Во времена глобализации основные политические понятия — «власть», «партия», «фракция», «коалиция», «оппозиция», «стабильность», «имидж» — кажутся универсальными. Использующий их рассчитывает на то, что его поймут, даже если собеседник прибыл из другой страны. Эта предпосылка обманчива. И между такими близкими в географическом и культурном смысле странами, как Германия и Украина, существуют серьезные смысловые расхождения в политическом лексиконе, которые усложняют взаимную коммуникацию. На поверхности это — следствие разного правового устройства наших государств. Если же посмотреть глубже, недоразумение связано со значительными отличиями в политических традициях и менталитете. Диалог между нашими политиками страдает от подобных недоразумений. Пример: депутат из Германии, недавно побывавший в Украине, был поражен, узнав, что депутат фракции коммунистов в Верховной Раде является одновременно бизнесменом. «Тогда он не может быть коммунистом», — такой была реакция гостя из Германии. Коммунист и человек, занимающийся бизнесом, в немецком понимании — вещи несовместимые. Ведь немногочисленные коммунисты, оставшиеся в Германии, — убежденные идеологи и потому не занимаются «капиталистическим» бизнесом.
Германский депутат должен бы помнить, что большинство представителей украинской политической и экономической элиты — воспитанники советской партийной школы, комсомола и подобных организаций. И что эти люди перенесли свой образ мышления и стиль работы в условия нового государства, независимой Украины. Это автоматически означает иной стиль работы, чем в исторически сложившихся парламентских демократиях, в частности в Германии. Поэтому, употребляя одинаковые слова, мы часто вкладываем в них разное содержание.
Эту языковую путаницу не следует воспринимать как что-то непреодолимое. Одна из задач посольства состоит в подготовке гостей—политиков из Германии к переговорам с целью улучшить доступ к украинской политике. Это облегчает понимание и обмен и помогает выйти за пределы взаимного выслушивания заранее заготовленных вежливых формулировок.
С другой же стороны, считаю, что общественность и политики в Украине также должны прилагать больше усилий, чтобы составить для самих себя более четкое представление о своей собственной системе. Они, на мой взгляд, слишком легкомысленно оперируют понятиями, импортированными из практики парламентских демократий, вкладывая в них совершенно иное содержание, а иногда даже злоупотребляя ими для манипуляций. Примером этого может служить феномен «политтехнологии». Украинская политтехнология — причудливый синтез коммуникационных стереотипов, импортируемых из стран западной демократии, смешанных с коммерческими способами маркетинга, и позаимствованных из советских времен механизмов манипуляции и дезинформации. Часто «технологи» жонглируют словами, потерявшими какую-либо связь с политическим смыслом и не позволяющими понять, какие политические и экономические интересы скрываются за ними. В Западной Европе мы привыкли к политическому пиару, который не затушевывает цель и программу партий, а наоборот — усиливает их звучание с целью привлечения к ним внимания граждан и избирателей.
Несколько недель назад на некоторых вебстраницах украинской прессы, появляющейся в Интернете, подавался в качестве «сенсации» тот факт, что Социал-демократическая партия Германии (СДПГ) не пригласила на свой юбилейный съезд по случаю 140-летия ее существования украинскую партию со схожим по звучанию названием. Конечно же, никакой сенсации в этом не было. Да и в рядах украинской партии не чувствовалось никакого особого смущения по этому поводу. И это хорошо, поскольку свидетельствует о том, что стороны понимают друг друга. И там, и здесь, в Берлине, хорошо знают, что упаковка — это одно, а содержание — другое. И каждый понимает: если с сегодняшнего дня я начну называть себя Джоном Траволтой и одеваться как он, то, несмотря на это, танцевать как он все равно не смогу. Да и рассчитывать на приглашение из Голливуда тоже не приходится.
Просто немецкие социал-демократы пригласили на свой праздник представителей тех политических групп, с которыми они поддерживают контакты в течение продолжительного времени и чьи программные и политические цели — по крайней мере в плане подходов — они разделяют: таков уж он, механизм партийных контактов. В этом случае ими стали г-жа Тимошенко, господин Ющенко и господин Мороз. Это — не эксклюзивный клуб оппозиционных партий. СДПГ и прочие демократические партии Германии открыты для контактов и с другими украинскими объединениями, которые — хотя бы по своим подходам — выступают за правовое государство, демократию и социальную рыночную экономику. При этом принадлежность к оппозиции или правительству не играет никакой роли, как и название этих групп.
Тем, кто оперирует импортированными политическими понятиями, взгляд в сторону чужой системы может иногда помочь более четко понять свою собственную. Последующие размышления о значении таких понятий, как «партии», «власть и оппозиция», «стабильность», в германской политике я изложил в связке со своими наблюдениями за украинской политикой. Они являются приглашением к самоанализу.
А такой анализ, в свою очередь, — предпосылка целенаправленных действий в период, когда Украина переживает процесс резких изменений. Было бы неразумно откладывать эти действия до наступления времен общественной и экономической стабильности. Так, в Киеве иногда можно услышать мнение, что предпосылки для соблюдения таких основных прав, как свобода слова, появятся лишь тогда, когда в Украине завершится процесс консолидации. Логичнее противоположное мнение: процесс преобразований в Украине будет успешным только в том случае, если ее граждане и политические деятели уже сегодня, хоть и малыми шагами, но непрестанно будут работать над построением правового государства, демократии и рыночной экономики. Только при таком условии Украине удастся реализовать свой потенциал. Чем дольше будут тянуть с этим, тем дольше страна будет оставаться политически и экономически слабой. А в слабой Украине не заинтересован никто, в том числе — ее новые соседи, страны Европейского Союза.
Партии
Партии имеют свое место в Конституции,
но не являются государственными органами
Как и в Украине, политические партии в Германии имеют свое место в Конституции. Отличие: в Конституции Украины свобода создания партий рассматривается в разделе «Права гражданина», в Основном Законе Федеративной Республики Германии роль партий описывается в начале раздела «Федерация и федеральные земли». Уже сама систематика свидетельствует, что Основной Закон (ОЗ) наделяет партии основополагающим значением.
Это не просто формальность, ведь в ОЗ, который является прямым источником права (как и Конституция Украины), непосредственно определен государственный строй Германии. Закон о партиях приобрел силу в Германии лишь в 1967 году. Это значит: с момента учреждения Федеративной Республики Германии в 1949 году партийная демократия в течение восемнадцати лет смогла развиваться без специального закона о партиях. Для этого развития достаточной правовой базой стал Основной Закон и некоторые другие законы общего содержания (например, «Закон об объединении»).
В чем состоит роль партий? В статье 21 (1) она описана так: «Партии способствуют формированию политической воли народа. Их создание является свободным. Их внутреннее устройство должно соответствовать демократическим принципам. Они должны предоставлять публичный отчет об источниках и расходовании своих средств, а также о своем имуществе».
Почему эта роль настолько важна? Предыдущая статья 20 дает на это опосредованный ответ: «Источником всей государственной власти является народ». Но в условиях демократии в многомиллионной стране народ непосредственно политически дееспособен лишь в очень ограниченной степени. Народ должен передать кому-то свою волю. Партии и являются тем приводным ремнем, который — в случае успеха на выборах — подхватывает, объединяет и переводит в плоскость практической политики мнение и волю населения. Они делают это всегда в состязании с другими партиями. Единая партия, одинаково приемлемая для всех граждан, противоречила бы сама себе. Она была бы несовместимой с демократией, положила бы конец любому эффективному контролю со стороны «политических конкурентов». В новейшей истории Германии в течение недемократических этапов, в частности во времена национал-социализма и ГДР, существовали такие «единые партии» или же «единые списки».
Лишь с принятием в 1949 году Основного Закона партии — после почти столетнего существования — получили статус конституционно-правового органа. В начале своей истории — в середине XIX века — они воспринимались в большинстве своем как источник разногласий, или же с ними мирились как с неизбежным злом.
Теперь партии действительно имеют конституционный статус, но не являются конституционными органами. Создание одной государственной партии было бы столь же антиконституционным, как и создание одной-единственной партии. В связи с этим настораживает, что во время предыдущей парламентской предвыборной кампании в Украине один избирательный блок приобретал иногда «официозный характер». Этот полуофициальный характер в некоторых регионах сразу же бросался в глаза зарубежным наблюдателям при изучении многих плакатов в общественных местах (в школах, на вокзалах и т.п.), которые агитировали исключительно за какую-то одну группировку. А после бесед со студентами, служащими или рабочими, от которых систематически требовали голосовать за определенный избирательный список, можно было легко понять, насколько регулярной и эксклюзивной была официальная поддержка этой одной политической силы. Тем самым ответственные лица исказили суть партий. Если администрация систематически навязывает свою волю населению и диктует ему, за какую партию голосовать, нечего и надеяться, что эта политическая сила сможет выполнить то, что составляет смысл деятельности партии, а именно — представлять политическую волю населения. Подобный подход подрывает доверие к украинской демократии. И это касается не только зарубежных наблюдателей, но и — что намного важнее — собственного населения.
Работа на низовом уровне и программы как жизненный элемент партий
Каким образом партии могут выполнять свою посредническую функцию? Как было сказано, свою политическую легитимность политические партии черпают в том, что обращаются к интересам и чаяниям населения, объединяют их и за них агитируют. Это было бы невозможно без длительной черновой работы партийных низов с привлечением тысяч членов, длительное время работающих на общественных началах. Местные и региональные парламенты играют при этом ключевую роль в контактах с низовым уровнем и в подборе политиков на федеральном уровне.
Программы являются концентрированным воплощением этой децентрализованной партийной работы. С ними партии идут на выборы, вступая, как сказано, в конкуренцию с другими объединениями. И шанс на успех у них есть только тогда, когда им доверяют. Это означает, что их позиции формировались на протяжении длительного отрезка времени и что они, возможно, уже положительно зарекомендовали себя ответственными делами в составе предыдущих правительств. Партия — это не пиар-проект, не искусственный продукт политтехнологов. Партию нельзя продать, как стиральный порошок. Правда, «виртуальные» популистские партии без настоящей базы среди населения в отдельных случаях смогли добиться успеха на выборах в Германии, но удержаться надолго им не удалось. В конце концов, они не стоили доверия избирателей. Я считаю, что парламентские выборы 31 марта 2002 года в Украине засвидетельствовали: и здесь избиратель может распознать, что является синтетическим продуктом политтехнологов, а что нет. Результаты показали — голоса избирателей нельзя произвольно «продуктировать» дорогими агитационными кампаниями.
Но почему же люди в условиях демократии активно участвуют в деятельности какой-либо партии? Партии Германии насчитывают в общем около 1,5 миллиона членов, к сожалению, с тенденцией к уменьшению. Причиной все более низкой активности является инертность и «раздраженность политикой». Многие думают, что отдельный человек все равно не может ничего изменить в существующем порядке вещей. В действительности для занятия политической деятельностью на низовом уровне нужна определенная мера идеализма. Это требует немало времени и в большинстве своем не дает никаких личных преимуществ, да и едва ли прибавляет престиж. А тому, кто деятельно заявляет о себе, важно взять на свои плечи ответственность за дела сообщества, а не получить для себя преимущества. Кроме времени, партийная деятельность стоит еще и денег в форме членских взносов, за счет которых партии в Германии покрывают от 25 до 50% своих затрат. Эти обязательные членские взносы составляют, в расчете на члена партии, в большинстве своем от 100 до 250 евро ежегодно. И здесь я вижу контраст с распространенной практикой некоторых партий и кандидатов в Украине, агитирующих «социальной благотворительностью». В таких случаях дарят компьютеры школам, улучшают состояние улиц, финансируют медицинское обслуживание неимущих детей и т.п. Взамен этого кандидат или партия надеется на лояльность со стороны избирателя. Избиратель должен сказать себе: «Мой депутат хороший, поскольку он — богатый, влиятельный и решит мои проблемы, если мне будет трудно. Что он еще делает в Киеве, какие законы одобряет, для чего он там работает, мне все равно. Киев далеко, и меня это не касается». Это — классический случай западно-восточной языковой путаницы: партии, стремящиеся с помощью такого патернализма купить лояльность избирателя, не являются демократическими партиями в западноевропейском смысле. Я назвал бы их группами по обслуживанию определенной клиентуры. В таком случае избиратель, как и простой член партии, не является активным генератором идей и направлений и контролером политики, а остается пассивным адресатом для благотворительности.
Партии как «политическая родина» политиков — и как гарант стабильного большинства
Бундестаг избирает канцлера большинством своих членов (ст. 63). В связи с пропорциональной избирательной системой дело редко доходит до абсолютного большинства одной партии. Поэтому образование правительства зачастую возможно лишь по договоренности по крайней мере двух фракций. Только сильная фракционная и партийная привязка членов бундестага позволяет удержать такие коалиции, как правило, на весь период созыва.
Как же обеспечивается такая привязка? Как сказано выше, большинство депутатов связаны со своими партиями немало лет, часто и десятилетий, и нередко уже успели поработать в них на местном уровне. Партии становятся «политической родиной» для политиков. Выходы из фракций и смена фракций в парламентах случаются, соответственно, редко. Тот, кто оставляет свою фракцию, утрачивает свою политическую родину. Сам он мало на что может повлиять в бундестаге. Другая фракция вряд ли примет его с распростертыми объятиями. У него будет мало шансов на повторное избрание, поскольку у кандидатов без поддержки своих партий на выборах шансов почти нет, даже когда выдвигают свою кандидатуру по мажоритарному округу. Все 602 депутата бундестага имеют партийную принадлежность. Поэтому даже относительно небольшое коалиционное большинство, как в нынешнем бундестаге (307 голосов против 295), позволяет без проблем образовать правительство и проводить стабильную коалиционную работу. Кстати, понятие «коалиция» неоднократно вспоминается в Основном Законе, не говоря уже об его определении. Коалиционные правительства являются просто-напросто результатом конституционно-правовой и политической логики взаимной политической ответственности партий, парламента и правительства.
Тесная привязка политиков к своим партиям в немецкой системе имеет и свою противоположную сторону: она не совсем согласовывается с определением понятия «депутат», дающемся в ОЗ. Они (депутаты) являются «представителями всего народа, не связанные приказами или указаниями, и подчиняются только велению своей совести». Тем самым депутаты не обязаны подчиняться указаниям своих фракций. Но на практике они достаточно редко отклоняются от линии фракции. Поэтому сильная партийная система таит в себе постоянный риск монополизации политического процесса. Надежнейшим способом защиты от «партийного государства» является общественность и средства массовой информации, уделяющие по критическим позициям политическим партиям особенно много внимания.
Кроме шести партий, представленных в бундестаге, в Германии существуют еще 43 другие партии на федеральном или земельном уровне. Сюда же следует зачислить еще и намного большее количество избирательных объединений на коммунальном уровне. Такое большое разнообразие и количество на практике не составляет проблемы для немецкой демократии. Оно не вредит функционированию и стабильности демократии. Лишь отдельные такие группы способны утвердить себя на длительную перспективу в борьбе за благосклонность избирателя, другие же существуют на периферии политического бытия. Многие небольшие инициативные группы избирателей, действующие только в границах одной или нескольких территориальных общин, выполняют очень полезную работу, сосредотачиваясь на местных проблемах и поддерживая особенно плотный контакт с гражданами.
Не является ли такая система, опирающаяся на длительные партийные связи, слишком статичной, неподвижной? Не обязательно. Пример «зеленых» свидетельствует, что партийный спектр, несмотря на свой продолжительный характер, открыт для новых тенденций общественного развития и общественных течений. «Внепарламентская оппозиция», возникшая в конце 60-х годов, трансформировавшись в движение на защиту мира и окружающей среды, в конце концов сумела войти в систему партий. Партия зеленых в основном как раз и вышла из этих политических течений. В 1983 году она впервые попала в бундестаг, а с 1998 года принимает участие в формировании федерального правительства.
Власть и оппозиция
«Власть» и «оппозицию» в дискуссиях в Украине часто понимают как противопоставленные, взаимоисключающие понятия. Доходит до того, что представители различных лагерей отказывают друг другу в легитимности. Это является еще одним источником западно-восточной языковой путаницы. В своей работе я постоянно спотыкался о понятие «влада/власть», перевод которого немецким словом «macht» является не совсем уместным, поскольку в нашем понятии присутствует и оппозиция, тоже принимающая участие в том, что мы обозначаем словом «macht».
Ведь роль партий не сводится только к функционированию в роли канала политической воли с целью подготовки к взятию на себя ответственности за деятельность правительства. Политическая воля граждан так же проявляется и в деятельности оппозиции. В условиях функционирующей демократии правительство и оппозиция столь взаимозависимы, что в конце концов та и другая стороны принимают участие в осуществлении властных функций. Ниже хотел бы изложить некоторые аспекты взаимодействия правительства и оппозиции в политической системе Германии. При этом можно будет увидеть, что действенная работа оппозиции была бы невозможной без сильной, критически настроенной общественности и мощных партий.
«Партия всегда права»: оппозиция как враг государства
Во времена коммунизма оппозиция в ГДР определялась как лишняя и даже вражеская сила, не дающая никакой пользы государству, а только вредившая ее общим интересам. Наглядным свидетельством тому является цитата из партийной газеты «Нойес Дойчланд»:
«Против чего должна была бы выступать у нас оппозиция? Она должна была бы говорить «нет», когда звучат призывы к дальнейшему общему строительству. Она должна была бы отрицать уже имеющиеся достижения в этом деле. Она должна была бы выступать против мира и роста благосостояния».
Такое понимание оппозиции служило в ГДР оправданием неконтролируемой полноты власти единственной партии. Результатом были злоупотребления властью и политика вопреки интересам общества, населения.
Основной Закон Германии как «Закон об оппозиции»
В Основном Законе Федеративной Республики Германии заложено иное понимание государства. Опыт Веймарской Республики, перешедшей в диктатуру нацистов, был еще слишком свеж в памяти авторов ОЗ. Перед ними стояла задача урегулировать и сбалансировать политическую систему таким образом, чтобы максимально устранить возможность злоупотребления властью. При этом оппозиции отводится основоположная роль в деле сохранения демократии. А потому недостаточно было только определить формальные правила игры. Одновременно нужно было создать условия, которые обеспечили бы вызревание политической культуры в Германии и возможность конструктивного применения этих правил. К ним относится привлечение оппозиции к политической ответственности. Предпосылкой этого, в свою очередь, является внимательно и критически настроенная общественность. Ведь именно на нее, в конечном итоге, ориентируются политические решения, потому что оппозиция и власть находятся в постоянном «соревновании за привлекательность» для избирателя, его благосклонное отношение. Поэтому статьи ОЗ о свободе слова, собраний и объединений имеют такое важное значение в рамках самой конституции. Кстати, политической системе в Германии неизвестен закон об оппозиции. Слова «коалиция» и «оппозиция» также ни разу не встречаются в ОЗ. Роль оппозиции вытекает уже из определения правил игры в политической системе, закрепленных в ОЗ.
Право контроля как право меньшинства
К таким правилам игры относятся полномочия по контролю за деятельностью правительства, которые может осуществлять бундестаг. Это полномочия меньшинства, то есть для их осуществления не нужно парламентское большинство. Сюда относится разветвленная система устных, письменных, больших, малых и срочных запросов. Сюда же относятся определенные процедурные нормы, в частности такая, согласно которой для инициирования поименного голосования по любому проекту достаточно меньшинства в 34 депутата. Достаточно также только 34 голоса, чтобы настоять на промежуточном отчете о работе парламентского комитета на сессионном заседании. Четверть членов комитета может добиться публичных слушаний вопроса, обсуждаемого на комитете. Таким образом, меньшинство может обратить внимание общественности на неприятные для правительственных фракций темы.
Особенно действенное контрольное полномочие оппозиции — создание следственных комиссий. Для образования таких чрезвычайных комиссий достаточно голосов четверти депутатов бундестага. Как правило, такие комиссии занимаются проверкой сигналов о проблемах в деятельности правительства или органов управления либо о нарушении правил поведения политиками. Закрепленные в Конституции полномочия следственных комиссий существенны: как и суды, они могут вызывать и приводить к присяге свидетелей, требовать от правительства разрешения на дачу показаний для государственных служащих и на предоставление документов. Правительство может отказать в этом только в исключительных и хорошо обоснованных случаях, в частности, если это может повредить интересам Федерации. Заседания следственных комиссий являются принципиально публичными. И тут обеспечение публичности — важный вспомогательный инструмент оппозиции. Лишь таким образом она может гарантировать доведение своей критики деятельности правительства до сведения избирателя.
Сугубо формально оппозиция имела бы возможность с помощью указанных выше инструментов блокировать работу парламента, а частично — и деятельность правительства. Тем не менее, ответственная за общий процесс, на практике к этим средствам она прибегает достаточно осторожно. Например, на протяжении предыдущего периода созыва была создана только одна следственная комиссия. Она занималась рассмотрением обвинений, связанных с нелегальными партийными пожертвованиями. Злоупотребление контрольными правами и блокирование деятельности парламента означали бы нарушение общего демократического консенсуса. Это быстро бы получило огласку в средствах массовой информации и не было бы воспринято избирателем.
Стабильность
«Стабильность» тоже относится к понятиям, являющимся довольно опасными с точки зрения языковой путаницы. У меня сложилось впечатление, что стабильность в Украине часто отождествляют с бесконфликтностью. Тем самым открытый способ решения спора, например, в форме демонстраций или забастовок, воспринимается как признак нестабильности. Это напоминает мне прежние сообщения в средствах массовой информации ГДР, в которых каждая демонстрация в Западной Германии подавалась как радостный симптом будущей гибели Запада, «капиталистической системы». Но и сегодня меня поражает то, какое большое значение уделяют мои украинские собеседники сообщениям о публичных протестах в Западной Европе, в частности, о недавней волне забастовок в Германии, Франции и Австрии.
Конфликты интересов существуют в странах демократии так же, как и в условиях любого другого общественного строя. Стабильными на длительную перспективу являются те общества, которым удается создать механизмы переговоров с целью решения этих конфликтов. А к таким механизмам, когда вопрос стоит ребром, как раз и относятся такие сложившиеся публичные формы выражения мнения, как демонстрации или забастовки. Оппоненты тем самым заручаются общественной поддержкой и создают давление с целью усиления своей позиции. Чем убедительней они отстаивают свои требования, чем больше доверия вызывают при этом к себе, тем лучше им удается укрепить свою позицию. В то же время они, как и партии, зависят от постоянного внимания и свободного информирования со стороны СМИ. Это внимание выступает контролирующей инстанцией не только в отношении парламента и правительства, но и негосударственных участников процесса. Потому что тот, кто выдвигает чрезмерные требования или прибегает к силе, быстро теряет симпатии общественности, тем самым ослабляя свою позицию.
Таким образом, постоянный публичный переговорный процесс между различными политическими и общественными игроками создает, в конечном итоге, стабильность путем снятия напряжения. Но эта стабильность не статическая, а динамичная. Она меняется по мере трансформации ценностей и интересов в обществе. А динамичное общество все же привлекательней, чем лишенное движения.
Итак, мы снова подошли к еще одному слову, которое постоянно создает западно-восточную языковую путаницу: имидж. Каждый хозяин, каждый собеседник старается создать наилучшее впечатление о себе. Хотя самый надежный способ приобрести плохой авторитарный имидж состоит в сокрытии всех проблем. Иностранный инвестор, например, довольно быстро заметит и насторожится, если деловые партнеры начнут демонстрировать ему потемкинские деревни — ведь речь идет о его деньгах. Поэтому было бы хорошо, если бы наши украинские партнеры в сфере политики и управления меньше боялись открыто признавать существование проблем и активно их обсуждать. Тогда бы доверие к ним возросло, и сложилось бы впечатление наличия воли взяться за эти проблемы.
Недостаточно только отмахнуться от критических вопросов о свободе слова, сославшись на то, что 90% средств массовой информации являются частными, поэтому подвержены свободному влиянию рыночных сил и не могут быть объектом каких-либо вмешательств со стороны государства. Во-первых, эта цифра вызывает у меня большие сомнения: во время поездок в украинские регионы я слышал неоднократные подтверждения того, что большая часть распространенных там региональных газет и каналов находится в собственности или под контролем государственных служб. Во-вторых, это еще ничего не говорит о действиях или их отсутствии со стороны государственных служб в сфере средств массовой информации, которые через механизмы лицензирования, финансового и других видов контроля могут оказывать огромное влияние на частные СМИ. И в-третьих, каждый знает, насколько тесно личностное переплетение между политической, административной и экономической деятельностью в Украине и как ярко это переплетение проявляется в медийном секторе. Я думаю, что политический диалог между нашими странами уже достиг такого уровня, который позволяет более прямо говорить и об этом феномене «олигархов». Как назвать это явление — вопрос второстепенный.
Кстати, имидж Украины за границей не такой плохой, как часто думают тут. Когда в начале 2000 года я узнал, что меня переводят в Киев, то начал читать в западной прессе все статьи об Украине, которые мне попадались. Обычно речь в них шла о политических проблемах, а также о скандалах. Но сообщалось и о движении вперед, в частности в экономической политике. Эти сообщения не настраивали меня отрицательно в отношении Украины, а пробудили любознательность. Опыт, накопленный мной на протяжении следующих трех лет моего пребывания в Украине, созвучен с основной направленностью этих сообщений и дополняет их массой деталей. Украина может многое предложить нам. Ей не нужно культивировать чувство неполноценности или мании величия. Если украинцы и в дальнейшем будут работать над построением открытого общества, то тем самым одновременно они будут работать и над созданием положительного имиджа своей страны.