События в Кыргызстане вызвали серьезное беспокойство у руководства соседних стран, настороженно относящихся к проявлениям уличной демократии у себя «на задворках».
Получив статус «белой вороны» как первая парламентская республика и своеобразная «лаборатория политических экспериментов» в регионе в окружении более авторитарных режимов, Кыргызстан уже в третий раз взрывается революцией. На сей раз возмущение результатами парламентских выборов было следствием повсеместного недовольства граждан реакцией власти на пандемию коронавируса и вызванной ею экономической рецессией. Страна столкнулась с глубоким экономическим кризисом, обнищанием людей, в основном зависящих от ежедневных заработков, и безработицей около 200 тысяч трудовых мигрантов, вернувшихся домой.
Похожие проблемы — и у соседних стран. Однако это не помешало президенту Таджикистана Эмомали Рахмону вновь победить на президентских выборах в прошлое воскресенье, набрав свыше 90% голосов. Как мы видим, даже несовершенная киргизская демократия пока недоступна таджикскому обществу, но определенные опасения все же вызывает. Похоже, именно неопределенность ситуации заставила таджикского президента в последний момент отказаться от транзита власти своему сыну Рустаму, ожидавшегося в этом году.
Центральноазиатский регион не привлек внимания главных международных игроков, а в случае с Кыргызстаном даже наблюдалось определенное нежелание мировых и региональных государств вмешиваться в ситуацию. Россия, у которой сегодня больше всего инструментов влияния на центральноазиатского союзника, очевидно, решила не занимать позицию ни одной из сторон. США сосредоточены на своей президентской кампании. А Китай пока остается в стороне от политических процессов, напрямую не касающихся его собственных интересов.
Зато отреагировали соседние страны. Лидеры государств Центральной Азии призвали народ Кыргызстана «проявить присущую ему мудрость ради сохранения мира и восстановления стабильности в стране», а политические партии и общественные круги — решать насущные проблемы «при непременном соблюдении Конституции и национального законодательства».
Появление совместного заявления вызвано не только опасениями по поводу обострения проблем безопасности в регионе и эскалации конфликтов в пограничных зонах, имевшей место во время прошлых революций, но и попытками возобновления диалога по вопросу региональной интеграции. И хотя пока трудно говорить о том, насколько сможет продвинуться центральноазиатская «пятерка» в углублении регионального сотрудничества без решения проблем доступа к земле, воде (питьевой и оросительной), природным ресурсам и пастбищам для скота, которые до сих пор служат причиной жестких столкновений в приграничных зонах, но определенный прогресс в этом направлении наметился.
Как раз на осень был запланирован третий консультативный совет лидеров Казахстана, Кыргызстана, Таджикистана, Туркменистана и Узбекистана в Бишкеке, но нынешние события внесли неопределенность относительно возможности и даты ее проведения. Возобновление регионального диалога связывают со сменой власти в Узбекистане в 2016 году. Президент страны Шавкат Мирзиёев начал не только с масштабных изменений внутри страны, но и с ревизии отношений с соседями и провозглашения региона Центральной Азии приоритетом во внешней политике государства.
Улучшение двусторонних отношений в регионе наметило прогресс в вопросе демаркации границ и поднятии табуированной ранее темы обмена территориями, обсуждении перспектив совместного использования природных ресурсов, а потому положительно повлияло и на торговые отношения между странами. В последние годы наблюдалось увеличение товарооборота внутри региона: в 2018 году он продемонстрировал 35% годового роста и составил 12,2 млрд долл., а в 2019-м увеличился более чем на 30% по сравнению с предыдущим годом.
На фоне глобального эпидемиологического и экономического кризиса, а также обострения геополитической борьбы, синхронизация усилий стран Центральной Азии могла бы стать весомым ответом на все эти вызовы. Однако нынешние региональные процессы, помимо тихого оптимизма, порождают еще и определенную настороженность, учитывая декларативность и нежизнеспособность предыдущих попыток региональной интеграции. После обретения независимости поиски собственной национальной идентичности и модели развития отодвинули региональную повестку на второй план, а взаимоотношения перешли в двусторонний формат, не всегда добрососедский. Страны до сих пор не научились мыслить категориями центральноазиатской общности и взаимной региональной пользы.
В то же время регион Центральной Азии стал местом пристального внимания крупных геополитических игроков, которые надолго сместили внутрирегиональные акценты в сторону различных интеграционных и диалоговых платформ с участием внешних акторов. Сами же государства вынуждены были найти формы балансирования в этой, как назвал ее в свое время Ислам Каримов, «стратегической неопределенности», декларируя многовекторность. В случае с Узбекистаном эта ситуация привела к длительной добровольной международной изоляции и отходу от региональных дел, а суровая политика нейтралитета зафиксировала международную позицию Туркменистана, которую унаследовал от Сапармурата Ниязова и нынешний глава государства Гурбангулы Бердымухамедов.
В течение длительного времени основные политические и экономические процессы в Центральной Азии были сфокусированы в руках России, воспринимавшей регион как часть постсоветского пространства, а следовательно, сферу своего традиционного влияния. Поэтому региональные интеграционные устремления стали частью евразийской концепции с доминированием РФ, которая держится на трех китах: вопросы безопасности (сотрудничество в рамках ОДКБ) и военно-техническое сотрудничество (к которому относятся модернизация вооруженных сил государств и размещение военных баз на территории Кыргызстана и Таджикистана); энергетические проекты в нефтегазовой сфере и гидроэнергетике; укрепление интеграционных институтов ЕАЭС (Казахстан и Кыргызстан — члены Содружества, Узбекистан недавно получил статус наблюдателя).
Расширение влияния Китая на государства региона и продвижение инициативы «Один пояс — один путь», которую многие эксперты рассматривали как угрозу ЕАЭС в Центральной Азии, породило множество разговоров о столкновении интересов двух государств и неизбежном противоборстве между ними. Однако Пекин выбрал довольно осторожную стратегию в регионе (невмешательство во внутренние дела стран и их отношения между собой, акцент на экономическом сотрудничестве, укреплении своей репутации), которая позволила взаимодействовать с Россией, придерживаясь определенного консенсуса в разделении «зон ответственности»: КНР традиционно превалирует в экономической и инвестиционной сферах, а РФ — в сфере безопасности. Использование инструментов Шанхайской организации сотрудничества и полагание на деятельность России в этом вопросе довольно долго соответствовало интересам Китая, который избегал военного присутствия в Центральной Азии.
В последние годы ситуация изменилась. И хотя еще рано говорить о полноценном китайском военном присутствии в регионе, стремление самостоятельно контролировать уязвимые участки на таджикско-афганской границе путем создания военных объектов и баз на территории Таджикистана — уже очевидный факт. Кроме того, усилилось военно-техническое сотрудничество, обмен опытом и обучение военных специалистов в китайских училищах, военные учения, как в рамках ШОС, так и на двусторонней основе с другими странами региона.
Но даже при таких обстоятельствах у Пекина и Москвы пока больше общих интересов, нежели противоречий. Сближающим фактором является не только соперничество с США, активного присутствия которого в регионе не желает ни одна из двух стран, но и общая заинтересованность в поддержании региональной стабильности и безопасности (особенно учитывая афганский фактор) как более приближенных к региону государств.
Со своей стороны, страны Центральной Азии пытаются уравновесить влияние этих двух игроков, сохраняя баланс между ними. Во-первых, местные элиты продолжают полагаться на Россию в политических вопросах, обращаясь к ней как к арбитру во время конфликтов внутри власти. Во-вторых, они пытаются сохранить влияние РФ в противовес китайскому, рост которого не может не настораживать, а местами даже порождает синофобские настроения. Кроме того, возросло количество форматов взаимодействия с другими внешними игроками, которые пытаются реализовывать свои интересы в Центральной Азии, выстраивая отношения со всеми государствами одновременно: «С5+1» с США, «5+1» с КНР, общая Стратегия ЕС в Центральной Азии, политика Индии «Объединяя Центральную Азию», диалог «Центральная Азия плюс Япония», «Евразийская инициатива Южной Кореи», Тюркский совет Турции.
США, на протяжении многих лет выступавшие гарантом суверенитета и независимости государств Центральной Азии, впоследствии сместили свой ракурс заинтересованности из-за войны в Афганистане. Недавнее соглашение между США и «Талибаном» и перспектива вывода американского военного контингента из страны вновь привлекли взгляд Вашингтона к региону после нескольких лет пониженного внимания.
Официальный визит госсекретаря США Майка Помпео в феврале 2020 года в Казахстан и Узбекистан стал первым за пять лет визитом американского дипломата высшего уровня в Центральную Азию и засвидельствовал рост роли центральноазиатских государств в региональных процессах безопасности под эгидой США. В то же время без внимания не остался и Китай, роль которого в регионе значительно возросла и настораживает Соединенные Штаты. Помпео призвал центральноазиатские страны прекратить сотрудничество с китайскими компаниями и более активно критиковать политику КНР в Синьцзянь-Уйгурском автономном регионе. Со стороны Китая это было расценено как «попытка подорвать позиции страны в Центральной Азии». Существует опасность, что в случае продолжения конфронтации между США и КНР обе стороны начнут оказывать давление на центральноазиатские страны, чтобы те сделали выбор в пользу одной из них, в чем не заинтересована ни одна из этих стран.
В этом отношении роль ЕС, хоть и подвергается критике за общую слабость позиций в Центральной Азии, более гибка и не отягощена геополитическими прениями. В то же время проекты Европейского Союза направлены на преодоление реальных препятствий, мешающих развитию как отдельных стран, так и региона в целом.
Так, например, принятая в прошлом году новая Стратегия ЕС предусматривает создание коридоров между странами Центральной Азии для обмена потоками воды и электроэнергии; борьбу с климатическими изменениями, приводящими к таянию ледников, оползням, наводнениям; инвестирование в гидро- и зеленую энергетику; борьбу с терроризмом, незаконным оборотом наркотиков и т. п. Кроме того, путь, который преодолели страны ЕС ради региональной интеграции, может стать практическим указателем для государств Центральной Азии, как сделать так, чтобы противоречия превратились в объединяющие факторы.
После десятилетий фрагментарности пока трудно говорить, насколько этот опыт может укорениться на центральноазиатской почве. Даже пандемия коронавируса, которая нивелировала значимость международных институтов и заставила страны мира бороться самостоятельно, не дала толчок к выработке совместных действий для противостояния эпидемии и преодоления ее последствий в рамках «пятерки». Разрозненность государств довольно очевидна, чем постоянно пытаются воспользоваться внешние игроки, в том числе и Россия.
В течение нескольких десятилетий деятельность Москвы была направлена не только на подпитку этой разрозненности, но и на убеждение центральноазиатских элит в том, что без ее участия любые региональные интеграционные процессы невозможны. Однако рост внимания других игроков к Центральной Азии не как условной географической единице, а именно как к региону, дает шанс на то, чтобы он все-таки состоялся. Это зависит от того, насколько быстро сами государства осознают важность совместного решения проблем и гармонизации развития Центральноазиатского региона и перейдут от демонстрации намерений к практическим шагам.
Все статьи Натальи Бутырской читайте здесь.