Год назад президент Франции Жак Ширак, занявший твердую позицию по иракскому вопросу и даже рассорившийся из-за этого с Америкой, приобрел немало почитателей среди арабских мусульман. В самом Ираке рейтинг его популярности, по данным Gallup, составил 42 процента — уровень, для западного политика беспрецедентно высокий. Не меньше политических дивидендов принесли ему и слова поддержки, высказанные после известной речи бывшего премьер-министра Малайзии Мохамада Махатхира. Теплый прием французскому президенту был также обеспечен в Каире и Рабате, где его и вовсе приветствовали как героя. И даже с Ливией удалось наконец добиться взаимопонимания по вопросу выплаты компенсации за взорванный в 1989 году французский самолет. И вот сейчас эта идиллия, похоже, осталась в прошлом. Мусульмане всего мира собирают многотысячные демонстрации протеста с антиширакскими лозунгами, да и французские мусульмане не скрывают своего негодования. И все из-за запрета на ношение мусульманского платка (хиджаба) в школах и государственных учреждениях Франции, который французское правительство должно принять в следующем месяце.
Отчаянные попытки французских властей, и прежде всего министра внутренних дел Николя Саркози, доказать, что этот запрет направлен вовсе не против мусульман, а на защиту столь дорогого истинному французу принципа секуляризма и является, к тому же, внутренним делом Франции, успехом не увенчались. Даже несмотря на определенную поддержку, полученную со стороны некоторых видных мусульманских лидеров, в частности Мохаммада Тантави. 17 января было объявлено днем протеста против решения французского правительства, и демонстрации, пусть и не такие массовые, как ожидалось, прошли во многих городах мира. Не обошлось и без угроз терактов и даже джихада на тот случай, если запрет на хиджаб таки будет введен. Так что цена, которую Франции придется заплатить за решение «платочного вопроса», может оказаться очень высокой.
Впрочем, в законопроекте речь идет не только о мусульманском платке, а о «демонстративной религиозной символике», включающей, наряду с хиджабом, и иудейскую кипу, и большие христианские кресты, которые можно расценивать как инструменты религиозной агитации. Тем не менее именно ношение платка является, согласно исламу, не просто обычаем, а священным религиозным долгом — «фард дине», поэтому его запрет и вызвал столь болезненную реакцию правоверных мусульман. И все же 69 процентов французов выступают в поддержку этого закона. Более того, за официальный запрет на ношение хиджаба выступает 49 процентов женщин-мусульманок, воспринимающих это требование ислама как символ женского унижения. 86 процентов французских мусульманок не носят эти платки и без всякого запрета. При этом 43 процента категорически выступают против нового законопроекта. И здесь уже начинается такой клубок религиозных, национальных, политических, экономических, социальных и культурных проблем, решить которые одними лишь запретами не удастся.
О том, что именно во Франции проживает наибольшее во всей Европе количество мусульман, хорошо известно. Но сколько именно их там насчитывается, сказать трудно, так как в западной прессе можно встретить данные и о четырех миллионах, и о семи. По самым приблизительным подсчетам мусульманином оказывается каждый десятый француз. В большинстве случаев это представители второго или даже третьего поколения иммигрантов из Африки. И именно у них можно обнаружить демонстративные признаки религиозной принадлежности, без которых их родители обходятся совершенно спокойно. Более того, в последние годы огромными темпами растет количество потомственных французов, которые приняли ислам. Особую вспышку интереса к этой религии вызвал теракт 2001 года. Сейчас число «новообращенных» во Франции, по приблизительным данным, достигло 50 тысяч человек. И они не только наиболее ярые сторонники демонстрации своей религиозной атрибутики, но и приверженцы самых радикальных направлений исламского фундаментализма. Как утверждают аналитики, подобная ситуация объясняется тем, что принятие ислама или возврат к нему чаще всего является реакцией на дискриминационное положение, ответом на неспособность иммигрантов успешно интегрироваться во французское общество, формой протеста против откровенной ксенофобии. А о размахах последней свидетельствует шокирующий результат, показавший на последних выборах неожиданную популярность ультранационалистов, выступавших под лозунгом «Франция — для французов».
Как считает влиятельный американский аналитик Уильям Пфафф, сейчас во Франции сложилась ситуация, аналогичная американской в годы вьетнамской войны. Как и во Франции сейчас, в Америке тогда иммиграционная политика сводилась к культурной ассимиляции. Причем задачу по «американизации» иммигрантов выполняли в основном американские школы. Пока сами американцы гордились своей страной, приезжие также испытывали потребность стать частью великого единого целого, пусть даже ценой утраты своей национально-религиозной идентичности. Однако политические, психологические и культурные последствия вьетнамской войны привели к возникновению кризиса национально-государственной идентичности самих американцев. Теперь уже они не давили иммигрантов «своим авторитетом», а прониклись концепцией мультикультурного общества, объявив устаревший принцип ассимиляции «культурной агрессией».
По мнению Пфаффа, основная проблема Франции как раз и заключается в том, что сейчас ей еще есть чем гордиться. Например, выстраданным отделением церкви от государства, законодательному оформлению которого в следующем году исполнится 100 лет. И все же близкое к критической массе количество проблем во французском обществе уже накопилось. Ведь не случайно очередную порцию всей этой каши с хиджабом заварил еврей по происхождению, атеист по убеждению и, конечно же, юрист по образованию, который сам крайне отрицательно отнесся к решению своих дочерей носить хиджаб, не признаваемый даже их матерью-алжиркой. «Говорят, что несправедливо и незаконно заставлять женщин носить платки, но равным образом несправедливо и незаконно заставлять их снимать платки, если им хочется их носить. Это дело свободного выбора», — сказал он в одном из своих интервью. Почти по Вольтеру, только с непривычным еврейско-мусульманским акцентом.