У Зеленского с самого начала были непростые отношения с Западом. Во многих международных партнерах он априори видел соучастников Петра Порошенко, а европейскую и евроатлантическую интеграцию считал не более чем электоральными фишками бывшего президента.

Одержимый идеей остановить войну на Востоке страны, в своем президентстве, как и в профессиональной жизни, Зеленский сначала искал признания в России, а уже потом — на Западе. Правда, если в профессиональной жизни признание на Западе сводилось прежде всего к Голливуду, то в президентской жизни такое признание нужно было в первую очередь от Вашингтона и, возможно, нескольких европейских столиц.

Каковы отношения Зеленского и Запада после двух лет пребывания его на Банковой? Насколько история отношений нынешнего президента отражает эволюцию отношений Украины и Запада последних лет? Война, реформы и желание стать членом ЕС и НАТО в отношениях Киева с западными столицами действительно туго затянуты на тройной узел или все же их можно разбить на три параллельных трека? Насколько сегодня Запад представляет однородное целое в вопросах Украины? Или все же следует говорить о позиции G7 либо же США, с одной стороны, и позиции ЕС или НАТО — с другой?

«Реформаторы» — кто они?

Зеленский пришел к власти, очевидно не понимая роли, которую играли страны Запада в реформаторских потугах Украины. Он в лучшем случае не понимал реформ, проведенных в Украине с 2014 года, в худшем — считал, что их как таковых до него и не было. Думая, что желанием начать все сначала, а не продолжать начатое, он бросает камень в огород предшественников, новый президент на самом деле бросал камень и в огород Запада — тех же Европейского Союза, США и Канады, считавших себя не просто причастными ко всем начатым трансформациям в Украине, но и их соавторами и идейными вдохновителями. Признаем честно: ни одна из ключевых реформ не была бы возможной в Украине, если бы не западный кнут в виде жесткой политики обусловленности (conditionality).

Тем временем Зеленский первого периода привлекал западных партнеров своей антикоррупционной риторикой. Первого периода, потому что история Зеленского-реформатора в глазах западных партнеров четко делится на две части — до отставки «правительства реформаторов», начавшейся с устранения генпрокурора Руслана Рябошапки, и после назначения нового правительства. Последние полгода, по странному (или не очень) совпадению, совпавшие с приходом к власти администрации Байдена, Зеленский явно желал «отыграть» свое реноме реформатора, по крайней мере, в Вашингтоне, однако история с «Нафтогазом» обесценила его потуги и помешала ему открыть полноценную третью главу — возвращение на реформаторский трек в глазах ключевых западных партнеров.

Частично этому препятствует и склонность Запада выделять в Украине привилегированный круг лиц, которых он стабильно называет реформаторами. Сам факт присутствия таких людей во властных кабинетах автоматически усиливает в глазах западных столиц впечатление, что реформы происходят. Соответственно, все те, кто к этой условной касте не принадлежит, должны либо продемонстрировать незаурядные реформаторские чудеса, чтобы быть зачисленными в эту группу, либо же раздраженно наблюдать за историей любовных отношений Запада и реформаторов. Такая раздраженность иногда весьма аргументирована, ведь критерии для статуса «реформатора» действительно иногда непонятны. «Реформаторы» — это кто? Отдельные общественные активисты и инвестиционные банкиры, не работавшие ранее в государственных учреждениях? И те, кто во всем стопроцентно соглашается с западными партнерами — с МВФ, США, ЕС? Есть ли какие-то другие критерии?

Несмотря на все попытки доказать, что нынешнее правительство на самом деле не менее реформаторское, чем предыдущее, сделать это Зеленскому не удалось. Такой водораздел — до отставки предшественников и после — сохранился. Для многих западных партнеров до сих пор важно не только, какие реформы делаются, но и кто их делает.

Наличие отдельной касты «реформаторов» — очевидно не единственное, что раздражало новую властную команду в западном подходе к Украине. Зеленскому явно понадобилось время, чтобы понять, на каком основании зарубежные политики имеют свойство (или даже наглость) поучать Украину — указывать, какие законы нужно принимать и кого оставлять на должности, а кого — заменять. Ситуацию усложняла едва скрываемая уверенность Зеленского, что и на самом Западе много коррупции и других злоупотреблений, в которых тот постоянно упрекает нас. Говорят, у Зеленского как у бывшего селебрити обостренное ощущение критики. Но у него явно обострено и ощущение двойных стандартов. Другое дело, что сравнивать коррупцию на Западе, всегда являющуюся выбором на страх и риск каждого чиновника или политика, и в Украине, где это стало частью политической ДНК, — по меньшей мере некорректно.

Наконец, Зеленского с самого начала раздражали отношения Украины и Запада исключительно в формате «донор — реципиент помощи». На некоторых переговорах неофиты во власти откровенно тролили отдельные западные делегации по этому поводу. На вопрос, чем помочь Украине, они вводили в ступор собеседников встречным: «А чем мы можем помочь вам?». Однако на самом деле эта формула не очень сработала на практике: Украина не была даже в состоянии сделать гуманитарный взнос для Йемена на 100 тысяч долларов, хотя опыт предыдущего аналогичного взноса нашей страны для Гаити много лет работал на нас в ООН в виде соответствующих голосований. Помощь для Италии далась с большим боем, а до Америки украинская «Мрія» с гуманитарным грузом так и не долетела: на Банковой решили, что сначала украинская «Мрія» должна что-то доставить самим украинцам. Очевидно, Зеленский здесь вынужден постоянно учитывать мнение общества, которое преимущественно имеет патерналистские подходы к Западу, ожидая, что это НАМ все что-то всегда должны давать. Да и бюрократический аппарат, готовя любые переговоры и визиты, в большей степени заточен на один вопрос: что нам попросить у страны X?

Иное дело — роль Запада в процессе реформ. Во времена президентства Порошенко западная опека над реформами в Украине считалась чем-то естественным и едва ли не обязательным: экс-президент совместно с канцлером Меркель даже формат спецпредставителей по вопросам реформ от G7 придумали (хотя только Германия такого представителя и назначила).

Зеленский на публичном уровне всячески изображает, что в вопросе реформ Запад должен быть если и не сторонним наблюдателем, то максимум советчиком. Такой подход отвечает и настроениям украинского общества. Если в 2015 году треть украинцев на вопрос, какой помощи они ожидают от ЕС, говорили: «Давления на украинскую власть в вопросе реформ», то в конце 2020-го, согласно социологическому опросу по заказу Центра «Новая Европа», главное ожидание от Евросоюза свелось к «приходу инвесторов и созданию новых рабочих мест в Украине». Давление в вопросе реформ выпало из первых позиций в ожиданиях от ЕС, а в ожиданиях от США никогда и не фигурировало. Возможно, именно учитывая эти настроения — и во властных кабинетах, и в обществе — западные партнеры свои пожелания к Зеленскому бороться с коррупцией пакуют в важность выполнения данных им предвыборных обещаний перед украинцами, а не перед МВФ, США или G7.

Однако парадокс этой ситуации заключается в том, что, несмотря на демонстративно-показательное неприятие любого внешнего давления, на самом деле Зеленский больше готов обсуждать реформы с западными партнерами, чем в свое время Порошенко. Своеобразным индикатором такой готовности может служить диалог президента Украины с группой поддержки G7. По свидетельству информированных собеседников из стран «семерки», такой диалог, во-первых, происходит чаще, чем при предыдущем президенте, — особенно после скандального решения Конституционного суда. А во-вторых, тема реформ во время встреч президента с послами звучит значительно чаще, чем это было при Порошенко. Если во времена предыдущего президента соотношение безопасностных вопросов и тех, которые касаются реформ, в процентах было приблизительно 80 к 20 в пользу безопасности, то при Зеленском это соотношение составляет примерно 50 на 50.

Иное дело, насколько этот диалог действительно эффективен, ведь один из ключевых приоритетов, который обсуждается во время этих встреч — судебная реформа, — упрямо топчется на месте, обрастая все новыми и новыми экспресс-предложениями с украинской стороны, на которые западные партнеры иногда даже не знают, как реагировать. Складывается впечатление, что к определенному моменту медленный прогресс списывался на трудности перевода — не с английского на украинский, а с дипломатического украинского на общепонятный украинский, или даже русский. Соответственно, стоял вопрос, кто именно и с какими акцентами в окружении президента исполняет роль такого переводчика. Чтобы облегчить задачу и ограничить разночтения, G7 даже подготовили дорожную карту по судебной реформе, которую некоторые украинские дипломаты назвали беспрецедентным явлением в отношениях Украины и Запада. Однако должного фидбэка в отношении этой дорожной карты от первого лица, по нашим источникам, так и не поступило, хотя разработали ее якобы по просьбе президента.

В общем, многие мои собеседники-дипломаты считают, что нынешнему президенту на самом деле еще очень повезло: за два года президентства Зеленского Запад не особо его и критиковал. И в вопросе реформ мог быть значительно строже с ним. Хотя бы таким, как был с Порошенко.

Это может объясняться несколькими факторами. Во-первых, на Западе действительно хотели дать Зеленскому шанс разобраться в сложной политической материи, с которой он раньше имел дело лишь в упрощенном, комедийном виде. Соответственно, «льготный период» в отношениях с Западом для него был более длительным, чем для других политиков. Во-вторых, на Западе тоже стали немного более осторожными после публичных историй — как правдивых, так и выдуманных — о западных политиках и дипломатах, которые требовали от украинской власти назначения или же увольнения определенных членов правительства. «Для нас главное — принципы, а не персоны», — сказал недавно один из западных дипломатов своему украинскому коллеге, когда тот ради шутки поинтересовался, кого нам следует оставить на должности, а кого — уволить. Однако на самом деле, судя по призывам на переговорах от некоторых партнеров вернуть на должность Коболева, подход «принципы, а не персоны» укоренился все же недостаточно. Прежде всего, с американской стороны.

Война форматов

В отличие от многих украинских политиков, Зеленский весьма скептически оценивал роль Запада в прекращении войны с Россией. «Если бы та же Меркель могла закончить войну, то она бы ее уже давно закончила», — приходилось слышать от отдельных представителей команды Зеленского в первый год его президентства. Очевидно, отсюда его еще допрезидентский скепсис по поводу нормандского и минского форматов. А также регулярные порывы встречаться и о чем-то входить в соглашение c Путиным на двусторонней основе. Хотя правило «никогда не встречаться и не входить в соглашение c Путиным наедине» давно уже должно было быть вычеканено во всех методичках для всех украинских политиков, заботящихся о государственном интересе.

В этом контексте интересно, насколько Зеленский действительно верил в волшебную силу смены нормандского формата на условный «будапештский»: с привлечением подписантов Будапештского меморандума США и Британии, а также Канады. Или за этой идеей стоял реалистичный и взвешенный анализ результатов такого переформатирования, или это предложение в большой степени остается не более чем предвыборной пиар-альтернативой форматам, созданным еще при Порошенко? А возможно, предлагая более активное участие в этом процессе Британии и Канады, Зеленский просто хотел расширить круг зарубежных лидеров, с которыми, на его взгляд, у него сложились относительно доверительные отношения и которые для украинского президента являются некими авторитетами среди зарубежных лидеров?

Как бы там ни было, сама по себе идея преобразования нормандского формата в «будапештский» вызывает очень много вопросов. Не только потому, что для всех, кто в процессе, давно понятно: дело не в формате, а в одном конкретном его участнике. Дело и в том, что симпатия к такому формату абсолютно не коррелируется с разочарованием, которое украинское общество ощущает к подписантам Будапештского меморандума. Ведь как могут страны, не выполнившие Будапештский меморандум в контексте ядерного разоружения, что-то выполнить в рамках Будапештского формата в отношении Донбасса?

Со своей стороны, многие западные партнеры видели в Зеленском возможность и для себя перезагрузить отношения с Путиным. По принципу: если «жертва агрессии» может о чем-то входить в соглашение c российским президентом, почему мы — нет? Однако были и те, кого желание быстро все порешать с Путиным откровенно настораживало в Зеленском. И таких все же было больше. Период активного поиска мира с Путиным, который прослеживался в первый год президентства Зеленского, не особо способствовал налаживанию доверительного диалога с Западом. Из дипломатических источников известны случаи, когда Зеленский в первый год президентства просто отказывал в телефонных разговорах лидерам, общение с которыми могло спровоцировать резкую реакцию Путина.

В конце концов Зеленский оказался недостаточно «пророссийским» для тех, кто хотел быстрее закрыть тему с Украиной и вернуться к обычным делам с Россией, и недостаточно прозападным для тех, кто желал бы от Зеленского более радикального подхода к России. Первые были разочарованы, когда Зеленский, уподобляясь Порошенко, стал формировать «красные линии» в переговорном процессе. Для последних зато не осталось незамеченным, что Зеленский до сих пор избегает публичной персонализированной критики в адрес Путина и не оставляет надежд встретиться с российским президентом в двустороннем формате. Соответственно, ослабляя аргумент Украины в дискуссиях, следует ли и другим зарубежным политикам встречаться с Путиным? Если, опять-таки, президент страны — «жертвы агрессии» хочет такого диалога, почему такого отдельного общения должны избегать Байден, Меркель или Макрон?

Так или иначе, дискуссии об уровне пророссийскости Зеленского в какой-то момент были переведены в дискуссию о влиянии российских агентов во власти. Хотя на самом деле с началом российской агрессии в Украине разделение на «прозападных» и «пророссийских» политиков априори стало весьма относительным. «Прозападный» с 2014 года стал на самом деле синонимом к «проукраинский», потому что лишь крепкая ассоциация с Западом (безотносительно членства в НАТО и ЕС) и дистанцирование от России способно усилить (или, возможно, даже сохранить) Украину как государство в принципе.

В период Зеленского произошло и некое переосмысление политики санкций. Во-первых, при его президентстве сохранение санкций в отношении России не выглядит культом. Если при Порошенко вся страна благодаря информационному нагнетанию вокруг этой темы жила полугодичными циклами в ожидании очередного раунда продления санкций, то при Зеленском это стало чем-то автоматическим, а высокий уровень готовности к тому, что санкции могут в любой момент отменить, наблюдался в его команде с начала президентства. Во-вторых, так же, как было в свое время с реформами (украинцы в какой-то момент поняли, что их должны делать они сами), в случае с санкциями тоже в конце концов пришло осознание, что «санкции в отношении России должны вводить прежде всего сами украинцы. Абсолютно ненормальной была ситуация, когда Медведчук фигурировал в санкционном списке США еще в 2004 году, а в украинском появился лишь в 2021-м.

В третий год президентства Зеленский входит с печальной реальностью: война и в дальнейшем остается самым надежным способом для Украины не выпадать из западной повестки дня. Чем больше обострение — тем выше позиция в списке приоритетов. История со скоплением российских войск на границе красноречиво это подтвердила. Однако, в отличие от первых лет войны, никакое обострение уже не способно служить объяснением, почему подвисают те или иные реформы.

ЕС и НАТО: переплюнув Порошенко

С президентством Зеленского впервые в истории Украины, несмотря на все драматические прогнозы, не произошло резкого колебания внешнеполитического курса. Тем временем на Западе не скрывали: от Зеленского они ожидали более реалистичного и прагматичного подхода к движению Украины в ЕС и НАТО. Этот подход в частности предполагал отсутствие публичной риторики о предоставлении Украине европейской перспективы в ЕС и Плана действий относительно членства в НАТО.

Зеленский с самого начала неплохо подпитывал эти ожидания, критикуя пафосную и будто бы не подкрепленную на практике патетику Порошенко в отношении ЕС и НАТО и акцентируя прежде всего на экономической дипломатии. Однако под конец второго года президентства Зеленский не заметил, как стал требовать от Евросоюза и НАТО европейскую перспективу и План действий относительно членства даже более ультимативно, чем это делал Порошенко. Причем есть основания считать, что Зеленский, в отличие от Порошенко, действительно верил в возможность этого. Более того, даже в краткосрочной перспективе. От разных инсайдеров приходилось слышать, что Зеленский требовал обеспечить и План действий относительно членства, и европейскую перспективу уже к 30-летию независимости Украины.

Важный момент: не имея соответствующего бекграунда и институционной памяти, Зеленский, очевидно, не сам оценивал реалистичность таких шагов со стороны ЕС и НАТО. И здесь вопрос: нагнетание нереалистичных ожиданий и последующее публичное разочарование с громкими обвинениями в адрес западных партнеров — это свидетельство аматорства или проявление некой спецоперации, которую реализуют российские агенты во власти, чтобы президент имел основания громко хлопнуть дверью в диалоге с Западом? Как сделал Леонид Кучма в 2004-м, когда, получив отказ в Плане действий относительно членства на Стамбульском саммите НАТО (да-да, история с ПДЧ началась еще тогда) из-за желания партнеров убедиться в демократичности будущих президентских выборов, верувшись в Украину вычеркнул цель членства в НАТО из Военной доктрины Украины, на радость россиянам и их агентам во власти.

Более глобальный вопрос: насколько Зеленский лично верит в то, что заявляет по поводу ЕС и НАТО? Насколько он действительно хотел бы видеть Украину членом этих организаций? Когда я задавала этот вопрос людям из властной команды, большинство из них отвечало на это другим вопросом: «А насколько Порошенко действительно был предан европейскому и евроатлантическому курсу? Насколько он верил в это лично, а не политически?»

Есть основания считать, что на самом деле Зеленский весьма сознательно — еще до президентства — поддерживал идею Украины как части Европейского Союза, опираясь прежде всего на географический (Украина же в Европе) и экономический (посмотрите, какой там уровень жизни) факторы. В отношении НАТО некоторая эволюция произошла в его взглядах уже на должности президента: есть информация, что он много и часто расспрашивал осведомленных людей, как лучше Украине обеспечить свою безопасность. Очевидно, некоторая внутренняя эволюция в вопросе НАТО послужила одной из причин того, что Зеленский начал вслух говорить о членстве Украины в Альянсе.

Но были и другие, возможно более существенные причины. Это и заметное разочарование тем, как пошел процесс урегулирования конфликта в Донбассе после Нормандского саммита в Париже. Затем уже не надо было сковывать себя раздумьями, как то или иное заявление может повлиять на и без того малорезультативный переговорный процесс. Это и понимание на определенном этапе (под влиянием некоторых советников, очевидно), что тема ЕС и НАТО не монополия Петра Порошенко и его партии. Именно поэтому в теме НАТО и ЕС в первый год президентства мы видели Зеленского как антиПорошенко, а уже во второй — как Порошенко на стероидах, учитывая суперамбициозную и настойчивую риторику нынешнего главы государства. Было действительно интересно слушать, как иронизировали в отдельных странах-членах по этому поводу. «Здесь постоянно приходилось унимать Порошенко, чтобы лишний раз не требовал ПДЧ и не вгонял НАТО в неудобную ситуацию. С приходом Зеленского были надежды, что он окажется реалистом и прагматиком, а на самом деле он оказался еще более радикальным, чем Порошенко, и теперь уже надо унимать его». Это и завышенные ожидания от администрации Байдена: дескать, Биден (как называют американского президента между собой некоторые представители власти) придет и пусть по линии НАТО что-то выбьет для Украины. Хотя с самого начала было очевидно, что Байден не будет инвестировать свой политический капитал в вопрос, который уж так раскалывает Альянс. В Киеве недооценили, что Байден — слишком большой фанат НАТО, чтобы допустить какое-то серьезное несогласие в Альянсе или какое-то послабление организации из-за невозможности защитить своих новых союзников. Приглашение к ПДЧ именно и создало бы такую ситуацию: взяв важное обязательство, НАТО не могла бы предоставить Украине никаких безопасностных гарантий в случае потенциального нападения. Нужно отдать должное прямолинейности американского президента, который, по нашей информации, четко дал понять Зеленскому: ПДЧ очень маловероятно не то что на ближайших саммитах НАТО, но и при его президентстве в принципе.

Показательный поворот Зеленского в сторону ЕС и НАТО — это, очевидно, и об осознании того, что находиться в серой электоральной зоне лишь вредит его рейтингу, потому что избиратель Зеленского, который еще не перекочевал к ОПЗЖ, — это все же проевропейский избиратель. Согласно социологическим исследованиям на эту тему, избиратель «Слуги народа» больше проевросоюзовский и пронатовский, чем избиратель будто бы проевропейской «Батьківщини».

Это, в конце концов, и совпадение во времени двух критически важных событий — саммита НАТО и достройки «Северного потока-2». Настойчивая риторика и требования предоставить ПДЧ со стороны украинских высоких должностных лиц были связаны и с желанием получить некую безопасностную компенсацию после того, как стало понятно, что политической воли на остановку СП-2 у Вашингтона нет. Этакий обмен: достройка «Северного потока-2» за ПДЧ, или и ПДЧ+. Украина исходила из того, что проблема «Северного потока-2» — это не только финансовый вопрос, ответ на который должен быть найден в виде финансовой компенсации. Это также и вопрос безопасностный. Так вот, соответственно должна быть и безопасностная компенсация, что в принципе весьма логично.

Однако неожиданная для многих внешняя евроатлантическая активность Зеленского оказалась весьма половинчатой внутри страны. Маленькая, но показательная деталь. Во время избирательной кампании Зеленский обещал записывать на постоянной основе ролики, в которых убеждал бы соотечественников с Востока Украины в преимуществах интеграции в НАТО («что НАТО — не зверюга», если дословно). Ни одного ролика он так и не записал. Почему это важно? Потому что недостаточная поддержка со стороны украинского общества всегда служила удобным поводом для стран-членов сказать нет Украине в любых последующих шагах к членству. После 2014 года ситуация с социологией стала выравниваться и играть в пользу Украины. Однако, положа руку на сердце, и сегодня эта поддержка не достигает даже 50%. О чем говорить, если в Польше членство Украины в НАТО поддерживают больше, чем в самой Украине. Да, Россия своей агрессией способствовала усилению поддержки украинцами членства в НАТО, но Зеленский благодаря своей популярности и харизме смог бы сделать на Востоке, а особенно на Юге Украины, значительно больше, чем путинская агрессия.

Европейский Союз, как бы ни парадоксально это звучало, оказался еще более сложным кейсом для Зеленского, чем НАТО. Прежде всего из-за убеждения, что в Евросоюзе даже после президентских выборов продолжали поддерживать Порошенко, а в отношениях Украины с Евросоюзом образовался deep state функционеров и дипломатов, которые будто бы симпатизируют бывшему украинскому президенту и «подвешивают» в глазах руководства ЕС все действия нынешнего украинского руководителя. Плюс явная преданность Зеленского двусторонним отношениям на фоне сотрудничества с международными учреждениями.

Все изменилось после знакомства с Шарлем Мишелем, с которым у Зеленского завязалась — и это подтверждают как европейские, так и украинские источники — взаимная симпатия. «Шарль Мишель для Украины — больший шанс, в плане сближения Украины с ЕС, чем даже был Дональд Туск», — уверяют в некоторых высоких властных кабинетах. И уже само по себе это звучит как дипломатический разрыв шаблона: бельгийский политик — больший промоутер Украины в ЕС, чем польский. Кроме «химии» с Зеленским, которая стала очевидной еще после их первой встречи в Брюсселе и закрепилась во время поездки на Восток Украины, у Шарля Мишеля есть нескрываемый интерес к нашему региону вообще. Европейские дипломаты, работавшие с ним, утверждают: у Мишеля, в отличие от других топ-политиков ЕС, есть четкое понимание того, что Евросоюз должен играть значительно большую геополитическую роль на Востоке Европы, чем теперь. В усилении этой роли он видит и свою миссию тоже.

Есть основания считать, что Шарль Мишель стал для Зеленского одним из тех международных авторитетов, с кем он не упускает возможности посоветоваться. А советоваться есть о чем. Например, когда возникла идея создать декларации отдельных стран ЕС о поддержке потенциальной заявки Украины на членство, она была проговорена с Мишелем. Собственно, именно эти декларации стали своеобразной визиткой двух лет президентства Зеленского на евроинтеграционном треке. Зеленский еще во время предвыборной кампании демонстрировал свою одержимость флешмобами на национальном уровне. С помощью этих деклараций ему де-факто удалось организовать флешмоб о будущем членстве Украины в ЕС на европейском уровне. Даже если практическая добавленная стоимость этого «флешмоба» сомнительна, он по крайней мере может привлечь внимание к вопросу будущего членства Украины в Европейском Союзе.

Другое дело, насколько для самого Запада — и ЕС, и США, и НАТО — критически важна для развития отношений с Украиной сегодня ее амбициозная повестка дня на евроинтеграционном и евроатлантическом треках. Насколько они выстраивают свою политику в отношении нас, отталкиваясь именно от уровня нашей европейской и евроатлантической ориентации и риторики? В свое время, в период администрации Обамы, один уважаемый представитель Белого дома, который имеет слово в формировании решений о нашем регионе и в администрации Байдена, сказал мне в неформальном разговоре: не обязательно стремиться вступить в ЕС и НАТО, чтобы иметь хорошие отношения с США. Посмотрите, дескать, на Армению: они отказались от подписания Соглашения об ассоциации с ЕС, но у нас с ними замечательное взаимодействие. И здесь возникает вопрос, понимают ли те, кто так пылко поддерживает предоставление Украине статуса основного союзника вне НАТО, какой сигнал посылают в контексте интеграции Украины в Альянс тем своим «вне НАТО», учитывая то, что ни одна страна Европы такого статуса не имеет и создан он был именно под те государства, которые даже географически не могли претендовать на будущее членство в Альянсе?

Еще более важная проблема — в отдельных властных кабинетах даже после двух лет Зе!президентства не могут (или не хотят) понять связку между реформами и усилением отношений с Западом. От некоторых инсайдеров во власти неоднократно приходилось слышать, что на совещаниях в офисе президента во время подготовки к некоторым важным международным переговорам вопрос реформ либо обсуждался по остаточному принципу, либо вызвал раздражение на манер «а при чем здесь реформы вообще?».

Справедливости ради, заметим, что в этом есть доля вины и Запада. Несмотря на горячие призывы к реформам, у западных партнеров за годы взаимодействия с Украиной наработано множество вариантов, что делать с Украиной-неудачницей, но нет готового ответа, что предложить Украине успешной. Так что, какие бы реформы ни были проведены, всегда есть риск, что нам могут сказать: на самом деле это были не совсем те реформы и не совсем в том порядке, не широкомасштабные, не постоянные и не необратимые (хотя необратимые даже в постоянных демократиях редко бывают в принципе). Показательным кейсом здесь есть НАТО. Украина — уникальная страна, потому что на уровне власти сама просила у Брюсселя список новых обязательств (в виде списка конкретных реформ) для приглашения… нет, не в НАТО, а всего-навсего в ПДЧ: этакий план действий к Плану действий относительно членства. Хотя Украина была готова получить ПДЧ еще в 2008 году, а то и раньше. НАТО, однако, не согласилась даже на такой план действий к ПДЧ, тем самым продемонстрировав: если раньше Запад был готов предложить Украине больше, но исключительно в режиме обусловленности (сonditionality), то сегодня он не готов предоставить даже наиболее жесткие сonditionalitіes, потому что, очевидно, не в состоянии предложить Украине ничего нового.

Наконец, в НАТО сами немного запутались в «свидетельствах». С одной стороны, они утверждают, что у Украины есть уже перечень реформ, которые подготовят ее к членству, — это Годовые национальные программы. Однако почему бы тогда официально не признать их подготовительным инструментом к членству в Альянсе, без ПДЧ «как интегральной части процесса»? И здесь, если честно, я не понимаю, зачем украинская сторона отвоевывала упоминание о ПДЧ как обязательный этап в интеграции в НАТО в итоговом коммюнике Брюссельского саммита, когда даже в самом Альянсе наши партнеры (прежде всего американцы) говорят, что у Украины и Грузии может быть свой путь, необязательно через ПДЧ. Энтони Блинкен лично на слушаниях в сенате за несколько дней до саммита четко дал понять это.

Также в Альянсе говорят, что ключом к членству в НАТО являются реформы. Однако почему тогда по дипломатическим каналам посылают сигналы, что в обозримом будущем никакого членства не будет? В НАТО так уверены, что в Украине в обозримой перспективе не будет реформ? А что если Украина (вдруг) через несколько лет продемонстрирует невероятные чудеса в реформах? Как же тогда быть с «ключом к членству в виде реформ»? Возможно, официальным представителям НАТО надо поучиться искренности у экспертов из стран — членов Альянса и говорить о двух ключах к членству: о реформах и России? Причем непонятно, какой из них основной, а какой — запасной.

Так или иначе, все чаще и чаще напрашивается вывод, что и на Западе, и в Украине многих стала вполне устраивать формула, которую можно вывести, перефразировав известный анекдот: мы на Западе изображаем, что очень поддерживаем европейские и евроатлантические устремления Украины, а вы в Украине изображаете, что интенсивно проводите реформы.

Что делать в этой ситуации? Во-первых, объяснить наконец Зеленскому, что дипломатия не всесильна. Если он со своим известным скепсисом к традиционной дипломатии думает, что проблема именно в дипломатах, то это не так. Даже самые гениальные дипломаты не могли бы обеспечить ему эти результаты — ПДЧ в НАТО и европейскую перспективу в ЕС — в желательные для него (очевидно, с электоральной точки зрения) сроки.

Не обеспечат ему эти результаты и «нетрадиционные» дипломаты. Я о том, что сегодня во внешней политике Украины мы наблюдаем борьбу двух условных лагерей — дипломатов и юристов («условных», потому что и в лагере дипломатов есть специалисты с юридическим образованием, а некоторые дипломаты хотят так или иначе слиться с группой юристов). Изо дня в день мы видим, как «диплоЕрмакия» берет верх над Дипломатией. Но в конце концов и заточенные исключительно на результат, а не на процесс представители лагеря юристов рано или поздно вынуждены будут понять: в отношениях с ЕС и НАТО им не избежать длительного и изнурительного процесса, потому что сам термин «интеграция» предполагает процесс. Вина в этом не только Украины, за тридцать лет так и не сумевшей провести судебную реформу, но и самих ЕС и НАТО, заточенных сегодня в отношениях с Украиной исключительно на процесс, который, бесспорно, нужно менять. Быстрых и больших побед, каких хочет «диплоермакия», сейчас в принципе нереально достичь в отношениях с нашими ключевыми партнерами на Западе. Как и на Востоке, кстати.

Так что, второй совет: не делать ставку в своей внешней политике и не сакрализировать вещи, которые сегодня не зависят от Украины. Либо не зависят от Украины в том расхлябанном виде, в котором она сейчас находится.

Ну и последнее: отношения Украины с Западом не были и не будут простыми. Особенно для Зеленского, который, такое впечатление, иногда ведет две внешних войны: дипломатическую — с Россией и мировоззренческую — с Западом. Однако нужно помнить: враг Украины и нашей государственности не в Вашингтоне или Брюсселе, а в Москве. И именно на основе этого формировать свою политику и принимать соответствующие решения. И начинать учиться доверять нашим ключевым партнерам на Западе.