Празднование 75-летия Бориса Ельцина, прошедшее в Кремле в присутствии бывших и действующих президентов и превратившееся в настоящий телевизионный бенефис редко показывающегося на публике юбиляра, вновь заставило наблюдателей заговорить о двух эпохах — эпохе Ельцина и эпохе Путина. Разумеется, у каждой из этих эпох есть свои апологеты и оппоненты — кому-то гораздо комфортнее жилось в ельцинские времена, кто-то куда вольготнее ощущает себя при Путине. Однако в одном и критики прошлого, и обвинители сегодняшнего дня едины: это — разные эпохи. 1 января 2000 года Россия как бы вступила в совершенно другое время. В прошлом остались независимые средства массовой информации, музыка Глинки к государственному гимну страны, хасавюртовский мир с чеченцами и многое другое, дававшее России шанс стать частью совсем другого мира. Или — наоборот: в прошлом осталась олигархическая разнузданность и контроль над журналистами, гимн, который никто не мог спеть, и наглость террористов, контролировавших один из субъектов Российской Федерации.
Я готов согласиться и с теми, и с другими, если они мне ответят на один простой вопрос — если Россия действительно стала такой, как им кажется, то чем был плох в роли президента такой России Евгений Примаков? И почему во имя спасения идеалов эпохи Ельцина нужно было проводить операцию по превращению малоизвестного чиновника в самого популярного правителя страны со сталинских времен? Ведь такой, как при Путине, Россия должна была бы стать при Примакове? Может быть, Путин обманул ожидания Ельцина? Обещал быть большим демократом, но не стал им, и теперь разочарованный происходящим Борис Николаевич рыдает на даче?
Да что-то непохоже. Борис Николаевич чувствует себя вполне удовлетворенным жизнью. И Владимир Владимирович, кстати, тоже. И благодарит Бориса Николаевича за то, что первый президент дал россиянам свободу. Вот именно он, Ельцин, а не Горбачев, например. Но это тоже правда. Тем россиянам, от имени которых выступает Владимир Владимирович, свободу предоставил именно Борис Николаевич. Потому что эта свобода оказалась свободой номенклатурных действий, а не свободой общественных разговоров.
Разделяя ельцинскую и путинскую эпохи, мы на самом деле путаем политику и косметику. Косметически на облик России наносят совсем разные белила — в зависимости от ожиданий публики на данное время. Но политически Россия развивается вполне гармонично примерно с августа 1991 года, когда российский аппарат обыграл союзный, пытавшийся пойти ва-банк с помощью неудачного путча и спасения своей власти не только в союзном государстве, но прежде всего в России. Именно с 1991 года началась эпоха перераспределения собственности, обеспеченная удачным сотрудничеством аппаратчиков нового режима, представителей спецслужб, имевших доступ к финансовым авуарам за рубежом, и доверенных лиц этих представителей, назначенных олигархами. В это же время произошло событие, предопределившее расклад сил уже не в ельцинской, а в путинской России, — превращение сырьевых министерств в могущественные окологосударственные (а то и просто государственные) корпорации, управляемые бывшими чиновниками этих министерств и новыми людьми, появившимися в привлекательном бизнесе отнюдь не случайно. Только после головокружительного повышения цен на газ и нефть удалось оценить всю прелесть этой номенклатурной комбинации. Однако все это будет потом.
Вернемся в условную эпоху Ельцина. В этой эпохе уже после поражения путчистов, вытеснения из большой политики Горбачева и ликвидации отмерших структур Советского Союза были два разлома, каждый раз завершавшиеся победой Ельцина и его группы. В 1993 году власть у президента попыталась перехватить номенклатурная группировка, связывавшая свои надежды с институтами Съезда народных депутатов, председателем парламента Русланом Хасбулатовым и вице-президентом Александром Руцким. Группировка пыталась действовать в рамках правового поля, активно противодействуя принятию новой Конституции, усиливавшей полномочия президента. Дальнейшее известно: нарушение закона обеими сторонами, мятеж, штурм парламента, принятие новой Конституции, окончательно закрепившей постепенное превращение законодательной и судебной власти в декорации при власти исполнительной. Именно эта декоративность помогла без особых проблем провести президентские выборы и избрать тяжелобольного и утрачивающего популярность Ельцина президентом России на новый срок, завершившийся досрочной отставкой.
Следующий серьезный удар по интересам президентской группировки пришелся уже на 1999 год, когда накануне парламентских выборов и окончания срока полномочий главы государства номенклатурная группировка Юрия Лужкова, собиравшаяся выдвинуть на пост нового президента экс-премьера Евгения Примакова, предприняла настоящий штурм кремлевских высот и привлекла на свою сторону значительную часть представителей правящего класса. Группировка ошибочно восприняла конец ельцинского правления как время слабого государства, власть в котором валяется под ногами. Судя по высказываниям Юрия Лужкова в дни празднования 75-летия Ельцина, потерпевший фиаско мэр столицы не отказывается от этого заблуждения по сей день. Как известно, эта попытка перехватить власть завершилась операцией по появлению в большой политике Владимира Путина, партии «Единство» и отставкой Бориса Ельцина с поста президента страны.
Можно сказать, что именно эта отставка помогла правящей группе — в широком смысле этого слова — сохранить власть и влияние еще на шесть, а в перспективе — на восемь лет. Более того, изменение имиджа президента — с утратившего массовую любовь Ельцина на пользующегося беспрецедентной популярностью Путина — позволила достичь видимости номенклатурного единства и выработать новые правила игры, согласно которым клановые разборки проходят незаметно для глаз средств массовой информации и населения (за редким исключением, разумеется, — вспомним хотя бы уничтожение ЮКОСа. Однако и в этом случае истинные причины конфликта не разглашены сражающимися сторонами).
Сейчас, за два года до президентских выборов, группа вновь находится в лихорадочном поиске такого варианта перехода к власти, который обеспечит ей безболезненное и уверенное состояние еще лет на восемь. Совершенно не исключено, что и на этот раз все получится. Хотя появление в недрах элиты новой группировки, которая попытается воспользоваться нестабильностью периода передачи власти и перехватить инициативу, также не исключено.
При Ельцине была выстроена практически идеальная модель управления постсоветским обществом, в общих чертах дублирующаяся в Украине Кучмы и Ющенко, Беларуси Лукашенко, Казахстане Назарбаева. Если присмотреться внимательно, то все эти страны счастливы — или несчастливы, это уж кому как нравится — совершенно одинаково. Суть их необыкновенного счастья — в самом отсутствии государства в том понимании, в каком это государство существует на Западе. И в полном отсутствии интереса государственных служащих к государственным интересам при полном безразличии общества к отсутствию интереса у государственных служащих. При этом хорошим тоном считается утверждать, что государство существует, что все — от президента до последнего гражданина — являются его патриотами и только о нем, разлюбезном, и думают. В смысле размышлений государство действительно существует — как некая PR-кампания или телевизионная картинка. По телевизору есть все — атрибутика, символика, лозунги, президент в истребителе (в вышиванке, на лыжах — в зависимости от национального характера участников концессии). Если миф будет испытывать кризис, по телевизору могут показать войну (революцию, выступление отца нации). При этом телевизионные новости имеют столь опосредованное отношение к реальности, что даже создающие их корреспонденты с трудом представляют себе ситуацию за занавесом власти — или не хотят ее представлять, чтобы не усложнять себе жизнь и работу.
Но если государства как такового нет, а его структуры оказывают вспомогательную роль в деятельности элиты (впрочем, роль весьма небесполезную: принятие нужных законов, вынесение нужных приговоров, проведение прибыльных аукционов), то что же существует тогда вместо него? Охарактеризовать то, что существует, в привычных категориях не представляется возможным, так как все мы живем в переходном периоде от советского строя — неизвестно куда (кто-то говорит — в союзное государство, кто-то — прямиком в Евросоюз, кто-то — в ЕЭП, но на самом деле все ошалело оглядываются по сторонам, никуда особо не двигаясь).
Созданное вместо Советского Союза можно назвать неким аналогом закрытого акционерного общества — это чтобы интеллигентно выразиться. При этом я даже могу допустить — учитывая недавние российско-украинские газовые договоренности или то, что грузинскую энергетику, несмотря ни на какие воинственные заявления Тбилиси, по-прежнему контролирует Москва, а за оставшейся частью экономики внимательно следит министр-бизнесмен из России, — что это даже не несколько акционерных обществ, а одно. Только очень большое, с разветвленной сетью филиалов и возможностью ссор акционеров. Что, собственно, бывает и в обычном мире — вот есть у людей концерн и они в нем что-то не поделили. И один из владельцев концерна арестован по просьбе другого. Вряд ли они теперь друзья. Но концерн с прибылями-то остался. Вот, собственно, и все. Правда, однако, и в том, что Россия — именно как ЗАО, а не как государство, получая беспрецедентные прибыли от продажи энергоносителей, старается несколько обособиться от остальной части постсоветского пространства и одновременно усилить свой контроль над ним. Проще говоря — лишить иностранных акционеров возможности получать прибыли за свой счет и влиять на судьбу самого ЗАО.
Теперь попытаемся понять, как все это работает. Сразу скажу — скорее всего, мы не разберемся. Потому что необходимо понять, что именно работает. Вот если президент проводит какие-то встречи и обсуждает газовые проблемы (я сейчас об абстрактном президенте, это может быть Путин, а может и Ющенко, какая разница) — то какие вопросы он при этом решает: государственные, свои собственные, своей группировки или вообще ничего не решает, а просто используется как декоративная фигура для одобрения вопросов, уже решенных более серьезными людьми? Ответа на этот вопрос — точного ответа — не существует. Существует, однако, знание, что бывают президенты, которые способны сами вмешаться в процесс принятия решений и кардинально его изменить. И понимание, что Ельцин и Кучма были именно такими президентами, а Лукашенко и Назарбаев ими являются. Есть также телевизионная информация, что примерами таких президентов являются Путин и Ющенко.
Поверим телевизору. И перейдем дальше. Вот если парламент принимает какой-нибудь закон — то чьи интересы он защищает? Правящей партии, у которой, как правило, нет никакой идеологии, а значит, нет и четко очерченных интересов в законодательстве? Администрации президента? Лоббистских структур, которые смогли договориться с администрацией президента? А если мы найдем ответ на этот вопрос, то означает ли это, что мы разберемся с работой парламента как государственного органа или просто начертим стрелочки еще к каким-то малоизвестным фирмам, невесть где зарегистрированным.
Ну, с правительствами вы и сами без меня разберетесь по той же схеме. И представите себе, сколько сможет сделать талантливый человек на посту премьер-министра — если это, например, Михаил Касьянов или Юлия Тимошенко — даже если его на один день туда назначить. И, сколько он, бедненький, может упустить, если не обладает такими талантами. Но у него могут быть талантливые министры. Энергетики! Финансов! Социального обеспечения! Обороны! Господи, плакать хочется, сколько имущества-то! Одна монетизация льгот в России могла бы войти во все мировые учебники менеджмента, если бы осуществлялась от имени какой-то фирмы, а не от имени государства. И опять-таки, когда государство затевает такую монетизацию, а мы даже отдаленно не представляем себе список задействованных в мероприятии структур, то это что означает на практике?
Теперь можно опуститься на землю, в регионы, поинтересоваться губернаторами, например. Но и тут вместо ответов будут сплошные вопросы. Вот эти губернаторы, которые в России в некоторых местах лет по 15 сидят, — они просто так краем управляют или у них есть собственные предпринимательские интересы? Вот, например, такой замечательный губернатор, как на Чукотке. Он точно просто губернатор или еще немножечко Абрамович? А если он хотя бы капельку Абрамович, то это точно его на Чукотке ничего не интересует? Или вот у нас был в Одессе Гурвиц. А потом стал Боделан. Но сбежал. И теперь опять Гурвиц. Вот они точно просто руководители области? Или все же один — который Боделан — был немножечко Гурвицем. А тот, который Гурвиц, он не может стать чуть-чуть Боделаном? Причем я интересуюсь не в политическом смысле. А исключительно о деньгах.
Что-то как-то я развеселился. Из меня, конечно, совершенно никакой политолог — потому что политолог и(или) политический журналист — это тот, кто со скучным видом разъезжает по конференциям, пишет длинные статьи в газеты и дает советы, как улучшить жизнь в родной стране (ухудшить в чужой). И при этом даже иногда неплохо зарабатывает и награждается разными премиями и званиями. Потому что он важный декоративный элемент получившейся конструкции. Но при этом никто к его советам не прислушивается, так как это абстрактные советы по улучшению несуществующего государства, а не объяснения, как еще заработать денег, используя возможности родного (чужого) бюджета (приватизационный аукцион, «Укргазэнерго», короче, хоть что-нибудь!). И этот политолог еще разговаривает разными умными словами, так что на 20-й минуте понимаешь, что скоро будет гражданская война, но еще не можешь понять, между кем и кем.
Если вернуться к губернаторам, то придется признать, что еще при Ельцине был найдет баланс предпринимательских интересов межу общенациональной и региональными элитами, позволяющий им согласовывать свои интересы (несомненным сбоем была Чечня, однако и этот сбой удалось использовать и для заработка, и для политического влияния на население в принципиальный момент передачи власти). Губернатор — отнюдь не всегда лидер своего клана, он может быть служебной фигурой (чуть не написал — как Янукович), в регионе могут существовать два или три клана, поэтому конфликты между главой администрации области и мэром областного центра в России (как и в целом на постсоветском пространстве) нередки.
Тут у меня планировалось задать несколько вопросов о том, как спецслужбы участвуют во всем этом распределении труда, но потом я подумал, что лучше расскажу об этом устно, если возникнет желание со мной пообщаться. Потому что это и так понятно: если в России президент служил в этих самых структурах, то как они должны участвовать? Понятно, что никак, просто исполняют свой долг и все, чего тут долго рассусоливать-то? Лучше поинтересоваться вопросом, как олигархи во всем этом участвуют. Это забавнее. Потому что мы не знаем самого главного — олигархи ли они? И свои ли у них деньги? И что у них с политическими взглядами? То есть, когда они даже говорят, что их имеют, те ли это взгляды? Об Абрамовиче мы уже вспоминали — это одна большая загадка. А вот Березовский — он вроде всю жизнь весь на виду, аж из кожи вон лезет, чтобы его все заметили, борется с Путиным и Соросом одновременно и всё за демократию. Так вот интересный такой вопрос: откуда он вообще взялся, как все это заработал, почему был замечен товарищем Коржаковым и попал в президентский кабинет, почему не нашел общего языка с товарищем Примаковым и так усердно подготовил победу «Единства» и Путина, что был вытеснен из страны. И почему в стране, где у Ходорковского отобрали ЮКОС, у Березовского не отбирают издательский дом «Коммерсант»? Не могут, наверное? Нет правовых оснований?
Конечно, сам Борис Абрамович ответит на все эти вопросы без труда. Но меня, честно говоря, интересуют не сами ответы, а возможность задуматься над вопросами. Потому что именно это позволит хоть как-то приоткрыть дверь в лабиринт связей, контактов, договоренностей, обещаний и конфликтов, в котором, помимо Березовского, перемещаются десятки небедных людей и их покровителей. А эти небедные люди, в свою очередь — покровители людей, наделенных должностями. И тут хочется вслед за Владимиром Путиным воскликнуть «пароли, адреса, явки!», да только кто ж их сообщит…
Теперь следующий небезынтересный вопрос — а у таких стран вообще бывает внешняя политика? То есть министр иностранных дел, конечно, есть и, как правило, неплохо себя чувствует. Но вот на чем базируется сам внешнеполитический интерес — на желании играть некую роль в мире или на желании и в этом самом мире заработать? Проще говоря: когда мы думаем, что Россия содействовала строительству АЭС в Бушере, чтобы насолить американцам, а не для того, чтобы заработать, то можем серьезно ошибаться. Вполне возможен прямо противоположный вариант: некто в России (пусть это будет Адамов, он уже сидит, ему все равно) так хотел заработать, что убедил себя и других в необходимости насолить американцам. А теперь, когда Тегерану осталось всего несколько шагов до атомной бомбы, в России могут даже и несколько огорчаться. Но, как говорится, заработанного не воротишь.
То же самое касается внешней политики на постсоветском пространстве. С одной стороны, «революция роз» и «оранжевая революция» вызывают плохо скрываемую аллергию и желание покончить с режимами, говорящими о ЕС и НАТО как о решенном (ну хотя бы ими самими) вопросе. А с другой стороны, когда начинается обсуждение именно тех вопросов, которые должны ухудшить положение этих самых, столь нелюбимых режимов, тут же начинает работать блеск в глазах, поиск выгоды, перевоплощающийся в поиск посредника. И все заканчивается как всегда — то есть тогда, когда у власти были более подходящие российскому руководству кандидатуры. И никто не удивляется, что нашим лидерам вновь удалось договориться. Потому что все понимают, о чем.
Впрочем, внешний мир постсоветскому пространству все же нужен. Чтобы внедрять свои представления о том, как устроена жизнь. То есть внешний мир был уверен, что это он изменит постсоветское пространство под себя, научит его ответственному отношению к своей стране, нравственности в бизнесе, джентльменству в политике. Нет, ну просто святые люди какие-то, в самом деле! Короче говоря, некоторые из них быстро смекнули, что предлагаемые дорогими гостями из Российской Федерации и ее окрестностей правила игры гораздо проще, чем то, что существовало ранее. Это как если бы ты всю жизнь играл в шахматы, а тебе говорят, что в домино увлекательнее — и почему-то выгоднее. Чтобы не мудрить: это Абрамович владеет «Челси», а не «Челси» — Абрамовичем. Ну и, разумеется, попадаются разные там западные феномены, про которые мы думали, что это крупные политические деятели. А они про себя — что уйдут с работы и не пропадут. Самый лучший пример — Герхард Шрёдер. Уж уговаривали его Северо-Европейский газопровод не строить, уж объясняли всю вредность затеи, уж говорили, что необходимо задуматься и об интересах ЕС, уж он раздражался-раздражался в отстаивании немецкой позиции. А потом ушел в отставку и возглавил совет акционеров. Ну и очень хорошая позиция.
Феномен превращения государства в акционерное общество действительно может оказаться отнюдь не только российским, не только постсоветским и не только переходным. Он может — учитывая размеры России и всего Советского Союза — стать важной частью будущей мировой цивилизации. Место многих вполне развитых и уважаемых государств займут такие вот фирмы с телевидением вместо госструктур, с чиновниками вместо политиков, с лоббистскими группировками вместо партий, лозунгами вместо идеологических ориентиров, с менеджерами вместо президентов, с третейскими судьями вместо ветеранов политической жизни, с населением вместо общества, с суетой вокруг храма вместо Бога. Интересно будет посмотреть, кто выстоит…