Каждый знает — даже если он ничего более не знает, — что всем товарам присуща общая для всех их форма стоимости, резко контрастирующая с пестрым многообразием их потребительских стоимостей, а именно — денежная форма стоимости. Так писал К.Маркс. По сравнению с сократовским «Я знаю только то, что я ничего не знаю» это был уже большой шаг. На сегодняшний день горизонт незнания отодвинулся еще дальше, и уже каждый знает, что теми самыми настоящими деньгами является американский доллар, заполонивший весь мир. Следует обратить внимание, что при этом доллар является одновременно инструментом поддержки американской экономики и главной угрозой для нее.
Доллар — это дамоклов меч современного Paix Americana, опасность которого была сформулирована еще в известной дилемме Триффина: без неограниченной эмиссии доллара мир утратит единственное ликвидное финансовое средство, стоимость которого базируется на доверии к экономике США; а неограниченная бюджетная эмиссия доллара неминуемо подорвет доверие к экономике США.
Следовательно, даже если бы сами Соединенные Штаты хотели лишить доллар роли одновременно несущего и разрушительного элемента международной финансовой конструкции (или финансовой архитектуры, как принято говорить в научных кругах), то остальной мир вряд ли позволил бы это сделать. Это не так уж легко и безопасно, особенно учитывая огромные запасы американской валюты в официальных резервах нефтедобывающих стран, Китая, «азиатских тигров», России, наконец...
И что бы там ни говорили, а менять нужно всю систему. Валютную. И именно об этом собирались поговорить главы стран «Группы двадцати», встретившись в конце прошлой недели на мировом финансовом саммите в Вашингтоне.
Это была их первая встреча с 1999 года, когда и была создана G-20 в ответ на «азиатский кризис». Но это не первый (и, понятно, не последний) международный саммит, посвященный экономическому, а еще точнее — финансовому вопросу. Достаточно вспомнить, что в свое время «большая пятерка» возникла именно как неформальный клуб для обсуждения подобных проблем. Со временем она трансформировалась в «семерку», «восьмерку» и вот сейчас — в «двадцатку». Которая, по мнению ее очередного руководителя — президента Бразилии Л.Лула, и должна заменить «не нужную уже» «большую восьмерку».
Впрочем, в комментариях чаще вспоминали другого предшественника финансового саммита — международную финансовую конференцию в Бреттон-Вудсе. На ней в 1944 году и была создана современная валютная система. Так, Дж.Буш намекнул на необходимость проведения «Бреттон-Вудс ІІ», на что британский премьер Г.Браун (к которому с нового года переходит председательство в «двадцатке») ответил, что все прямо из Вашингтона и начнут движение к «новому Бреттон-Вудсу». (Хотя и до «старого», расположенного в штате Нью-Хэмпшир, не так уж и далеко.)
Хотя, если я не ошибаюсь, о «новом Бреттон-Вудсе» первым, еще до встречи, начал говорить французский президент Н.Саркози. И тогда некоторые начали внимательно посматривать на Восток, надеясь увидеть восход не только солнца, но и юаня.
Россия тоже с энтузиазмом вознамерилась «одарить мир рублем» — в прямом и переносном смысле. Но в действительности каких-либо серьезных изменений так никто и не предложил.
Наиболее радикальное из предложений касается увеличения роли (то есть квот и голосов в Совете директоров МВФ) в пользу стран с новосозданными рынками. Прежде всего для Бразилии, России, Индии и Китая (стран группы БРИК, так и хочется пошутить: «Очевидно, для того, чтобы не очень брыкались»). Идея далеко не нова, но сейчас она, кажется, как никогда ранее близка к реализации. Впрочем, и сегодня среди экспертов МВФ много граждан развивающихся стран. Теперь, очевидно, они смогут занять более высокие должности, но вряд ли это заметно изменит саму суть их деятельности.
По правде говоря, история МВФ знает и более серьезные реформы, такие, как эмиссия собственной расчетной единицы SDR, отмена «золотых паритетов», признание плавающих валютных курсов... Современный кризис, скорее всего, потребует мер именно такого порядка, а не простого перераспределения «должностных квот». То есть речь идет о продолжении модификации мировой валютной системы, словно замершей на точке «1976» — когда в устав МВФ были внесены кардинальные изменения на сессии в Кингстоне (Ямайка). И чтобы понять, что же за вопрос на самом деле стоит в повестке дня, следует сделать небольшой теоретико-исторический экскурс.
Глобализация, с последствиями которой в очередной раз столкнулась мировая экономика, имеет множество аспектов. Но важность ее экономической составляющей не только не вызывает сомнений, кажется, ни у одного из исследователей этого феномена, но и часто приобретает в глазах наблюдателей преувеличенные, а то и гипертрофированные размеры. Впрочем, этот процесс носит вполне объективный характер, ведь лежащие в его основе деньги — по своей сути, именно как экономическая категория — включают в себя в зародыше весь процесс глобализации, только один из этапов (хотя и довольно активный) которого мы имеем возможность сегодня наблюдать.
Результаты научного анализа генезиса денег свидетельствуют, что с момента своего зарождения деньги — как материализованные общественные отношения — были призваны обеспечивать технические условия установления торгово-экономических отношений между различными человеческими сообществами. Таким образом, уже качественное развитие денег и их функций демонстрирует четкую тенденцию глобализации денежных отношений. Демонетизация золота — то есть полная потеря желтым металлом позиций монопольного товара-эквивалента, прекращение выполнения им всех денежных функций, отрицание полностоимостных (имеющих собственную стоимость) денег — отобразила и усилила самую тяжелую болезнь роста мировой экономики — кризис ликвидности. Даже если бы не происходили упомянутые выше изменения в функциях денег, в мире просто физически не хватило бы золота для обслуживания огромных торговых трансакций. Попытка решить эту проблему на поверхности глубинных экономических явлений нашла свое отражение в структурной эволюции мировой валютной системы.
Бреттон-Вудские соглашения — это тот фундамент, на обломках которого базируется еще и современная мировая валютная система. Она попробовала поставить доллар — национальную валюту новой мировой экономической силы — сначала рядом с золотом (под лозунгом «доллар так же хорош, как и золото»), а позже — и вместо золота («доллар лучше золота»). При этом следует понимать: не Соединенные Штаты навязали миру доллар, а мир финансов ухватился за «долларовую соломинку», как за последнюю и, кажется, в тот момент единственную надежду на решение проблемы глобальной ликвидности. Только США были способны обеспечить хотя бы ограниченную конвертируемость своей валюты в золото. Другие только постепенно переходили и расширяли конвертируемость своих валют... в доллар.
Напомню, что сначала золотой запас Соединенных Штатов значительно превышал их долларовые обязательства. Но активная (или, если кому-то больше нравится, экспансионистская) международная политика США привела к явному злоупотреблению теми возможностями финансирования дефицита своего платежного баланса, которые предоставляла Бреттон-Вудская система. В результате этого послевоенная нехватка международных ликвидных средств платежа, или так называемый долларовый голод, сменилась в 60-е годы с огромным его излишком, или долларовым пресыщением. Возникла та же дилемма Триффина, а ее автор еще в 1960 году предложил создать новую резервную единицу.
Дальнейшие события, в сущности, развивались по предсказанному сценарию: крах «золотого пула» и двойная цена золота, создание прообраза мировых денег в форме «специальных прав заимствования» (Special Drawing Rights — SDR), «деголлевская» атака на золотые резервы Форт-Нокса, отмена обмена долларов на золото для официальных органов, полулегальная (в противовес принципам Бреттон-Вудса) практика использования плавающих валютных курсов.
Стабилизация в этой области наступила только после значительных изменений правил игры, зафиксированных в виде изменений к Соглашению об МВФ в январе 1976 года (так называемая Ямайская, или Кингстонская, валютная система). Золото было официально демонетизировано: золотые паритеты и расчеты в золоте отменялись. Полностью легализировалась идея плавающих курсов. Кроме изменения природы курсообразования, существенным отличием от Бреттон-Вудской системы становится либерализация движения капиталов.
Между тем, в мировой системе начали происходить серьезные секторальные (региональные) изменения. К началу 70-х годов Западная Европа была неотъемлемой составляющей Бреттон-Вудской системы. Но кризис доллара, с одной стороны, и послевоенное восстановление западноевропейской экономики — с другой, заставили правительства стран ЕС искать более надежное место для своих экономик в бурном валютном океане. Такой бухтой и стала Европейская валютная система.
Другим важным изменением стало заметное увеличение количества участников Кингстонской валютной системы за счет стран бывшего социалистического лагеря. В результате краха международной социалистической экономической и, соответственно, валютной системы, базировавшейся на принципах сугубо административного регулирования, возникла большая группа стран (к которой относится и Украина) с довольно специфическими особенностями. Реальный сектор их экономики по уровню своего развития во многих отраслях был сравним с промышленно развитыми странами, но отсутствие или слабое развитие институтов рыночной экономики (особенно в финансовом секторе) ставило их на одну ступень со странами, которые еще вчера назывались третьим миром. Это создало дополнительные проблемы и поставило новые неотложные задачи не только перед МВФ, но и перед правительствами и частными финансовыми учреждениями других стран мира.
Конечно, указанные изменения не могли и не прошли не замеченными ни монетарной властью отдельных стран, ни центром мировой валютной системы — Международным валютным фондом, являющимся сегодня одной из крупнейших и известнейших международных организаций. Созданный для управления системой фиксированных валютных курсов, в которой все валюты были фактически привязаны к американскому доллару, фонд сейчас вынужден искать raison d’etre своего дальнейшего существования. И такой смысл, кажется, найден в необходимости координации действий по обеспечению финансовой стабильности мира.
Выпустив из бутылки джинна свободного движения капитала, финансовый мир породил наибольшую угрозу своей стабильности. Макроэкономические показатели уже не могут выполнять функции предупредительных знаков приближения кризисов: те возникают, как цунами, и так же неожиданно (с точки зрения старых экономических взглядов) переносятся под поверхностью финансового рынка в отдаленные части мира. Таким образом, объективно появилась потребность в создании «станций постоянного наблюдения» и «центра оперативного реагирования».
Такая коррекция начала осуществляться уже после кризиса 1997—1998 годов, но ее темпы и кардинальность оказались явно недостаточными, чтобы выдержать удар нынешнего финансового цунами.
Столкнувшись с рыночной стихией, правительства отдельных стран (и прежде всего самих Соединенных Штатов) прибегли к откровенному патернализму (который его противники, чтобы еще больше заострить ситуацию, называют даже социализмом) — национализации обанкротившихся финучреждений и прямым бюджетным дотациям. Такой подход, казалось бы, нашел отражение и в совместной декларации G-20, зафиксировавшей «признание важности монетарной политики» наряду с «использованием фискальных мер по стимулированию внутреннего спроса». Такое вот объединение двух конкурирующих теорий, что-то наподобие «монета-кейнсиазма».
Кстати, я давно разделяю мнение о том, что это только разные инструменты экономического регулирования, как вожжи и кнут, используемые в зависимости от того, что необходимо в данный момент: сдержать коней перед ямой или заставить их вытаскивать телегу из ямы. В более современном исполнении — тормоза и акселератор. Но чтобы применять их одновременно? Насколько я знаю из опыта, получится полицейский разворот на месте.
Так что с «теоретическим примирением» тоже еще не все понятно. Пока еще президент США Дж.Буш и на открытии, и на закрытии саммита «Группы двадцати» говорил о том, что кризис вовсе не свидетельствует о крахе «свободного капитализма», и что наоборот — выход из нее пролегает через уменьшение процентных ставок и налогов, свободную торговлю, отказ от любого протекционизма, от прямого вмешательства государства... И все это, кстати, на фоне предыдущих заявлений министра финансов США Полсона, который, несмотря на лоббирование со стороны «победивших демократов», категорически отказал в бюджетных субсидиях американским автопроизводителям, мотивируя это тем, что «тогда и другие захотят...»
Конечно, над этим можно было бы только посмеяться — дескать, мелкие шалости со стороны республиканцев, которые через два месяца будут легко исправлены новым президентом. Но возникает вопрос: почему Б.Обама лично не принял участие в саммите и не указал всем, какой путь ведет к храму? Действительно, формально он еще не президент, но когда нужно было спасать экономику страны, он быстренько отложил все предвыборные дела и вместе с МакКейном взялся за спасательные работы, а тут?
Это особенно странно, учитывая, что именно экономические рецепты считались главной козырной картой Б.Обамы. Вот и показать бы ее всему миру. Так сказать, взять бы «быка за рога» и вернуть его на ведущие биржи мира. Считаю, что это было бы хорошим подтверждением американского лидерства в мире. Почему же так не случилось?
Дело, кажется, в том, что историческое соревнование между различными типами организации экономической жизни еще не закончилось, и сам факт ускорения глобализации (традиционно рассматриваемой как продукт именно либеральной экономики) свидетельствует о неоднозначности современного положения дел.
Подобную неоднозначность мы можем увидеть и в сфере валютных отношений. Бреттон-Вудская система предполагала возможность валютного контроля как за притоком, так и, в особенности, за оттоком капитала. Во время азиатского финансового кризиса многие специалисты высказывались в пользу немедленного принятия дополнительных мер в этом направлении. Но на практике это сделала, кажется, только Малайзия. Власти других стран не пошли на это, ссылаясь на низкую эффективность административных ограничений и возможность их довольно легкого обхода.
Это — реальные шаги представителей патерналистского направления в развитии экономических отношений. Но если мы посмотрим в сторону лагеря либералов (символом которых выступает МВФ), то сможем увидеть, что, например, Х.Келлер, в то время занимавший должность исполнительного директора фонда, среди шести шагов, которые, по его мнению, необходимо сделать для укрепления глобализации, говорил о необходимости международной регуляторной системы. Подчеркивая при этом, что многосторонние решения будут работать лишь в том случае, если они не будут подменять национальную ответственность.
Следует подчеркнуть, что современная мировая валютная система существенным образом отличается от той, какой она пришла от Бреттон-Вудса к Кингстону. Чтобы понять направление таких изменений, необходимо вспомнить этапы генезиса современных денег, представив их в виде спиралей:
— от многочисленности вариантов товарообмена — через выделение немногочисленных товаров-эквивалентов — к возникновению единого монопольного товара-эквивалента (металлических денег);
— от многочисленности денежных металлов (медь, электр, серебро, золото) — через биметаллический стандарт — к единому золотомонетному стандарту;
— от конвертируемости в золото многих валют — через золото-слитковый и золотодевизный стандарт — к единой валюте, обменивавшейся на золото (доллар США)...
Анализируя процесс развития денег с позиций его современного этапа, можно увидеть, что он происходит в определенной логической последовательности, словно по спирали, таким образом, что конечная фаза одного этапа (витка) становится отправной точкой для следующего.
Какой должна быть логика дальнейшего развития? Утратив особую связь с золотом, доллар постепенно, не без борьбы занимает почетное место среди остальных валют, как первый среди равных. Идея мультивалютной экономики шаг за шагом побеждает, выдвигая как конкурентов и альтернативу доллару немецкую марку, швейцарский франк, японскую иену, евро...
Если же взглянуть на глобализационные процессы в валютных отношениях последних лет и десятилетий с точки зрения гегельянской диалектики (в упрощенном варианте), то можно сделать вывод, что на очередном витке спирали развития осуществляется переход количества (от многих расчетных валют к единой) в качество. Происходит процесс создания глобальных денег, отражающих принципиально новые социально-экономические отношения на мировом экономическом пространстве. Их появление может знаменовать результат борьбы и единства противоположностей — единого мирового монопольного товара-эквивалента (золотых денег) и разнородных знаков кредитных и фидуциарных (бумажных) денег отдельных правительств и центральных банков, — которые через отрицание отрицания (различные национальные деньги отрицают мировые и единые в своей материальной форме золотые деньги, а потом уже единая мировая валюта отрицает различные национальные валюты) приходят к единой мировой валюте, базирующейся на всеобщности кредитных отношений в современном мире.
Насколько длительным будет этот этап генезиса единой мировой валюты, сейчас сказать практически невозможно, поскольку происходит он с нестабильной скоростью и по разным (иногда противоположно направленным) векторам. Появление мировой валюты как результата эмиссионной деятельности единого мирового центрального банка в классическом понимании (назовем это административным вариантом) требует наличия и единого мирового правительства — что выглядит утопией.
Возможным остается и другой, рыночный вариант — когда в результате кристаллизации, происходящей в смеси международных валютных отношений (национальных, региональных, межрегиональных, общемировых), создаются супервалюты (валюты ведущих экономических государств, такие, как доллар США, или «интеграционные валюты», к примеру, евро), рыночная взаимозависимость которых может постепенно привести к их слиянию в единую валюту.
Мне уже приходилось обращать внимание на то, что подобный вариант вписывается в процесс перехода от экономики либеральной («кошачьей» — поскольку именно это животное «гуляет само по себе») и экономики административной («драконовской» — помня о строгости ее ограничений) к экономике рыночно-патерналистской («драконовой» — поскольку именно азиатские то ли «драконы», то ли «тигры» продемонстрировали ее впервые).
Учитывая результаты Вашингтонского саммита, главным результатом которого стала договоренность о том, чтобы поработать над «домашним заданием» и подготовить совместный план действий на будущее «в свете последних указаний» Дж.Буша, можно все же ожидать некоторого сочетания (возможно даже, эклектики) либерального и рыночно-патерналистского подходов. То есть пополнения «экономического зоопарка» некой «тигровой кошкой»: либерализмом и дерегуляцией в секторе реальной экономики и торговли с одновременным усилением регулирования и координации действий в финансово-банковском секторе.
Россия, по крайней мере, уже выступила общим фронтом со странами ЕС (о чем договорились на французской Ривьере в полном соответствии с направлением восстановления дореволюционных традиций). Еще раньше начали координировать действия азиатские страны. Удовлетворен результатами Вашингтонской встречи и Д.Стросс-Кан — в связи с перспективами дальнейшего расширения полномочий Международного валютного фонда, который он возглавляет. Следовательно, безработица экспертам этого учреждения и в дальнейшем не угрожает. В отличие от тех, о ком оно заботится.
Итак, можно надеяться, что и процесс глобализации валютных отношений, вслед за деньгами как экономической категорией, будет развиваться по законам диалектики, не просто отбрасывая старое, отжившее, но и впитывая в себя то позитивное, что было наработано предыдущими поколениями.