По приглашению ведущих правозащитных организаций США в Нью-Йорк прибыл председатель комиссии по правам человека при президенте Российской Федерации Сергей Ковалев. Утром 24 апреля в отеле «Мэйфлауэр» состоялась его пресс-конференция. Исполнительный директор американского отделения «Международной амнистии» Уильям Шульц представил собравшимся известного правозащитника России. Пресс-релиз напомнил некогда известную, а ныне забытую за давностью лет подробность: 10 декабря 1975 года в Международный день прав человека Андрею Сахарову была присуждена Нобелевская премия мира в Осло. Но это известие не застало академика Сахарова дома: в этот самый день он мёрз на морозе в Вильнюсе у здания суда, где начался процесс по делу его друга, ученого-биолога Сергея Ковалева, обвинявшегося в «антисоветской деятельности и пропаганде».
Семь лет отбывал срок в лагере Сергей Ковалев. Тогда он не мог и предположить, что лагерно-тюремный опыт поможет ему двадцать лет спустя без света и воды работать под бомбежками в городе Грозном.
Вернувшись из Грозного в Москву в январе, Сергей Ковалев сказал своим товарищам по «Мемориалу»: «Сегодня снова от меня требуется только одно — говорить правду». Это правда об очередном преступлении российских властей.
Ковалев выступает в Женеве, Страсбуре, Нью-Йорке, Вашингтоне, призывая мировую общественность осудить войну, развязанную в Чечне.
Выступление Сергея Ковалева в Нью-Йорке пришлось на день общенационального траура, объявленного в Америке в связи с трагедией в Оклахома-сити. И Ковалев начал свою речь соболезнованием американскому народу...
— Прежде всего, я хочу выразить соболезнование гражданам Соединенных Штатов Америки по поводу трагедии в Оклахоме. Это не просто смерть очень многих людей — это нечто худшее. Это еще одно проявление насилия, которое обоснованно беспокоит все мировое сообщество. Здесь неуместны слова. Здесь уместно молчание. Но то, о чем я буду говорить сегодня, — тоже связано с проявлением насилия. И эта, другая трагедия — тоже из разряда трагедий, которые должны беспокоить и беспокоят всех порядочных людей. Но это иного рода насилие. Насилие, которое гораздо опаснее страшных поступков террористов. Это насилие, осуществляемое государством против своего народа. Трагедия, которая разыгрывается в Чечне, не может называться «чеченским кризисом». Это принятое сейчас название — источник опасных недоразумений. Это не «чеченский кризис», это кризис московский. Это кризис, захвативший всю Россию, а потому особенно опасный. Потому что кризис, происходящий в Москве, захватывает европейское сообщество и, следовательно, все мировое сообщество. Это события, которые не могут оставить равнодушными народы и правительства потому, что вы хорошо понимаете — то, что происходит в России, — это путь эволюции России в ее теперешнем нестабильном состоянии, что весьма много значит для мирового сообщества. В конце концов Россия — сосед многих западных стран. Огромный по территории сосед, обладающий ядерным оружием и ядерными электростанциями. Мир, так недавно с облегчением вздохнувший после того, как пал коммунистический режим в России; мир, так высоко оценивший и с такой надеждой смотревший на разрушение агрессивного восточного лагеря; мир, который с таким воодушевлением принял падение Берлинской стены и соединение двух частей старой германской цивилизации воедино, теперь, как я полагаю, этот мир снова стоит перед выборов. И их выбор понятен и — увы! — циничен. Это выбор между позицией, занятой весьма многими лидерами западных стран, — заявить: «Это внутреннее дело России, это неизбежное насилие, проявленное государством по отношению к тем, кто нарушает Конституцию», или посмотреть на события как на проявление насилия со стороны государства по отношению к народу и увидеть трагедию этого народа. Увидеть ясно выраженную тенденцию нынешней российской власти — отойти от провозглашенной демократии, от провозглашенных принципов права. Я не думаю, что я должен сейчас говорить о достаточно широко известных фактах относительно Чечни. Я напомню основные события и основные характеристики.
Как вы знаете, Чечня привлекала к себе внимание мирового сообщества, начиная с осени 1994-го года. 26 ноября в Грозный вошли танковые колонны после того, как город — не весь город, а некоторые объекты, скажем — аэродромы, были подвергнуты бомбардировке. Эти танковые колонны были остановлены в течение нескольких часов ополченцами и гвардией Дудаева. Официальные сообщения из Москвы состояли в том, что военные объекты — в частности, аэродромы Грозного — бомбили «неопознанные самолеты». То же самое было сказано о танках, которые вторглись в Грозный и которые считались военными соединениями чеченской оппозиции. Было официально заявлено министерством обороны и другими официальными инстанциями о том, что эти танки не имеют никакого отношения к российской армии. Довольно скоро, впрочем, выяснилось, что танки были поставлены оппозиционерам Автурханова российской армией и экипажи этих танков были завербованы ФСК в российских армейских частях. То же самое стало известно о «неопознанных» самолетах. Довольно скоро появились официальные сообщения о том, что это самолеты российской армии, что они бомбили военные объекты «агрессивного дудаевского режима» и что это было необходимо для того, чтобы этот режим не совершил насилия.
Эта официальная ложь впервые прозвучала так ясно в ноябре и повторялась по мере развития войны в Чечне и повторяется до сих пор.
В декабре 94-го года министр иностранных дел России после многих наших заявлений позвонил мне в Грозный по телефону и сказал: «Вы добились того, чего хотели: русская армия перестала бомбить Грозный». Я ответил ему: «Я сейчас слышу, как летят самолеты и как взрываются бомбы. Если бы связь была получше, вы бы тоже слышали это. Как же вы говорите о том, что бомбардировки прекращены?!»
Ответ в сообщениях прессы, распространенный правительственным центром информации, был очень простой: Грозный перестали бомбить, но теперь подвергаются точечным бомбардировкам только сугубо важные военные объекты города. Некоторые генералы объясняли: мы Грозный не бомбим, мы подвергаем скопления военных сил в городе ракетным атакам. Ракетная атака с воздуха — это не бомбежка! Я мог бы говорить не меньше двух часов, если бы стал перечислять все примеры официальной лжи, которые сопутствуют сообщениям о чеченской войне и до сих пор.
Вот и выбирайте, с какими партнерами вы хотите иметь дело. Я подчеркиваю: с чрезвычайно важными партнерами, потому что это большая и хорошо вооруженная страна. Важными, так как страна находится, как принято говорить, «в переходном периоде», и очень важно, в какую сторону пойдет эволюция России в этом переходном периоде.
Теперь говорят в парламенте России и на страницах русской печати все больше о государственности и державности. О единстве России и о державном пути развития. Это понятие «державности» не слишком хорошо знакомо западной общественности, и я не знаю, как это перевести на английский язык, но это совсем не то же самое, что государственность. Это, если хотите, нечто гораздо более сильное и это не синоним правового государства. Это идея государственности, где государственность — самоценное понятие. Это опять идея государства, в котором каждый гражданин подчинен единым государственным целям, и ценность существования каждого определяется только тем, насколько он служит великой цели государственности.
Это опять та Россия, которую «умом... не понять, аршином общим не измерить». Но если нельзя измерить общим аршином, — значит, нельзя измерить вообще. Это идея, которая отводит России особое — вне общих рамок, вне общих правил — место, особую роль и особое значение. С такими идеями мы встречались в бурной истории двадцатого столетия уже не один раз. Мне кажется, что не нужно приводить общеизвестные исторические примеры. Мы, например, столкнулись в Москве с этими идеями впервые в конце сороковых — начале пятидесятых годов, когда шла бурная кампания борьбы с космополитизмом. Я могу напомнить, в чем состояла эта кампания. По отношению, скажем, к науке, утверждалось, что все великие мировые достижения и открытия были совершены русскими учеными. Например, строчка Ломоносова в письме к Эйлеру о том, что «где от бдения убудет, там сну прибавится», — трактовалась как открытие закона сохранения энергии. Но дело не сводилось к столь безобидным анекдотам. Вы знаете, что на пике этой кампании возникло знаменитое «Дело врачей-убийц». Вы знаете, что Еврейский антифашистский комитет СССР оказался расстрелянным в результате этой кампании. Вы знаете, что жестокая цензура стала проверять не только то, что сказано в публикации того или иного автора, но также и сколько раз он цитировал иностранные источники. Вы знаете также, что многие из этих авторов оказались за решеткой. А потом пошли увольнения евреев и другие «чистки». Если бы в начале 53-го года Сталин не умер, эта кампания продолжалась бы и дальше.
Вот это и есть практическое политическое проявление идеи державности. Это и есть проявление столь часто цитируемых теперь строчек замечательного поэта Тютчева о том, что Россию нельзя понять в общих понятиях. Как только возникают и поднимаются на щит эти идеи, за ними следуют давление на прессу, жестокая цензура, государственное насилие и государственная ложь.
И сплошь и рядом мы наблюдаем сейчас опасные признаки оживления этих идей в Москве. При том, что завоёванная в конце восьмидесятых — начале девяностых годов свобода печати все еще сохраняется в какой-то мере, но, например, вы можете говорить о нарушении прав человека в Москве московским правительством и никогда не увидите ни строчки в московских газетах, где бы ваша критика была отражена. То же относится и к некоторым обстоятельствам, наблюдаемым в Чечне. Время от времени правда об этой войне все-таки прорывается на страницы центральных газет или в каналы московского телевидения. Но есть утверждения и есть факты, которые вы можете сколько угодно сообщать корреспондентам, — они все равно не будут отражены. Или ваше сообщение будет переизложено таким мягким способом, что вы его и не узнаете.
Вот что мне хотелось бы сказать о той опасности, которая сейчас назревает в России и которая не может нас оставить равнодушными. В конце концов нельзя жить в государстве, в котором первые лица лгут.
— Господин Ковалев, виновен ли президент Ельцин в этом военном конфликте в Чечне?
— Я понимаю, что вам трудно представить себе, что американская армия начала бы бомбить Чикаго. Но представьте себе такое невероятное событие. В этом случае вы спросили бы: «Виноват ли Клинтон?» Я думаю, у вас такого вопроса бы не возникло. Президент — это должностное лицо. У него есть немалые властные полномочия, прерогативы и, соответственно этому, есть обязанности. Если «неопознанные самолеты» бомбят американский город, наверное, Клинтон должен проявить к этому интерес. Может ли он позволить себе не разобраться в ситуации детально и до конца и не принять срочных мер? Я отвечаю немного грубовато, но я думаю, что ситуация предельно ясна. Президент виноват, если в стране происходят грубые и массовые нарушения прав человека и грубые и массовые насилия. Президент виноват, если в стране уничтожаются мирные граждане. Президент виноват, если в стране применяют пытки и осуществляют казни без суда и следствия. Президент виноват во всех этих случаях просто потому, что он — президент.
— Как вы считаете, какие есть меры воздействия на президента Ельцина со стороны глав других государств?
— Честно говоря, я не политик. Я не могу давать политических советов западным лидерам. Но я в достаточной степени политик, чтобы знать, что у профессиональных политиков есть большой набор средств для оказания давления на своих партнеров. Поэтому я не стану выбирать из него то, что я советовал бы тому или другому западному лидеру, но я могу точно сказать, чего ни в коем случае НЕЛЬЗЯ делать: нельзя делать вид, будто это — исключительно внутренняя проблема России. Международное сообщество в рамках ООН и ОБСЕ давно уже договорилось о том, что массовые и грубые нарушения прав человека НЕ ЕСТЬ ВНУТРЕННЕЕ ДЕЛО НИ ОДНОЙ СТРАНЫ. И нельзя, недопустимо и должно быть запрещено, если хотите, отходить от этих общих принципов. В некоторых случаях, в особых случаях, например, в случае с Россией, — нельзя заявлять, что «это внутреннее дело России, и пусть Россия сама разбирается в этом». Нельзя исходить из логики «Есть у меня друг Борис, и этот друг Борис хочет хорошего, и потому я не стану критиковать его или требовать от него соблюдения права». По-моему, если подходить к этой кровавой трагедии так, как следует подходить к кровавым трагедиям, — с содроганием и с желанием положить конец насилию, то способы делать это, способы заставить других считаться с мировым мнением найдутся. Если хотите, я изложу совсем простые принципы, которыми руководствуются многие в России и которыми, насколько я могу понять, руководствуются и западные лидеры.
Да, московское руководство, друг Борис во главе этого руководства совершили тяжелейшую и грубейшую ошибку и развязали войну в пределах собственной страны. Но отступить назад друг Борис не может. Если признать, что эта кровавая трагедия — страшная ошибка, то тогда надо назвать тех, кто виноват в этой ошибке. А если называть, то уж тут друг Борис никак не окажется посторонним. Так вот тогда надо позволить России завершить эту войну. Потому что если Ельцин оказался бы виноватым в трагической кровавой ошибке, то в России следующим президентом стал бы Жириновский...
Такими простыми словами излагал мне суть дела министр иностранных дел России Андрей Козырев. Он говорил, что война в Чечне — это тупик, все это понимают и президент — тоже, но отступить нельзя, потому что, если не Ельцин, то тогда — Жириновский. «Неужели вы хотите Жириновского? — спрашивал он. — А раз вы не хотите Жириновского — верните доверие и поддержку Ельцину».
Я совершенно согласен: Ельцин намного лучше Жириновского, но я спрашиваю: «Простите, а при чем здесь Чечня?». Ради этого очевидного обстоятельства, что Ельцин лучше Жириновского, — за два месяца в одном городе — только в Грозном и только за два месяца! — должны были погибнуть 25 тысяч мирных жителей. Это та цена, на которую мир согласен пойти ради того, что Ельцин лучше Жириновского?
— Господин Ковалев, вы являетесь сторонником чеченского сепаратизма?
— Я совсем не являюсь сторонником сепаратизма — чеченского, татарского, башкирского, якутского или какого бы то ни было еще. Мне, наверное, не понравилось бы так же, если бы штат Техас захотел выйти из состава Соединенных Штатов. По-моему, общая и прогрессивная тенденция двадцатого века — это интеграция, а не разделение. И Европа это отчетливо показывает. Я только точно знаю, что бороться с сепаратизмом при помощи танковых атак, бомбардировок и артобстрелов мирных городов — НЕ НАДО. Вообще вопрос о статусе Чечни — в составе ли России или не в составе России — мог бы разрешаться на мирных переговорах. И эти возможности не только не были исчерпаны, но они вообще не были использованы. На Северном Кавказе идет война с народом. С вооруженным народом. Любой народ может ошибаться, и история двадцатого века дает тому множество примеров. Это и пример немецкого народа и пример народов, населяющих Россию. Уж нам ли не знать, как часто ошибается народ! Я думаю, что вооруженный народ ошибается чаще, чем невооруженный. Но из этого вовсе не следует, что с народом можно воевать, что вооруженный народ можно уничтожать! Но если говорить о международном праве, то заметьте, что международное сообщество само осложнило эти проблемы. Существует принцип самоопределения народов, и этот принцип считается фундаментальным принципом. Вместе с этим существует принцип неприкосновенности границ и территориальной целостности государств. Вот и попробуйте эти два принципа совместить! Они явно противоречат друг другу.
Между прочим, в том, что касается самоопределения, — огромное количество правовых неопределенностей. Не определено юридически точно, КТО является субъектом этого права. Что это такое: НАРОД, имеющий право на самоопределение. Какой народ УЖЕ имеет право, а какой ЕЩЕ нет. И никто не определил процедуры, механизмов определения этого права. МИРНОЙ процедуры... Если хотите, то мы все вместе несем ответственность за то, что провозглашено некое право, но воспользоваться им нет возможности.
— Скажите, почему вас еще не уволил президент?
— Я думаю, что лучше спросить об этом у самого президента. Но я думаю, что меня еще не выгнал президент потому, что ему это неудобно. Меня достаточно знают... Уволить меня — это значит, сказать: «Я не хочу теперь заниматься проблемами прав человека».
— Вы сейчас говорите с Ельциным?
— Нет.
— Когда вы говорили с ним в последний раз?
— Шестого января. И знаете, уволить меня — это значит, уволить одновременно, например, Фазиля Искандера, Сергея Алексеева и многих других, так как они входят в Комиссию по правам человека, возглавляемую мной. Это значит, сказать интеллигенции, что все эти известные люди президенту больше не нужны.
* * *
Пресс-конференция закончилась. Ковалев протиснулся мимо операторов, сматывавших шнуры кино- и телекамер, — вышел на улицу, на солнце. Щуплый, невысокого роста, неприметный человек с тихим голосом... Враг министра обороны России Павла Грачева... Ненавистный враг для фашиста Веденкина, мечтающего собственноручно всадить Ковалеву пулю в затылок. Заступник за гибнущих в Чечне русских солдат-мальчишек, изгнанный из парламентской комиссии по правам человека при поддержке фракции «Женщины России». «Клеветник» — по определению новоявленного радетеля за державу Станислава Говорухина. Он прилетел в США, чтобы еще раз обратиться к миру с просьбой остановить кровопролитие, развязанное в его стране, его президентом. В канун 50-летия победы над немецким фашизмом в который раз он пытается остановить фашистов в России.
В двух шагах от Ковалева на Ист-сайде, в здании ООН, наверное, в это же самое время закончил свой доклад прибывший в этот же день в США министр иностранных дел Козырев, с которым Сергею Ковалеву так и не удалось договориться под гул бомбежки в Чечне...