Один из факторов неуспеха украинской экономической модели в исторической ретроспективе — это отсутствие четкого акцента и правильных, адаптивных к местным условиям, настроек.
В чем же состоят основные причины ошибок? Попытаемся найти ответ, оценив основные параметры потенциальных моделей развития.
Прежде всего выделим ключевые критерии наших оценок, ведь в некоторых аналитических материалах, особенно официальных, развитие Украины в период до полномасштабной войны определялось как вполне успешное.
Впрочем, критерии успешности экономической модели для развивающейся страны следующие:
1) темпы роста ВВП на уровне 5% в год и больше;
2) торговый профицит или минимальный дефицит;
3) динамичное движение ВВП на отметку в 1 трлн долл. в номинальном выражении;
4) отсутствие трудовой миграции из страны;
5) высокий уровень инвестирования в национальную экономику — отрицательная международная инвестиционная позиция на уровне 90% ВВП и выше (в первую очередь за счет частных инвестиций).
Теперь оценим по этим критериям украинскую экономику до войны.
После 2010 года темпы роста украинской экономики (кроме отдельных периодов посткризисного восстановления) были умеренными — на уровне 2–3% в год. Это достаточный уровень для развитой страны, но не для развивающейся.
Только темпы роста ВВП выше 5% в год позволяют бедной стране сократить бедность и отставание от богатых западных стран.
Кроме этого, в бедных странах показатели инфляции выше, чем в развитых странах, а следовательно, нестабильность обменного курса национальной валюты периодически обесценивает долларовый эквивалент ВВП.
Торговый баланс Украины в последние годы всегда был дефицитным. Например, в 2019-м он достиг минус 12,5 млрд долл. (баланс торговли товарами и услугами), или 6,25% валового продукта (период полномасштабной войны оставляем за скобками).
В истории роста ВВП Украины наблюдается своеобразный «день сурка», когда экономика движется по заколдованному кругу с условным радиусом валового продукта в 200 млрд долл.
Впервые мы подошли максимально близко к этой отметке в 2008 году с ВВП в почти 180 млрд долл., но этот рост оборвал Глобальный финансовый кризис.
Во второй раз к 200 млрд долл. ВВП мы приблизились в 2013-м с ВВП в 183 млрд долл., но потеряли достижения в 2014–2015 годах.
В 2021-м наш ВВП за счет постпандемической инфляции и повышения цен на сырье наконец увеличился до 200 млрд долл., но рост был остановлен полномасштабным вторжением РФ.
Четвертый «подход к снаряду» может произойти в этом году — ВВП, по разным оценкам, составит 200 млрд долл. Но…
Каждый раз после такого роста наш ВВП «корректировался» до меньших значений в первую очередь под влиянием внешних обстоятельств. После 2008 года — коррекция на 117 млрд долл. в 2009-м; после 2013-го — коррекция на 90 млрд в 2015-м и после 2021-го — коррекция на 162 млрд долл. в 2022-м.
Конечно, динамику нашего ВВП в 2026 году покажет время, но есть предчувствия, что некоторая коррекция произойдет и на этот раз.
Какие же основные причины роста ВВП в долларовом эквиваленте во время полномасштабной войны? Тем более что в 2022-м реальный ВВП в гривне обвалился на 28%, а дефицит внешней торговли товарами приближается сейчас к 40 млрд долл. за год.
Первая причина — масштабные вливания в экономику внешней финансовой и технической помощи, составляющей приблизительно 40 млрд долл., или более 20% ВВП ежегодно.
Вторая — существенное влияние государственных расходов, в частности в секторе обороны.
Третья причина — искусственная стабильность гривни за счет той же внешней помощи. Ведь валютный эквивалент ВВП — это результат деления номинального ВВП в гривне на среднегодовой курс гривни к доллару.
Номинальный валовой продукт во время войны существенно вырос за счет дефлятора, то есть показателя инфляции. Для понимания: в 2021 году номинальный ВВП Украины составлял 5,5 трлн грн, а в 2026-м он ожидается на уровне 10,4 трлн грн, что в 1,9 раза больше. Это увеличение обусловлено прежде всего инфляцией, а не реальным ростом ВВП.
Поскольку все упомянутые случаи «коррекции» были обусловлены внешними шоками, то могла бы украинская экономика успешно двигаться к цели в 1 трлн долл. ВВП на сырьевом «двигателе», если бы этих внешних шоков не было?
Дополнительный фактор «ошибочности» модели развития — это постоянная потеря человеческого капитала в виде трудовой миграции. То есть наша экономическая модель не обеспечивала экономически активное население достаточным количеством высокооплачиваемых рабочих мест. Из-за этого еще до полномасштабной войны украинская трудовая миграция за границей составляла 4–5 миллионов человек (включая маятниковую миграцию).
Помня, что высокие зарплаты являются производной от уровня добавленной стоимости, а добавленная стоимость — производной от сложности экономики, попытаемся найти ту самую точку бифуркации.
Показатели украинского экспорта можно сгруппировать следующим образом:
- промышленный экспорт: промышленная продукция, химическая продукция, черная металлургия, продукция машиностроения, транспорт, станки, приборы, прочее;
- аграрно-сырьевой экспорт: продовольственные товары, древесина и минеральное сырье (прежде всего железная руда).
Если в 2005 году в структуре нашего экспорта объем по первой группе товаров составлял 71%, а по второй, соответственно, 29%, то в 2021-м, или накануне полномасштабной войны, первая группа — 40%, а вторая — 60%.
По сути, национальная экономика сделала своеобразную структурную инверсию, или «оборот».
Во время войны эта пропорция углубилась еще больше — теперь это 25/75 в пользу второй группы товаров.
В абсолютном выражении промышленный экспорт сократился с 23 млрд долл. в год до 9,8 млрд, или в 2,3 раза. Зато аграрно-сырьевой экспорт вырос с 9 млрд долл. до 29 млрд, или в 3,2 раза.
Усиление этих трансформаций именно во время полномасштабной войны делает опыт наших структурных изменений уникальным, ведь обычно во время войны сырьево-аграрно-сервисный секторы экономики растут меньшими темпами, чем промышленный сегмент, подкрепленный госзаказами и ОПК.
Усиление сервисно-сырьевой составляющей в структуре экспорта в то же время свидетельствует о дальнейшей деиндустриализации.
Следовательно, победные реляции нашего правительства о развитии ОПК можно в некоторой степени воспринимать критически, ведь в истории мирового индустриального развития нет ни одного примера, когда развитие военного производства проходило на фоне деиндустриализации и «промышленной пустыни». Это априори невозможно.
Точка бифуркации в структуре нашего экспорта приходится на 2015 год. Это был первый год, когда экспорт товаров второй группы превысил по удельному весу экспорт первой.
Это произошло вследствие частичного разрушения целостного донецко-приднепровского территориально-экономического района прежде всего из-за войны и оккупации части Донбасса.
Впрочем, как видно из рис. 1, предпосылки для этого начали формироваться с 2011 года, когда при власти были регионалы и Янукович.
То есть война не формирует новые тенденции, а усиливает и мультиплицирует старые. Результат изменения структуры экспорта был бы и без войны, но, возможно, лет на десять позже.
Это в который раз объясняет, что на политическом уровне корреляция между приходом к власти тех или иных групп правящего класса и форматом базовой экономической модели развития была в некотором смысле мифом.
Еще одним важным показателем является международная инвестиционная позиция страны (МИП) — разница между активами (средствами, которые страна инвестирует в мировую экономику) и пассивом (средствами, которые мировая экономика инвестирует в соответствующую страну) (см. рис. 2).
Это тот уникальный случай, когда отрицательное значение для страны с динамичным уровнем развития является позитивным индикатором, свидетельствующим, что в эту страну заходит больше международного капитала, чем вытекает национального (конечно, если в основном это прямые инвестиции, а не сугубо кредиты).
В 2015 году показатель МИП у нас составлял минус 38 млрд долл., или 43% ВВП (см. рис. 3).
Далее этот показатель постепенно двигался к нулевой отметке. Максимум был достигнут в 2023 году под влиянием шоков войны. В 2024-м указанный показатель составлял только минус 12,5 млрд долл., или 6,57% ВВП.
Следовательно, с 2015 года украинская экономика стремительно теряет инвестиционную привлекательность: приток внешнего каптала вроде бы и есть, но отток капитала существенно превышает его по темпам роста, «пожирая» показатель чистой международной инвестиционной позиции.
Украина постепенно превращается в площадку зарабатывания «быстрых денег» на аграрном и минеральном сырье и становится одним из региональных центров оттока частного капитала за границу.
А теперь вернемся к моделям развития.
Модель сложной экономики — это прежде всего развитие экономической сложности, то есть промышленности по линейке добавленной стоимости. Но для этого необходимо уметь защищать свой внутренний рынок и помогать национальному бизнесу захватывать внешние рынки.
Это достигается, кроме прочего, путем государственного стимулирования сложного несырьевого экспорта (в частности через кредитование иностранных покупателей такой сложной продукции).
В Украине же государственный Укрэксимбанк вместо кредитования экспортных операций своих клиентов кредитует сомнительные соглашения по покупке торгово-развлекательных центров в Киеве. А до войны покупал облигации Укравтодора для финансирования «Великого будівництва».
Что хуже, модель сырьевой экономики у нас тоже не откалибрована как следует. Среди ее недостатков — очень низкий уровень инклюзии ВВП в сторону широких слоев населения.
Простыми словами, «профит» такой экономики оседает в карманах нескольких сырьевых ФПГ и ТНК и не «идет в массы».
Единственным инструментом такой инклюзии ВВП может стать Национальный резервный суверенный фонд, который будет накапливать сырьевую ренту и экспортные пошлины на сырье.
Средства фонда могли бы пойти на структурную перестройку экономики в сторону большего уровня добавленной стоимости (сырьевая зависимость, побеждающая саму себя) или распределяться на персональные счета украинцев в виде «республиканской доли».
С 2005 года объем аграрно-сырьевого экспорта составил у нас 440 млрд долл., а размер экономически обоснованной ренты мог достичь 60 млрд долл. за 20 лет.
Только накопление ренты и минимальные экспортные пошлины в 5% позволили бы аккумулировать в таком фонде до 80 млрд долл., или по 2 тыс. долл. на каждого украинца. С учетом прибыли от использования за десять лет эта сумма могла бы увеличиться до 5 тыс. долл. на каждого.
Если же применять «республиканскую долю» только к новорожденным украинцам с определенной даты, эта сумма перераспределения могла бы вырасти кратно.
Впрочем, в Украине нет ни такого резервного фонда, ни системы экспортных пошлин на сырье. Да и размер сырьевой ренты существенно занижен.
Сырьевая модель имеет и определенный «отсекатель скорости» — сырьевой экспорт, в отличие от сложного промышленного, не имеет возрастающей отдачи капитала и имеет определенные физические ограничения роста в тоннах и кубических метрах, бушелях или баррелях.
Посмотрим на уровень сложности экономик и показатель экспорта в них:
Турция — экспорт 256 млрд долл., ВВП 1,12 трлн долл., отношение экспорта к ВВП — 23%;
Польша — экспорт 354 млрд долл., ВВП 0,91 трлн долл., отношение экспорта к ВВП — 38%;
Южная Корея — экспорт 632 млрд долл., ВВП 1,713 трлн долл., отношение экспорта к ВВП — 37%;
Аргентина — экспорт 66 млрд долл., ВВП 0,65 трлн долл., отношение экспорта к ВВП — 10%;
Украина (2021 год) — экспорт 56 млрд долл., ВВП 0,2 трлн долл., отношение экспорта к ВВП — 28%.
Следовательно, увеличение ВВП в Украине на сырьевой базе будет стимулировать и рост импорта, прежде всего потребительского. Рост же импорта потребует соответствующего увеличения экспорта. Но у сырья есть физический потолок роста. То есть увеличение сырьевого экспорта остановится, а импорт продолжит повышаться, поэтому будет увеличиваться торговый дефицит.
До некоторого предела в рамках платежного баланса торговый «минус» будет компенсирован кредитами и трудовыми трансфертами, но после прохождения критической точки в 10% ВВП сработает тот же отсекатель скорости, или девальвация гривни.
Валютный эквивалент ВВП будет откорректирован на меньший уровень, нивелируя многолетние достижения роста.
Для сырьевой экономики это запрограммированное состояние и постоянный «день сурка», который можно изменить только за счет перехода к более сложным моделям экспорта, позволяющим экспортировать товаров не на 50 млрд долл. в год, а как Турция или Польша — на 250–350 млрд долл. в год (с сырьем такой экспорт в нынешних ценах для нас очевидно недосягаем).
Тогда и наш ВВП может увеличиться до 0,7–1 трлн долл., что позволит обеспечить расходы на оборону на уровне 50 млрд долл. ежегодно (в мирное время и без внешней помощи).
В ином случае нас ждет так называемая ловушка бедности:
- неразвитая инфраструктура;
- коррупция;
- отток капитала;
- войны;
- недоступность кредитования;
- экологическая деградация;
- кризис систем образования и здравоохранения.
Аграрно-сырьевая модель развития, тем более без системы экспортных пошлин на сырье и без резервного фонда, — это лучшая среда для формирования рентной, сырьевой, коррупционной модели экономики.
В такой модели рента является строительным материалом для «сот» коррупции, магнатерии и их политической клиентелы. То есть для кастового общества. Это такая же болезнетворная среда для бациллы коррупции, как сырая зимняя погода с нулевыми температурами для эпидемии гриппа.