Северный Кавказ всегда был источником напряженности для Москвы. Конфликты там лишь затухали, чтобы через какое-то время разгореться с новой силой. В последние месяцы ситуация в регионе вновь ухудшилась. И этот всплеск насилия Кремль никак не может остановить. Даже российские СМИ практически каждый день сообщают уже привычную новость о том, что там происходят взрывы, убивают правозащитников, сотрудников правоохранительных органов и высокопоставленных чиновников, похищают людей. За последние месяцы в Дагестане был убит министр внутренних дел Адильгерей Магомедтагиров, в Ингушетии тяжело ранили президента Юнус-Бека Евкурова, в Чечне, по сообщениям властей, была предотвращена попытка покушения на главу республики Рамзана Кадырова.
Один из последних громких терактов — подрыв 17 августа здания РУВД в Назрани. Тогда погибло 24 милиционера, около 250 человек получили ранения. В последнюю неделю практически каждый день то в Дагестане, то в Ингушетии обстреливают блок-посты милиции. Жертвами насилия становятся не только сотрудники правоохранительных органов и чиновники, но и простые граждане: в регионе массово пропадают люди. По данным российского правозащитного центра «Мемориал», за первые шесть месяцев этого года в Чечне похищены 79 человек. В Дагестане с февраля пропали 25 местных жителей, 12 из?которых были найдены мертвыми.
В том, почему после завершения Второй чеченской войны и последовавшего умиротворения Чечни на Северном Кавказе так и не наступил мир, трудно разобраться. Да и что мы сегодня знаем о Кавказе с его многочисленными народами и кланово-патриархальными отношениями, слегка подверженными вестернизации? Слишком дозированная и препарированная информация поступает из российских массмедиа. Слишком мало экспертов, разбирающихся во всех тонкостях кавказских обычаев, в специфике менталитета, нюансах местной разновидности ислама, особенностях клановых отношений и хитросплетениях местной и глобальной политики. И потому «ЗН» обратилось к члену научного совета Московского центра Карнеги Алексею МАЛАШЕНКО с просьбой рассказать о том, что сегодня происходит на Северном Кавказе.
— Алексей Всеволодович, почему обострилась ситуация на Северном Кавказе? Это результат противостояния между преступными группировками и правоохранительными органами? Борьбы исламских радикалов? А может быть, сторонников за независимость?
— Давайте сразу отбросим борцов за независимость: их уже давным-давно нет. Да и в прошлом их было не так уж много. То, что происходит последние двадцать лет на Северном Кавказе, имеет массу самых разных причин — и социальных, и экономических. В том числе отсутствие консенсуса между правящими элитами и большинством общества. Сказались и две чеченские войны, которые потянули за собой дестабилизацию не только в восточной части Северного Кавказа, но фактически всего Кавказа.
Кроме того, этот российский регион демодернизируется: нет современных промышленных секторов, на очень низком уровне образование. И все более и более на Кавказе управление осуществляется с помощью местных традиций. Конечно же, надо добавить ислам. И самое главное: избранные Москвой методы урегулирования кризиса себя не оправдали. Все эти причины привели к тому, что конфликт постоянно возобновляется.
Не стоит сбрасывать со счетов и такой фактор как месть. В ходе конфликтов в Чечне, Дагестане, Ингушетии, Кабардино-Балкарии гибли люди. У них у всех были родственники — братья, отцы. А для Кавказа характерна традиция мести. Кому мстить? Сотрудникам правоохранительных органов, непосредственно занимавшимся всеми этими разборками, принимавшим участие в подавлении оппозиции. Отсюда наблюдаемое нами обострение в этом году.
В общем-то налицо состояние латентной гражданской войны. Почти каждый день мы получаем информацию об убийствах, терактах и т.д. Но такую сложную проблему нельзя разрешить только силовыми методами, как это до сих пор пыталась делать Москва. На мой взгляд, альтернативой может стать попытка достичь национального консенсуса в северокавказских республиках. Прежде всего на востоке Северного Кавказа — в Чечне, Дагестане, Ингушетии. Но что-то изменить очень трудно.
В этом году в Ингушетии к власти пришел новый президент — Юнус-Бек Евкуров, предложивший этот альтернативный вариант. Он пошел в мечеть, к оппозиции. Заявил о необходимости борьбы с коррупцией. Что получилось? На него совершили покушение. Мнение экспертов сводится к тому, что это стало результатом негласного союза между коррупционерами и представителями радикального ислама. Это была их реакция на попытки достичь консенсуса и таким образом добиться стабильности в республике.
И все же, на мой взгляд, единственно возможный выход из этой ситуации — мучительное, медленное, но все-таки достижение национального согласия, а не только силовое давление, которое все более и более активно применяется Кремлем.
— Кто же, на ваш взгляд, заинтересован в продолжении кризиса на Северном Кавказе?
— Заинтересованы все те, кому выгодно ловить рыбку в мутной воде. Например, когда есть ответственная власть и существует хотя бы подобие гражданского общества, то это как минимум создает большие проблемы коррупционерам.
В дестабилизации заинтересованы радикальные исламисты. В условиях тяжелейшего социального и экономического положения, высокого уровня безработицы они предлагают свою исламскую альтернативу, что-то вроде шариатского государства, за которое нужно бороться. В том числе осуществляя теракты. Для таких радикалов достижение консенсуса, стабильности подрывает их влияние в регионе.
— А Кремль? Какова его политика на Северном Кавказе? Он заинтересован в нормализации ситуации в этом регионе? Или в его интересах все же перманентная дестабилизация?
— Думаю, что Кремль в общем-то заинтересован в стабилизации ситуации, поскольку кризис на Северном Кавказе — проблема не только этого региона, но и России как государства. Но пока продуктивная стратегия не выработана. Кремль пытается заменить системные отношения контактами на личном уровне. Например, отношения между Москвой и Грозным построены непосредственно на контактах между Владимиром Путиным и Рамзаном Кадыровым.
Кремль заинтересован в том, чтобы власть на Северном Кавказе была не очень сильна, чтобы не было ощущения излишней самостоятельности. Но ему не нужны слабые и безответственные правители, такие, каким был, например, предыдущий президент Ингушетии Мурад Зязиков. Кремль заинтересован в какой-то промежуточной системе. Но и этого создать пока не удается. Скоро будут выборы в Дагестане. И не ясно, как Кремль будет действовать в этих условиях, ведь там очень сильны две группировки. А Дагестан — это исламское сердце Северного Кавказа.
Смысл любой нормальной политики заключается в том, чтобы людям хорошо жилось. Но вот как это сделать после длящегося два десятилетия конфликта? По-моему, пока что этого никто не знает ни в Москве, ни на Северном Кавказе.
— Как Кремль выстраивает отношения с местными элитами?
— Существует неофициальная договоренность, которая постепенно была достигнута между Москвой и местными правящими элитами. Дескать, вы нам гарантируете лояльность, а за это мы не вмешиваемся в ваши внутренние дела. Такая ситуация пока устраивает Кремль и лидеров местных республик. Сейчас некоторые эксперты используют термин «внутреннее зарубежье». И как минимум к двум республикам Северного Кавказа — к Чечне и Дагестану, которые живут по собственным законам, это применимо.
— Какие рычаги влияния на Северный Кавказ есть у федерального центра?
— Во-первых, деньги: все республики сидят на федеральном бюджете. Какие-то на 90%, а какие-то — на все 100%. Другое дело, что Кремль не может на местах контролировать распределение денег. Он фактически доверил это местным элитам. А они, я бы так сказал, с большим уважением относятся к собственному карману. Во-вторых, силовики. Потому что федеральное правительство в ответ на обострение ситуации, на рост количества терактов еще более усиливает военное присутствие, чтобы давить, давить и давить.
Наконец, в последнее время оживили старую идею: направление из Москвы на Северный Кавказ чиновников высшего ранга на посты премьер-министров и, даже может быть, президентов. Фактически это возрождение должности второго секретаря обкома партии, как было во времена Советского Союза. Тогда эта система себя оправдывала. А сейчас очень трудно сказать, сработает ли она.
— И примет ли это местная элита…
— Местные элиты очень раздроблены, между ними постоянно идет внутренняя борьба. Поэтому я вполне могу допустить, что часть местной элиты это примет. Для нее это будет удобнее. Во всяком случае, проигрывающие в борьбе с соперниками не откажутся от посредников.
— Чем отличаются конфликты в Чечне, Ингушетии, Дагестане, Кабардино-Балкарии?
— Северный Кавказ делится на две части. Восток — Ингушетия, Чечня, Дагестан — полностью конфликтогенный. Относительно спокойная часть — Карачаево-Черкесия, Адыгея, Северная Осетия. Между ними находится Кабардино-Балкария, в которой лично я могу допустить обострение ситуации, особенно после известных событий в Нальчике. Если говорить о различиях, то, например, в Чечне была война, а в Ингушетии не было. В Чечне сильный президент Рамзан Кадыров, а в Ингушетии был слабый Мурад Зязиков, который довел республику до крайне тяжелого состояния. Все происходящее там — это реакция на действия властей. Причем и местных, и московских.
А одна из общих причин конфликта — присутствие радикального ислама. Это во-первых. Во-вторых — неумение местных элит правильно выстроить отношения с исламистской оппозицией. А вот что касается социальных, экономических причин… В Кабардино-Балкарии, например, ситуация лучше, чем в Дагестане и Ингушетии. Но и там проблемы те же — безработица и т.д.
— В Кремле существуют различные группы влияния. Придерживаются ли они единой точки зрения на урегулирование проблемы Северного Кавказа?
— Думаю, что позиция в общем-то единая. Другое дело, что каждый из президентов северокавказских республик имеет своих «наставников» в Москве. Это довольно запутанное дело, кто к кому едет на поклон и кто кому дает откаты. И в отношении Рамзана Кадырова есть разные мнения. Путин, например, считает, что Рамзану можно полностью доверять. Кстати, недавно он был на могиле его отца. А есть люди, в том числе и силовики, полагающие, что Кремль излишне доверяет Кадырову. Но, по сути, стратегия пока не меняется.
— Насколько силен союз Кадырова и Путина?
— Думаю, что он силен. Конечно, были проблемы: очень сложно, когда личные контакты являются основой для отношений между Москвой и субъектом федерации. Но, по моему мнению, на сегодняшний день этот союз достаточно прочен.
— Вы говорили о Чечне как о внутреннем зарубежье России. На ваш взгляд, Чечня при Кадырове более независима, чем при Дудаеве и Масхадове?
— Никакой независимости при Рамзане Кадырове быть не может. Это домыслы. Кадыров мыслит себя только в рамках Российской Федерации. Независимая Чечня вообще никому не нужна. Он настаивает на том, что Чечня — особый субъект Российской Федерации с особым статусом. И Кадыров этого добился.
— Как сейчас складываются отношения Чечни с Ингушетией? Возможно ли объединение этих двух республик?
— Нет. Разговоры об объединении Чечни и Ингушетии ведутся уже не первый год. Но если это произойдет, то всем мало не покажется. Объединение Чечни и Ингушетии можно представить только в кошмарном сне, потому что тогда получится кавказский мусульманский гигант, граничащий с Северной Осетией. А граница-то там еще не определена! Это может быть предпосылкой к очень опасному конфликту.
— Как события, происходящие на Северном Кавказе, могут отразиться на других регионах Российской Федерации, да и на самом государстве?
— Регионам Российской Федерации, за исключением тех, которые расположены вблизи Северного Кавказа — Краснодарского и Ставропольского края, Астраханской и Ростовской областей — абсолютно нет дела до того, что происходит на Кавказе. У них у самих работы хватает.
— Возможна ли шариатизация госвласти на Северном Кавказе?
— Такая тенденция есть, и вытекает она из трех источников. Первый — исламская оппозиция, представленная ваххабитами. Второй — традиционный кавказский ислам, сегодня также выступающий за утверждение шариата. Наконец, третий — некоторые светские правители, как, например, Рамзан Кадыров, поощряют ислам, исламские нормы поведения, исламские традиции.
Я не думаю, что на Северном Кавказе будут исламские государства. В силу ряда причин это просто невозможно. Но то, что фактор ислама будет играть все более заметную роль, во всяком случае в Дагестане и Чечне, это совершенно однозначно.
— Как выглядит ситуация с двумя Осетиями — Северной и Южной? Возможно ли инкорпорирование Южной Осетии в состав России?
— Ситуация с Осетиями выглядит очень глупо. Потому что Кокойты и его люди хотели бы объединить Южную Осетию с Северной и создать «Большую Аланию». Но, во-первых, это будет выглядеть как аннексия Россией Южной Осетии. Это невозможно, учитывая ряд международных факторов, в том числе и отношения Москвы и Тбилиси. Во-вторых, президент Северной Осетии Мамсуров совершенно не хочет быть в одном государстве с Кокойты. Последний очень активен, агрессивен, энергичен, претендует на роль этакого харизматичного лидера. В-третьих, объединение приведет к обострению ситуации на границе между Ингушетией и Северной Осетией. Поэтому, я думаю, что объединение Северной и Южной Осетии невозможно. Если оно произойдет, то только по причине очень большой глупости тех, кто на это согласится.
— Каковы перспективы развития ситуации на Северном Кавказе?
— Кризис на Северном Кавказе начался не сегодня и не вчера. И не завтра его решат. Но если это не начать делать уже сейчас, то положение будет еще более сложным и драматичным. Поэтому дай Бог, чтобы идея национального согласия постепенно пробивала себе дорогу и начала реализовываться, пусть и такими небольшими шагами.
Алексей МАЛАШЕНКО — профессор МГИМО, член научного совета Московского центра Карнеги. Один из ведущих российских специалистов по Северному Кавказу и исламу. Автор книг «Рамзан Кадыров: российский политик кавказской национальности», «Ислам для России», «Исламская альтернатива и исламистский проект», «Как выбирали в Чечне», «Тревожные рубежи России: чеченский фактор в постсоветской России», «Исламские ориентиры Северного Кавказа» и др.