: центральный банк должен был ужесточить монетарную политику, чтобы скорость роста цен перестала подавлять производственную активность.
На практике этот подход полностью оправдал себя. Рост производства в бывших плановых экономиках обычно возобновлялся при снижении инфляции примерно до 40%. В Украине экономическое оживление было зафиксировано в 2000 году, когда ВВП вырос на 5,9% при среднегодовой инфляции в 28,2%. Примечательно, что годом ранее объемы отечественного производства еще сокращались (-0,2%) при меньшем приросте цен (22,7%).
Логика дальнейших усилий по «закреплению успеха» была достаточно очевидной — поддержание экономического роста при снижающейся инфляции способствовало предотвращению ее «рецидивов». Между тем стабилизация потребительских цен в 2002 году поставила перед Украиной серию совершенно неожиданных и весьма непростых вопросов. Впервые после десятилетия безудержного роста цен необходимо было предложить новую монетарную доктрину: удерживать ли цены стабильными, начинать ли их общее снижение или же признать целесообразность их повышения?
В психологическом отношении последний вариант оказался шокирующим. После многолетней дезинфляционной кампании сама мысль о допустимости роста цен (не говоря уже о его необходимости) выглядела совершенно неприемлемой.
Примечательно, что с похожими проблемами в этот же период столкнулись не только отечественные экономисты. В начале текущего десятилетия проблемы стагнации стали отчетливо просматриваться как в американской, так и в большинстве европейских экономик. В 2001 году темпы роста ВВП в США упали до 0,8% против 3,6% годом ранее. Через год они сократились до 0,9% в странах зоны евро. Причем стандартные монетарные предписания вызывали определенные сомнения: в большинстве «тормозящих» экономик инфляция была минимальной. В том же 2002 году она составляла 1,7% в США и 2,3 — в зоне евро.
В Японии к тому моменту производство уже несколько лет стагнировало при абсолютном снижении цен: с 1998-го по 2002-й они уменьшились на 2,5% при трехпроцентном «росте» ВВП. Сам по себе напрашивался вывод о том, что монетарное подавление инфляции может оказаться не лекарством, а одной из причин экономического спада. О логичности подобного подхода свидетельствовал и хрестоматийный опыт Великой депрессии, которая также сопровождалась абсолютным падением цен, тогда как преодолению мирового кризиса в 30-х годах прошлого века сопутствовал их рост или же, попросту говоря, инфляция.
Было бы некорректным утверждать, что экономисты оказались не готовыми к обсуждению действий правительства и центрального банка в условиях минимальной инфляции. Гипотезы о наличии ее оптимального уровня активно обсуждались еще в начале прошлого десятилетия, как и результаты статистических исследований, свидетельствующие, что оптимальный рост цен обратно пропорционален уровню экономического развития страны. Характерно, что целый ряд новаторских работ в этой области был выполнен специалистами МВФ и Всемирного банка. Однако, несмотря на их широкое цитирование, официальная позиция указанных международных институтов остается практически неизменной: монетарная политика должна ориентироваться на минимизацию ценовой динамики.
Между тем экономические реалии нередко оказываются чересчур сложными для столь прямолинейных рекомендаций. Например, хорошо известно, что ускоренный рост цен может быть спровоцирован неудачной антимонопольной политикой или бюджетными диспропорциями. При этом речь не обязательно должна идти о финансовых дефицитах. Так, в начале прошлого года вспышку цен на потребительском рынке Украины стимулировали глубокие бюджетные и товарные дисбалансы. Агрессивное же сокращение государственных инвестиций в пользу социальных платежей лишь усугубило ситуацию, поскольку резкий рост потребительского спроса совпал с замедлением товарного предложения.
Неудивительно, что уже к началу лета показатель среднегодовой инфляции в Украине приблизился к 12%. Ее вынужденное монетарное подавление оказалось сугубо механическим, ибо не могло устранить ни бюджетных источников роста цен, ни ограниченности товарного производства, ни дефицита инвестиций для его преодоления. Более того, поскольку динамика денежной массы вошла в противофазу с инфляцией, скорость прироста ее покупательной силы сократилась в два раза: с 40% в начале 2004 года до 20% через год в сентябре. В строгом соответствии с теорией резко замедлился и рост производства.
Вообще на протяжении 2002—2005 годов взаимосвязь отечественной динамики цен и денежной массы претерпела существенные изменения. Сегодня здесь не наблюдается очевидной прямо пропорциональной зависимости. Последняя отчетливо прослеживалась до середины 2001 года. По мере же снижения инфляции между ней и денежным предложением стали наблюдаться более сложные отношения, которые свидетельствовали об усилении влияния структурных факторов, лежащих за формальными границами монетарной политики (рис.1). На этом фоне прошлогодний скачок цен при резко замедлившемся росте денежной массы не только не выглядит «удивительным», но и достаточно естественно укладывается в общую тенденцию последних пяти лет. Отслеживая же ее, весьма сложно понять, почему причиной сегодняшней инфляции следует считать мягкую денежно-кредитную политику.
В сложившейся инфляционной среде акцент на монетарных инструментах откровенно деструктивен. В противном случае необходимо согласиться, что рост цен, который последует за подорожанием импортируемого Украиной газа, также будет обусловлен избыточным денежным предложением, а не отсталой технологической базой, несовершенством государственных институтов и дефектами рынка, блокирующими ее ускоренную модернизацию.
Если не признать абсурдность указанного положения сегодня, то завтра придется ограничивать кредиты, необходимые для внедрения энергосберегающих технологий. Что, возможно, уже имеет место. Активность, с которой отечественные предприятия привлекают зарубежные займы, заставляет задуматься о причинах ограничения их внутренних аналогов: только за девять месяцев прошлого года чистый объем не гарантированных государством кредитов, выделенных украинским заемщикам на средне- и долгосрочной основе, превысил 2,1 млрд. долл. США. Что составило около 28% всех нетто-кредитов, полученных национальной экономикой от банковской системы.
Поскольку несовершенный рынок обусловливает рост цен, постольку эффективное уменьшение их динамики должно базироваться на структурных реформах, а не на монетарных ограничениях. При этом критерием эффективности выступает не уровень инфляции или скорость ее снижения, а устойчивая динамика производства: чем она выше, тем удачнее выбор инфляционных ориентиров. Утверждение же, что рост любой экономики достигает своего устойчивого максимума при минимальной инфляции (желательно — нулевой), не имеет ни строгого теоретического обоснования, ни наглядного практического подтверждения.
Чтобы убедиться в этом, достаточно обратиться к новейшему опыту индустриальных стран, которые вместо монетарного подавления инфляции агрессивно продвигают демократические ценности в богатых нефтью районах Ближнего Востока. По-видимому, энергетические и ценовые шоки 30-летней давности оказались настолько впечатляющими, а ограниченные возможности денежно-кредитных инструментов столь очевидными, что сегодня уже мало кто всерьез рассматривает их как дезинфляционную панацею.
Определить оптимальную динамику цен, безусловно, непросто. Однако вряд ли стоит игнорировать вопрос из-за его сложности. В условиях несовершенной конкуренции инфляция не только препятствует производству. Повышение цен на изготавливаемую продукцию является серьезным импульсом для увеличения ее выпуска, и чем значительнее подорожание, тем выше стимулы для наращивания производства. Поэтому чистые эффекты инфляции не сводятся ни к ценовым выигрышам, ни к сопутствующим им потерям, но отражают баланс первых и вторых.
По этой причине инфляционные ориентиры целесообразно привязывать не к минимальному росту цен, а к точке, в которой максимизируются чистые производственные эффекты. Последние, очевидно, и определяют оптимальный уровень инфляции.
Графически указанная зависимость должна напоминать кривую Лаффера с «выпуклостью» в координатной точке максимального экономического роста и оптимальной инфляции. Примечательно, что отечественная статистика позволяет наглядно проиллюстрировать данное предположение. Сглаживание статистических рядов свидетельствует, что на протяжении последних шести лет между динамикой цен и ВВП действительно наблюдалась параболообразная взаимосвязь. Независимо от того, анализировать ли розничные цены потребительского рынка или же оптовые цены промышленности.
В последнем случае максимальные темпы роста ВВП (порядка 10—12%) наблюдались, как правило, при 12—14-процентном повышении цен производителей (рис.2). При этом попытки их монетарной стабилизации должны были, похоже, закончиться полной стагнацией отечественной экономики.
Что же касается потребительских цен, то максимальным повышениям ВВП (12—14%) также соответствовал не нулевой их рост, а 10-процентная инфляция (рис.3). И наоборот, вопреки доминирующему представлению, ее снижение сопровождалось синхронным замедлением экономической динамики — до 4—5%. Безусловно, можно дискутировать о том, какой вариант предпочтительнее — стабильных цен или 12-процентного экономического роста. Если, конечно, вы не безработный.
Приведенные взаимосвязи не означают, что 10—12-процентное повышение цен автоматически гарантирует Украине пики деловой активности. Но они свидетельствуют, что любые попытки монетарного подавления инфляции до более «приемлемых» значений неизбежно замедляют динамику производства. При этом нелинейная форма указывает, что оптимальный уровень инфляции и возможное его снижение зависят от качества экономической среды и скорости ее реформирования, а не от денежно-кредитных ограничений.
Последний вывод принципиален для обоснования не только текущих, но и долгосрочных инфляционных ориентиров. При этом весьма уязвимой оказывается популярная концепция «ценовой стабильности», постулирующая экономическую целесообразность и возможность безусловного снижения инфляции до 3—2% в любой стране. Проблема, однако, заключается в том, что для большинства развивающихся экономик и более скромные инфляционные ориентиры, например в 5—7%, сопряжены с проведением столь масштабных структурных преобразований, что рассуждать о «ценовой стабильности» в их случае несерьезно, даже обращаясь к обозримому будущему.
В качестве практической иллюстрации можно вспомнить жесточайший валютно-финансовый кризис и «революцию пустых кастрюль» в Аргентине, разразившиеся в конце 2001-го после нескольких лет искусственного подавления цен (в течение 1998—2001 годов они снизились на потребительском рынке на 4,9%). При этом объемы производства сократились на 2,3%, а уровень безработицы вырос с 13,4 до 18,1%.
Сложность эффективного уменьшения инфляции объясняется тем, что его основой выступает не скорость денежного предложения, а рост производительности труда. Поэтому любому правительству, стремящемуся вывести свою национальную экономику на траекторию, близкую к американской (европейской, японской), следует в первую очередь озаботиться не размерами денежной массы, а эффективностью производства. Другими словами, хочешь, чтобы собственная экономика устойчиво демонстрировала максимальный экономический рост и минимальную безработицу при двух-трехпроцентной инфляции, как в США, — обеспечь аналогичную производительность труда.
Насколько это «просто», свидетельствует новейший опыт многих западноевропейских экономик. В случаях, когда эффективность их производства уступает американской, сопоставимые уровни инфляции обычно сопровождаются меньшим экономическим ростом и большей безработицей. Например, в 2001—2004 годах общий прирост потребительских цен в США (9,7%) оказался весьма близок к их динамике во Франции (8,1%) и Италии (10,5%). Однако, вопреки возможным ожиданиям, совокупный прирост американского производства (9,6%) в полтора-два раза превзошел его увеличение как во Франции (6,5%), так и в Италии (3,7%). Что же касается безработицы, то в США ее уровень (5,5%, 2004 г.) традиционно раза в два ниже, чем во многих ведущих экономиках Западной Европы: Германия — 11,7%, Франция — 12,3 (2003 г.), Италия — 9,1, зона евро — 9%.
Более эффективное производство не только снижает себестоимость продукции. Через сокращение издержек оно уменьшает предпринимательские риски, а вместе с ними — и ценовые премии, необходимые для расширения производства. Поэтому в экономиках с более высокой производительностью труда и уровни инфляции, как правило, оказываются более умеренными.
Учитывая, насколько непросто существенно повысить его результативность, вряд ли кто-нибудь станет всерьез утверждать, что эффективность трудозатрат в любой стране можно увеличить в два-три раза за пару лет. И неудивительно: иначе бы не существовал столь безнадежный разрыв между экономически благополучными и бедными странами. Например, в 2004 году среднедушевое производство ВВП в Люксембурге (63609 долл.) в 112 раз превосходило его уровень в Малави (569 долл.).
Удивляет другое — утверждение, что за несколько лет можно снизить в два-три раза уровень инфляции. И что экономический рост благодаря этому обретет высокие и устойчивые темпы. И все это — безотносительно к изменениям в эффективности производства. Поистине логика невероятного!
Денежное предложение может вообще не иметь прямого отношения к пропорции «инфляция — экономический рост», так как при умеренной динамике цен указанное соотношение определяется уровнем производительности труда и темпами его повышения, достичь которого на практике совсем не просто. Этим-то и объясняется масштаб вопроса: чем амбициознее планы по росту производительности, тем труднее их реализовать и выше вероятность неудачи.
Для международного сопоставления эффективности труда можно использовать показатель производства ВВП на одного занятого по паритету покупательной способности (т.е. в сопоставимых ценах). В отечественной экономике в 2004 году он составлял примерно 15 тыс. долл., в США — около 83,8 тыс., в Великобритании, Германии и Италии — 60,5; 61,6 и 72,5 тыс. долл. соответственно. Показатель, возможно, небезупречный. Однако достаточно наглядный, чтобы сделать вывод, что в Украине производительность труда меньше американской раз в пять-шесть.
Неудивительно, что в подобных условиях эластичность совокупного предложения в американской экономике оказывается гораздо выше отечественной. И одно и то же увеличение платежного спроса в двух случаях «разлагается» в совершенно разных пропорциях на прирост реального ВВП и цен.
Поэтому уж если Украина наметила свой путь в Европу, то задуматься следует не о монетарном сжатии инфляции до 2—4%, а о путях четырех-пятикратного повышения эффективности производства. Тогда и динамика цен естественно снизится до европейского уровня без ущерба для экономического роста. Насколько длительным может оказаться этот переход, зависит от экономической стратегии. Но ясно одно: сами по себе монетарные инструменты ускорить его бессильны.
А вот интенсивная инвестиционная политика — может. Поскольку содержит потенциал технологической модернизации и снижения производственных издержек. Например, в Китае, где норма накопления превышает 40% ВВП, уровень потребительских цен уже лет пять стабилен или снижается, а ежегодные темпы экономического роста устойчиво достигают 8—10%. Отечественная же экономика, похоже, движется иным путем: уровень капитальных вложений за девять месяцев прошлого года снизился до 15,7% ВВП — против 22% в 2004-м.
Безусловно, политика ускоренного наращивания потребительских расходов имеет не меньше прав на существование, чем инвестиционная модель роста. Просто выбрав ее, не стоит удивляться повышению инфляции и замедлению экономической динамики. Как, впрочем, и неопределенности долгосрочных результатов. В конце концов, именно темпы роста среднедушевых доходов, удерживаемые Китаем в течение нескольких десятилетий, позволяют международным экспертам всерьез анализировать перспективы его приближения к избранному клубу индустриальных экономик.