«Аншлаговым» событием российской политической недели стало неожиданное появление в Москве корреспондента Радио «Свобода» Андрея Бабицкого, перед этим арестованного правоохранительными органами в Махачкале. Пресс-конференция Бабицкого в офисе информационного агентства «Интерфакс» собрала рекордное для последнего времени число журналистов: такие аудитории собирались на политических мероприятиях лишь в годы перестройки, да и такая атмосфера в зале наблюдалась лишь в те годы — уходящего с пресс-конференции коллегу проводили аплодисментами (российские телеканалы сочли необходимым отметить, что хлопали лишь западные журналисты. Это ложь, хотя и несравнимая по своим масштабам с освещением жестко контролируемым телевидением чеченской авантюры. И среди российских журналистов все еще немало порядочных людей, хотя прорваться в эфир или на страницы читаемых изданий им все труднее).
Впрочем, вернемся к последнему — если последнему — акту истории с Бабицким. Сам корреспондент Радио «Свобода» на встрече с журналистами рассказывал о своей эпопее следующее:
На обмен (на российских солдат, произошедший вскоре после задержания Бабицкого российскими силовыми структурами в районе Грозного) я дал согласие добровольно. 31 января в СИЗО Чернокозово, где я находился, появился человек, представившийся представителем Комиссии при президенте России по освобождению незаконно задерживаемых военнопленных и объяснил, что Магомед Хачилаев (это такой дагестанский политик) вышел с заявлением чеченского полевого командира Турпал Али Атгериева о том, что меня готовы обменять на российских военнослужащих. Меня спросили — готов ли я на такой обмен. Я сказал, что есть одно обстоятельство, связанное с моей профессиональной репутацией, — если я дам согласие, то, так как я нахожусь под подозрением, это будет выглядеть, как если я ухожу от ответственности. В своем заявлении я написал, что не считаю себя ни в чем виновным, но дал согласие, поскольку, зная Атгериева, я был уверен в том, что я действительно, как он и обещал в якобы сделанном заявлении, получу немедленную свободу. После этого меня обменяли, как сейчас я понимаю это был фиктивный обмен. Журналист Александр Евтушенко побывал в Шали и нашел там рядовых сотрудников ФСБ, с которыми он вступил, как многие из нас это делают, в дружеские отношения. И они во время застолья по секрету сказали ему: «Твой друг жив», — и сказали, что просто одни сотрудники ФСБ передали его другим. Впоследствии они, правда, опровергли эту информацию, но во время дружеской беседы такие слова были ими сказаны. Держали меня в течение трех недель, с 3 по 23 февраля. Село мне не было названо. Постоянно те люди, которые со мной общались, говорили, что я нахожусь где-то в окрестностях Дубай-Юрта, поэтому я думаю, что это был не Дубай-Юрт, меня сознательно вводили в заблуждение. Если это Адам Дениев (глава находящейся в Москве организации «Адамалла», по мнению ряда российских газет, тесно связанной с российскими спецслужбами. — В.П.), то это где-то район селения Автуры или, может быть, в селении Алхзазурово — сложно сказать. Сейчас я не имею даже предположения о том, в какой части Чечни я содержался. Когда меня везли на обмен, я хотел бы еще вот на это обратить ваше внимание: сотруднику Комиссии при президенте, который представился Игорем, я сказал, что рассматриваю данный обмен как акт насилия по отношению ко мне, поскольку 2 февраля следователь Наурской прокуратуры подписал постановление об изменении меры пресечения и заявил мне, что я сегодня буду дома. После этого меня посадили в машину, перевезли в Гудермес, бросили в камеру, я узнавал у сотрудников: если я свободный человек, то на каком основании и в каком качестве я там нахожусь. Никто мне ответить не смог, и 3 числа меня привезли на обмен. Я объявил этому Игорю, что поскольку я провел сутки под стражей незаконно, то я хочу, чтобы к людям, которые допустили этот произвол, были приняты соответствующие меры, а после этого я готов вернуться к разговорам об обмене. Разговаривать под 5 или 6 дулами автоматов было дальше бесполезно. Они попытались меня в чем-то убедить, но я сказал, что просто излагаю свою точку зрения. Все это фиксировалось на пленку, не знаю, что с этой пленкой потом сделали. По крайней мере, может быть, где-то она и останется. Значит, как я уже сказал, меня держали с 3 по 23 февраля и мне делались самые разнообразные предложения. Сначала мне было сказано, что через 2—3 дня я получу свободу. Потом мне было сказано, что Атгериев ранен, с ним нет связи, и он от меня отказался. Далее было сказано, что меня хотят поменять на военнопленных — чеченцев, которые были задержаны федеральными войсками при штурме Грозного, но якобы федеральная сторона на это не идет, хотя переговоры ведутся. Потом мне было сказано, что я должен записать на видеопленку требование о выплате за меня два миллионов долларов. Потом мне было сказано, что два миллиона долларов — это много, и меня попросили написать моему начальнику Савику Шустеру записку, чтобы он частным образом собрал бы эти деньги. Но деньги этих людей, по всей видимости, не интересовали, и это были малопонятные для меня варианты. Общался со мной вот этот человек, чеченец, который сначала был в маске, а потом ее снял, который все время старался сделать меня сторонником «Халифа» Адама Дениева и говорил, что это — единственный заслуживающий сегодня доверия человек в Чечне. Потом меня попросили написать заявление о том, что я «перед лицом Всевышнего и братьев» обязуюсь оказывать содействие в борьбе против России и США, и в том случае, если я обнародую это свое заявление, то я и моя семья будут беспощадно уничтожены. Кстати говоря, впоследствии будучи уверен в том, что это может оказаться вполне серьезной угрозой, я просил у министра внутренних дел лично через министра внутренних дел Дагестана гарантии безопасности для своей семьи. Должен сказать, что, по-моему, никто не испытал никакого интереса к моему заявлению, и никто всерьез его не принял. Хотя я, чтобы обратить внимание на серьезность этой ситуации, в камере в Дагестане пытался вскрывать себе вены. Я очень опасался за безопасность своей жены и детей. 23 февраля меня перевезли в багажнике из Чечни в Дагестан. Представьте себе день 23 февраля, когда по всем постам в Чечне была объявлена готовность номер один, потому что все ожидали терактов или нападения на федеральные подразделения со стороны воюющих чеченцев. Тем не менее, ни на одном блок-посту мы не были остановлены. По всей вероятности, мы ехали в двух машинах, поскольку я не слышал, как шел разговор между человеком, сидевшим в моей машине, и солдатами. По всей вероятности, разговаривали люди, сидевшие в салоне передней машины. А на следующий день, когда я уже ехал в салоне машины, я видел, что впереди идет синяя «шестерка». К вечеру мы добрались до Махачкалы. Я находился в багажнике зеленой «Волги». Мы остановились в каком-то домике, здесь этот человек в маске — Саша, якобы пленный в Дагестане, выпив изрядное количество водки, показал мне мои паспорта. Мои личные документы у меня были отобраны еще в Чечне, хотя я просил оставить хотя бы один паспорт, а он показал два фальшивых паспорта и сказал, что вот эти фальшивые паспорта ему обошлись в 500 долларов, хотя, я думаю, что они ему не стоили ни копейки. Я спросил: а как мне впоследствии получить мои паспорта, поскольку... один из них является для меня реликвией. Мы с супругой регистрировались и венчались в Грозном в 1995 году, и там штамп о регистрации брака — для каждого из нас какие-то вещи имеют значение. Он сказал. чтобы я его не «грузил», что он не знает, где мои паспорта. После он стал мне объяснять, что свяжется со мной где-то через полгода, и я ему, по всей вероятности, буду необходим. Каким образом я ему буду необходим, он не объяснил и маски так и не снимал. Наутро меня уже посадили в салон машины и мы выехали из Махачкалы. Я как раз понял, что это окраина Махачкалы, поскольку я знаю этот город, и мы выехали в направлении азербайджанско-российской границы. Там они попытались меня провезти через КПП, к этому моменту уже появились некие дагестанцы, которые меня, собственно, и проводили. Но в загранпаспорте на имя Бурова Кирилла Зиновьевича не оказалось какой- то печати, и потому дотошный пограничник отправил нас обратно, хотя дагестанцы, приехавшие со мной, чувствовали себя на этом КПП очень вольготно и без всякого труда общались с начальством. А таможенник, с которым я разговорился, сказал, что приведший меня дагестанец раньше работал на этой таможне (или границе — в какой именно структуре я не знаю), а сейчас он на пенсии. После этого они сказали: «Пойдешь в обход — там никаких проблем не будет, просто вышла небольшая заминка. Из-за того, что пришла новая смена пограничников — с теми, с которыми мы работали раньше, проблем бы не было. Поезжай, вот тебе местный проводник. На постах мы позвоним и вас пропустят без проблем». Что удивительно — мимо одного поста мы проезжали, и местный проводник вышел, спросил у сотрудников патрульно-постовой службы, действительно ли им звонили, они сказали, что да. Проводнику этот дагестанец представлялся сотрудником ФСБ. Но они оставили меня с проводником один на один. Дело в том, что меня в заключении не били и насильственных действий в отношении меня не предпринимали, но атмосфера вокруг меня была довольно скверная, каждый день я ожидал каких-то самых катастрофических вариантов своей судьбы, ожидал их практически каждую минуту и не понимал, что со мной происходит, у меня не было никакой информации. Я был в ситуации информационного вакуума. Поэтому я понимал, что если эти люди хотят, чтобы я оказался в Азербайджане, то у меня не было ощущения, что они делают мне добро. Мне, собственно, нечего было делать в Азербайджане. Поэтому я потратил 4 или 5 часов, чтобы убедить этого проводника — местного парня, который сначала принял меня за боевика и страшно перепугался, убедить его в том, что мне нужно ехать в Махачкалу. Мне удалось это сделать, и я попал туда. Меня спрашивают: почему я сразу не пошел в правоохранительные органы. В течение двух недель в чернокозовском СИЗО, фильтрапункте, как его называют чеченцы, а потом трех недель в крайне для меня психологически трудных условиях в Чечне я все время подозревал и предполагал, что такое участие в моей судьбе принимают представители спецслужб, и мне страшно было обращаться и к сотрудникам милиции, и к кому бы то ни было. Потому единственное, что я сделал, — это попросил, когда добрался до телефона, немедленно приехать в Махачкалу моего коллегу Олега Кусова. Я позвонил ему рано утром и назначил встречу на 8 вечера и хотел, чтобы после его приезда мы с ним вместе пошли к нашему приятелю Абдулмусаеву — начальнику пресс-центра МВД Дагестана и частным образом — только частным, и на основе дружеских отношений — я боялся вступать на этом этапе в официальные отношения с властью, и я хотел только частным образом прояснить, что можно сделать, и попросить помощи и так далее. Поскольку я не знал, что вокруг меня так много шума, я устроился в гостинице, пошел обедать и тут же был опознан сотрудником местного ОМОНа, который и доставил меня в МВД Дагестана. Я-то считал, что могу спокойно гулять по улицам, так как вряд ли моя внешность привлечет чье-то внимание. Вот эта детективная, на мой взгляд, скверная история с отвратительной подкладкой мелкой мстительности. А самое, на мой взгляд, удивительное то, что сегодняшние спецслужбы, как вы видите, не способны даже провести такую, казалось бы, легкую операцию, как нейтрализация журналиста, профессионально…
Итак, это сами обстоятельства, предшествовавшие появлению Бабицкого в Москве. Кстати, уже после того, как он был задержан в Махачкале, правоохранительные органы отнюдь не собирались выпускать его из-под стражи, было начато новое уголовное дело — уже по обвинению в подделке документов. Тем не менее Бабицкий был выпущен под подписку о невыезде после личного вмешательства Владимира Путина и доставлен в Москву на самолете, предоставленном министром внутренних дел Владимиром Рушайло. Последние дни возни вокруг Бабицкого как раз и продемонстрировали, что в отношениях между российскими силовыми структурами отнюдь не все благополучно, что МВД готово в любой момент «подставить» и.о. президента и делает для этого все возможное. Версия о том, что случай Бабицкого является лишь эпизодом в бесконечной борьбе милиционеров и чекистов за власть в стране, получила свое наглядное подтверждение…Вряд ли можно теперь считать случайными слухи о том, что Путин не считает близкого к Борису Березовскому Рушайло лояльным лично к себе человеком и готовится к его смещению после президентских выборов, а Рушайло является одним из тех мечтателей, кто считает возможным обеспечить неявку на выборы достаточного числа избирателей и после несостоявшегося голосования поговорить с Путиным уже по-другому..
Ситуация с исчезновением Бабицкого была, попросту говоря, слишком яркой ситуацией, высветившей происходящее и с российским обществом, и с его властью. Возможно, на ее первом этапе задержавшие Бабицкого стремились скорее удовлетворить раздражение генералитета, искренне считающего свои действия в Чечне правыми и не заслуживающими объективного освещения — только верноподданнической пропаганды! Однако затем, заметив международный резонанс после нескольких недель отсутствия информации о Бабицком, раздражение американцев (в дни перед освобождением Бабицкого появилось осуждающее российское руководство постановление сената, что обещало выведение ситуации из-под контроля Белого дома и появление в американском конгрессе новых постановлений, касающихся отношений Москвы и Вашингтона), поляризацию российского общественного мнения, организаторы ареста корреспондента Радио «Свобода» стали делать все возможное, чтобы ситуация ударила по Кремлю. Вполне возможно, что выезд Бабицкого из Чечни и его появление в Дагестане были организованы как раз сотрудниками ФСБ, уверенными, что пора заканчивать эту позорную историю и выводить «шефа» — Владимира Путина — из-под обстрела. Но в Махачкале Бабицкого вновь задерживают милиционеры, и все начинается сначала, так что в дело приходится вмешаться уже самому Путину…
Кроме того, если в момент своего ареста и после пребывания в печально известном лагере в Чернокозово Бабицкий выглядел опасным свидетелем происходящего, сейчас российским руководителям становится ясно, что черного кобеля все равно не отмоешь добела. Западное общественное мнение относительно действий российской армии в Чечне сформировалось. Это негативное мнение, оно и не может быть другим, и я уверен, что с течением времени, когда мы будем узнавать подробности чеченской войны, это негативное отношение к происходящему будет только усиливаться. А многие нынешние герои боев будут отправлены в политическое или военное небытие самим руководством страны, не желающим, чтобы его ассоциировали с мясниками, — при этом я не удивлюсь, что главным инициатором правды о происходившем и кадровых решений будет сам Владимир Путин, который, став президентом, обнаружит, что военные неправильно истолковывали его приказания и вместо антитеррористической операции затеяли войну на российской земле — какой ужас! Появился ряд новых телевизионных свидетельств происходящего — в том числе и жуткая пленка, продемонстрированная баварским телеканалом N-24. Пускай вокруг авторства этой пленки и разгорелся настоящий скандал — как и вокруг содержания комментария, которым она сопровождалась, — зато насчет подлинности пленки никаких сомнений ни у кого нет… Так что прятать Бабицкого как нежелательного свидетеля не имело никакого смысла. Зато теперь, когда ясно, что он жив, российские СМИ, контролируемые государством, могут начинать неуклюжую пропагандистскую кампанию против журналиста. Они утверждают, что всю ситуацию в собственным арестом он организовал сам. Они показывают эпизод его допроса в Чернокозово, где Бабицкий подтверждает, что его лично не били (почему, интересно, МВД не показало эту пленку тогда, когда вообще не было известно, жив ли Бабицкий?). Они спекулируют на памяти убитого, вероятно, в Чечне, корреспондента ИТАР—ТАСС Владимира Яцины, заявляя, что к его исчезновению не было такого внимания. Но последнее заявление как нельзя лучше характеризует самоощущение нынешней российской власти и обслуживающего ее персонала. Дело в том, что Яцина был захвачен и убит бандитами, пытавшимися получить выкуп за его освобождение. Бабицкого задержали официальные структуры, которые, на первый взгляд, нельзя сравнивать с горными работорговцами. Но именно эти структуры в лучших традициях КГБ превратили Бабицкого в настоящего заложника, торговались с американцами, пытались использовать в своих внутренних интригах. Очень опасно, когда банда чувствует себя властью. Но еще опаснее, когда власть начинает действовать по законам криминального мира…