«Доживет ли Советский Союз до 2000 года» — этот знаменитый вопрос диссидента Амальрика, воспринимавшийся как элегантный изыск политической научной фантастики, сейчас даже не выглядит сенсационным прогнозом. Везде, кроме России, Советский Союз если не забыт, то уж во всяком случае воспринимаем как не самое удачное прошлое. Везде — от Украины до Туркмении — переписаны учебники истории, в которых кровавые царские генералы или циничные большевистские вожди уже не выглядят архангелами — землесобирателями... Везде, кроме России. Здесь по-прежнему с гордостью и без раскаяния говорят о преступлениях низвергнутой державы, здесь по-прежнему имена палачей, таких, как Скобелев или Ермолов, — в списке героев, а лозунг восстановления Советского Союза может принести дополнительные голоса на выборах. Политическая элита этой страны, ее столетиями воспитываемые в презрении к исторической правде, к самому понятию справедливости массы ничего не забыли и ничему не научились. А потому красными пузырями уже всплывают на новой, «демократической» политической поверхности генералы — «герои» чеченской катастрофы, потому пытается принять державную осанку еще недавно выступавший с митинговых трибун президент. И потому вопрос о выживаемости Российского государства — это не просто теория или попытка прогноза, это еще и сложная моральная проблема, связанная с жизнями миллионов далеких от политики людей. Чечня доказала, насколько сложная.
«Берите столько суверенитета, сколько сможете»
Вопрос о суверенизации бывших российских автономий, конечно же, не возник сам собой. Он родился в яростной борьбе двух русских руководств — союзного и российского, в борьбе Михаила Горбачева и Бориса Ельцина. Если остальные союзные республики (в политическом смысле) выглядели в каком-то смысле зародышами новых государств — «самостоятельные» компартии, парламенты, правительства, то РСФСР оказывалась внутренней зоной обороны Центра — Российская компартия была создана, как известно, когда поезд старой элиты уже ушел, Верховный Совет и Совет министров России владели гораздо меньшим объемом полномочий, чем их коллеги в Минске или Алма-Ате. До Ельцина Россией управляли из Кремля, и когда после избрания Бориса Николаевича председателем Верховного Совета РСФСР российский политический корабль круто взял в сторону мало кому понятного в самой республике суверенитета (и действительно: как Россия может быть независима от Советского Союза, вот уже седьмое десятилетие бывшего формой выражения именно ее государственности), в Центре, разумеется, вспомнили о российских автономиях. Их элита формировалась прежде всего в ЦК КПСС: в каждой республике существовал собственный обком партии, который, конечно же, и был средоточием политического влияния. Руководители автономий вполне были готовы воспользоваться ситуацией, маневрировать между Горбачевым и Ельциным, чтобы упрочить собственные властные полномочия. Дальше всех пошел Татарстан, заявивший о желании стать новой союзной республикой и подписать союзный договор самостоятельно. Жители Татарии проигнорировали президентские выборы в РСФСР, зато высказались за избрание собственного первого президента — Минтимера Шаймиева. И хотя по мере упрочения российского руководства нажим на автономии усиливался, тогдашнюю политику и Ельцина, и Горбачева можно охарактеризовать словами, уже затем брошенными российским президентом в Казани: «Берите столько суверенитета, сколько сможете!». Руководители российских республик были участниками Ново-Огаревского процесса, и именно их присутствие помогало Горбачеву не чувствовать себя так одиноко в обществе президентов союзных республик и добиваться компромиссов. После создания Российской компартии многие республиканские парторганизации не вошли в нее, предпочитая именоваться «рескомами КПСС».
Одиночество Центра
Победа Ельцина над ГКЧП круто изменила ситуацию. Стало ясно, что Советский Союз вряд ли может быть сохранен, маневры между Горбачевым и Ельциным потеряли актуальность, а сам союзный президент оказался заложником 12 президентов: руководители российских республик были от участия в процессе подготовки нового союзного договора отстранены.
Возможно, наиболее разумным путем было бы, во всяком случае для России, временное сохранение союзной надстройки, в рамках которой РСФСР смогла бы урегулировать свои отношения с собственными республиками. Пример Союза демонстрировал, что вопрос не так уж прост, уже начались столкновения Тбилиси с собственными автономиями и Кишенева — с самопровозглашенными на территории Молдовы образованиями. Однако окружение Ельцина решило иначе: полная ликвидация Союза обещала избавление от ненавистного Горбачева, по отношению к которому российская «элита-выскочка» всегда будет испытывать комплекс неполноценности, и... решение проблемы территориальной целостности. «Если не будет Союза, им попросту некуда будет выходить», — миленько улыбаясь, пояснил мне в те дни один из ельцинских «интеллектуалов», сейчас публикующий на страницах «Известий» пространные и скучные анализы происшедшего в Чечне. Кстати, чеченский урок был получен российской властью уже в августовские дни 1991-го. После победы Белый дом был преисполнен решимости избавиться сразу от всех своих политических противников. Но если критика Леонида Кравчука, Сапармурата Ниязова или Ислама Каримова была бессмысленной, то появившиеся на страницах «Российской газеты» статьи с обличениями председателя Верховного Совета Чечено-Ингушетии Доку Завгаева, президента Татарстана Минтимера Шаймиева и главы Башкирии Муртазы Рахимова свидетельствовали о желании Центра поскорее избавиться от тех, кто вел себя слишком «суверенно». Вначале пар был выпущен из грозненского котла: Завгаева свалили, но, вопреки желаниям Москвы, власть оказалась в руках у врагов ГКЧП — Джохара Дудаева и исполкома Общенационального конгресса чеченского народа. Новые лидеры мгновенно провозгласили независимость Чечни. В Москве, вероятно, представили, что произойдет, если такой же сценарий повторится в Казани и Уфе. Шаймиева, Рахимова и других республиканских лидеров оставили в покое. Ни одному московскому ставленнику с тех пор не удалось укрепиться в кресле руководителя республики, за исключением малоопытного и политически неискушенного президента Мордовии Василия Гуслянникова, русского по национальности, мечтавшего об упразднении собственной республики и воспрепятствовавшего одобрению здесь Декларации о суверенитете.
Верховный Совет Мордовии почел за лучшее упразднить... самого Гуслянникова: пост президента был ликвидирован.
Тем не менее Центр был уже в одиночестве, а потому уже только Белому дому пришлось выдерживать приливы и отливы республиканской суверенизации. Лавирование республиканских лидеров между Ельциным и Хасбулатовым завершилось подписанием Федеративного договора и оживлением амбиций областных и краевых начальников, потребовавших уравнения в правах с республиками. Под лозунгом равноправия глава Свердловской области Эдуард Россель провозгласил на родине Ельцина Уральскую республику, о возможности создания Дальневосточной республики в Приморском крае и Сибирской республики на базе областей и краев, объединенных в «Сибирское соглашение», заговорили во Владивостоке и Новосибирске. Появились и первые, пусть небольшие, но реально действующие политические региональные партии, выступающие с лозунгами суверенизации Сибири и Дальнего Востока. Тогда же президент Ельцин начал процесс подписания закрытых договоров с рядом крупных республик, фактически предоставлявших им экономическую независимость. Близкий к Ельцину президент Якутии Михаил Николаев оказался, в результате, хозяином собственного алмазного фонда, банка Якутии и налоговой системы северного края. Прессе об этом не сообщили.
Накануне штурма Белого дома региональные лидеры оказались силой, вполне способной к формированию нового Центра «снизу». Россия еще не распадалась, но беловежская история, кажется, повторялась в российских масштабах, когда в здании Конституционного суда РФ начал свои заседания Совет глав регионов. С региональными лидерами пытались заигрывать и из Кремля, и из Белого дома, а они — на фоне полного паралича обеих властных структур — уже обсуждали кандидатуры переходного руководства России.
И тут на сцене опять появились танки.
Россия спасена?
Штурм российского парламента напугал не только следивший за прямой трансляцией Си-Эн-Эн мир, но и региональных лидеров, с которыми на следующий день не захотели разговаривать. Совет глав республик был распущен, Федеративный договор — изъят из проекта новой Конституции. Однако уже в декабре 1993 года Ельцин получил новый серьезный урок, сродни августовскому. Он заставил региональных руководителей пройти сквозь выборное сито, и все они, за редким исключением, стали депутатами верхней палаты российского парламента. Ельцину так и не удалось избавиться от тех республиканских президентов, кто, не стесняясь, поддерживал Руцкого — например, от экстравагантного президента Калмыкии Кирсана Илюмжинова. Стало, кроме того, ясно, что региональные лидеры почти полностью контролируют свои избирательные комиссии и на будущих президентских выборах может произойти неприятный сюрприз...
Совсем не исключено, что чеченская операция задумывалась как последний удар по российской суверенизации; молниеносное уничтожение Дудаева и последующая затем инициатива об административно-территориальной реформе, «укрупнении субъектов» могли бы привести если не к ликвидации республик, то к покладистости их руководителей, не говоря уж о краевых и областных губернаторах. Однако случившийся конфуз привел к почти противоположным результатам: президенты вновь вспомнили о своих возможностях, Ельцину пришлось отменять собственным указом указ чувашского президента Николая Федорова, предохраняющий граждан республики от войны в Чечне, и закрыть глаза на несколько аналогичных постановлений республиканских правительств (в том числе и якутского). Поволжские лидеры провели — впервые за долгое время — встречу без представителей Центра, зато с участием «серого кардинала» российского регионализма Юрия Скокова, а в Москве попытались торжественно отметить годовщину не самой сладкой ягодки в ельцинском венце — договора с Татарстаном. Морщились, а праздновали!
И все-таки она распадется
К возможности тотального распада России вряд ли можно отнестись как к событию близкого политического будущего. Конечно, соседям России не стоит забывать, что они имеют дело с временным государственным образованием, неудачно скомпанованным обломком уродливой империи.
Однако эта «временность» может продлиться не одно десятилетие: большие куски империй нередко живут дольше, чем сами империи. С уверенностью можно, однако, говорить о случайности нынешних конституционных форм управления Россией: они создавались под одного, уже покидающего политическую арену человека и с явной надеждой на военную силу застрявшей на Кавказе армии. Уже очень скоро Россия будет другой — вряд ли унитарной — это приведет лишь к широкомасштабной войне по всему национальному периметру и распаду, но скорее тяготеющей к конфедерации. Возможности обособления отдельных регионов возникнут только после начала реального экономического развития: тогда о своем будущем могут заговорить и Сибирь, и Дальний Восток. Пока же Россия бедна — она едина: даже во многих стремящихся к независимости республиках вам скажут в кулуарной беседе, что сначала нужно поднять экономику, воспользовавшись дотациями из Центра, а уж затем уходить. Торопиться некуда. Ясно, что и Кавказ после чеченской войны будет другим: скорее озлобленным, чем запуганным. И здесь серьезных событий не придется долго ждать.
В самой России, вернее в Москве, о возможностях распада говорят мало. Эта страна — в вечном плену того, что здесь называют «московской политикой», «московской политологией» — чудовищной и далекой от реальности идеологии конъюнктурных выскочек, практически никогда не опирающихся на интересы родных регионов. Уничтоженное в Советском Союзе чувство родины — большой ли, малой — это и есть отличительная черта «московской политики». К людям, оставляющим даже небольшие «федеральные» посты ради президентских должностей «в провинции», здесь до сих пор относятся с презрением, поездки в регионы превращают в масленичное развлечение. Давно ли вы сталкивались с анализом политической ситуации в Новосибирске, Томске, Оренбурге? И это не потому, что там нет политики, нет собственных интересов: просто это российская традиция — не замечать происходящего вне Москвы и Петербурга. Поэтому и падает любая новость на здешних наблюдателей, как снег на голову...
Впрочем: сейчас уже появляются первые «реалисты», предлагающие «отказаться» от мусульманского Кавказа, даже от Поволжья и буддистских республик Сибири, зато «вернуть» Украину и Беларусь, создать «славянский союз». И как бы не посмеивались над этими идеями, они ясно показывают, что территориальное переустройство соседней страны не обойдет нас стороной. Чечня продемонстрировала, что именно огромная Россия сегодня — «больной человек» Европы, или, если угодно, Евразии. Находясь в соседней комнате с больным, нужно быть весьма осторожным и не бросаться при каждом удобном случае ему на шею в ожидании бесплатных подарков. Больному и так тяжело, дарить ему нечего, а возможность заразиться чем-нибудь малоприятным — весьма велика.