Моделирование международных отношений — дело сложное и неблагодарное. Слишком много факторов необходимо учитывать, слишком велика неопределенность событий и слишком много болезненных точек трудно не нажать даже при относительно безобидном теоретическом анализе. И все же, в условиях, когда система международных отношений входит в период кардинальных трансформаций, важно понимать, что на самом деле происходит, как осуществляется процесс взаимодействия или наоборот противостояния, и почему борьба гигантов должна беспокоить весь остальной мир.
В одной из последних статей Ричарда Хааса и Чарльза Купчана в Foreign Affairs далеко не последние умы мировой политологической мысли предложили выход из сегодняшнего кризиса мировой политической системы, который характеризуется невиданным экономическим подъемом Азии, концом двухсотлетнего доминирования Запада (XIX столетие Европы и XX столетие США) и очевидным кризисом международных институтов, составляющих основу этой самой системы. Что является причиной происходящего — предмет отдельного разговора. Важно, что Совет по международным делам США предлагает.
Прежде всего предлагается честно признать, что либеральный миропорядок, сконструированный США и их союзниками после Второй мировой войны, уже не может обеспечить мир и стабильность в XXI веке. Поэтому, чтобы избежать большой войны, такой, какие часто возникали на сломах истории, необходимо предложить нечто новое, точнее, механизм, который позволит всем договориться. В качестве «успешного» исторического опыта приводится возникший в XIX веке после наполеоновских войн «концерт Европы» в составе Великобритании, Франции, Пруссии, Австрии и России, и на какой-то период позволивший согласовать интересы ведущих на тот момент государств и оттянуть новую войну почти на сто лет. Это так называемая Венская система международных отношений.
Так вот вам состав нового «концерта», но уже не Европы, а в мировом масштабе, призванный стать новым консультативным механизмом (без формальных нормативных полномочий), который позволит эффективнее, чем СБ ООН, G-7 и G-20 решать проблемы XXI века: Китай, ЕС, Индия, Япония, Россия и США. Время от времени к работе «шестерки» можно привлекать Африканский союз, Лигу арабских государств, АСЕАН, Организацию американских государств, иногда — Израиль, Иран или Турцию. Аргументы просты — участники «концерта» представляют собой 70% ВВП, Россия просто агрессивна и поэтому без нее никак, и если уж двести лет назад в Европе смогли договариваться, то и сейчас это вполне возможно. Худой мир лучше доброй войны.
Подобная идея как нельзя лучше свидетельствует о вредности исторических аналогий. Единственная очевидная связь между новым «концертом» и старым — это то, что никуда не делись имперские амбиции и агрессивное поведение России. Попытка перенести все остальные факторы в день сегодняшний очевидно свидетельствует о кризисе идей. Разумеется, важно избежать войны. Конечно же, нужен диалог. Мы же помним, что минимум один пример «диалога» уже был — это попытка премьер-министра Великобритании Чемберлена договориться с Гитлером. Были и другие, с похожим результатом. «Концерты» по Приднестровью и Ирану, Нормандский формат из нашего современного опыта — где и когда в ядерный век они сработали? Авторы идеи не скрывают: они хотят избежать ситуации, которая стремительно становится реальностью — это глобальное противостояние двух сверхдержав. И вот это именно тот момент, когда моделирование происходящего могло бы сослужить неплохую службу. Давайте взглянем на ситуацию со стороны.
Классики критического мышления советуют анализировать любую проблему, отыскивая ответы на три вопроса — что происходит, как именно оно происходит и в чем причина происходящего.
Итак, что происходит? Сегодня вполне очевидно, что в мире происходит глобальное противостояние двух сверхдержав. Каждая из них пытается очертить свои «красные» линии, продемонстрировать наличие инструментов влияния, круг союзников, возможность мобилизации ресурсов, устойчивость к политическому и экономическому давлению. Все это осуществляется через инструменты дипломатии — целые серии визитов, подписанных соглашений, громких заявлений и убедительных сцен перед телекамерами. Стороны применяют по отношению друг к другу санкции, вводят ограничения на торговлю и доступ к технологиям, провозглашают о масштабных программах инвестиций в национальную, а не зарубежную инфраструктуру, прекращение взаимных слияний и поглощений. Цель всех этих мероприятий не оглашается, но как бы очевидна — раздел совместно нажитого во времена глобализма имущества, переход к гонке в первую очередь технологий, и лишь во вторую — вооружений, дискредитация социального устройства каждой из сторон. Методы, аргументы и форма выражения весьма схожи. Ответим авианосцем на авианосец, арестом на арест, демонстрацией силы — своей и союзников — на любое посягательство на сферу интересов, которую каждая из сторон считает своей.
При всем при этом масштабная торговля не прекращается ни на миг, союзники и стратегические партнеры продолжают инвестировать во «вражеский» лагерь, количество миллиардеров «на базе» каждой из сторон растет стремительными темпами. Все остальные беспокоятся, но мало кто понимает, почему все это происходит? По какому поводу соревнование между государствами, каждое из которых занимает примерно по четверти мирового ВВП?
А что если предположить, что все происходящее — просто прелюдия к формированию новых принципов организации общества, а обострение отношений необходимо для того, чтобы показать, как все плохо? Прежде всего следует признать, что в отличие от холодной войны США—СССР нынешнее противостояние имеет совершенно другую природу. Обе стороны хотят выстраивания некоего мирового «порядка, основанного на правилах», а не разрушения имеющегося. Вопрос только в том, кто будет писать эти правила и как следить за их выполнением.
Поэтому в основе борцовских приемов, применяемых нынешними тяжеловесами, попытка получить преимущество в формулировании норм будущего международного общежития, а вовсе не военное уничтожение друг друга или введение торговых эмбарго. Одна сторона считает, что необходимо (в какой-то степени) отстаивать права человека (даже на суверенной территории других государств), следить за соблюдением принципов демократии, индивидуальной свободы и свободы предпринимательства, равенства всех перед законом, и все это — в мировом масштабе. Другая — придерживается системы, схожей с Вестфальской, то есть приоритет суверенитета на своей территории неоспорим, отсюда — недопустимость вмешательства во внутренние дела своего и других государств, понимание индивидуальной свободы как такой, которая определена национальной политической и социальной системой каждого государства. Аргумент — то, что хорошо для одного, совершенно необязательно работает для другого. Универсальность прав человека сводится к лозунгам, демократия, в частности выборность и перевыборность, становится камуфляжем для автократии. Но при этом система международного права сохраняется, существующие формы глобализации никому не мешают и продолжают работать, а единство интересов в решении проблем климатических изменений позволяет сотрудничать, особенно учитывая тот факт, что сами «гиганты» и являются основными его загрязнителями.
Теоретики международных отношений, по крайней мере некоторые, утверждают, что любые миропорядки являются отражением сложившегося баланса сил — бытие определяет сознание. Те государства, которые заслужили свое право голоса экономическим развитием, формированием сильной внутренней политики и способностью отстаивать интересы на мировой арене, заслуживают право голоса и при формулировании норм и правил международного общежития. В современном мире ни одно из государств не в состоянии единолично формулировать правила и следить за их выполнением, точка невозврата пройдена примерно во времена крайне спорной войны в Ираке и ошибочных представлений о том, что с помощью инвестиций можно строить демократии.
Успешные примеры небольшого масштаба невозможно отрицать, однако надежды практически не оправдались во всех случаях, когда либо денег необходимо было вкладывать намного больше возможного, либо когда процессы демократизации не нашли отклика в привыкших к кнуту обществах. Каждая из ныне противоборствующих сторон может предъявить другой длинный список претензий и даже прямых обвинений, но это ничего не даст. Более того, несложно предсказать, что чем дольше будет сохраняться напряженность, особенно в условиях нынешней неуправляемой пандемии, тем громче будут голоса «третьих» стран, которые мучительно и давно ищут свое место под солнцем, требуя своей доли внимания и уважения.
Вполне очевидно, что по двум из трех уровней взаимодействия — экономическому и по вопросам безопасности — ни одна из противоборствующих сторон не заинтересована в «ликвидации» другой. Да, доллар остается мировой валютой и поэтому будут попытки сместить его с пьедестала, пусть и в криптозоне. Да, попытки доминировать на основных торговых путях являются вредными, и поэтому встретят адекватный ответ. Но как доллар не является единственной валютой, обслуживающей мировую торговлю, так и контролировать все торговые пути невозможно, а плавать хочется повсюду.
Единственное, что действительно может оказаться несовместимым, это социальные модели, принятые каждой из сторон. Здесь моделирование не поможет, вопросы духа иррациональны. Грубо говоря, британский авианосец HMS Queen Elizabeth в водах Южно-Китайского моря — это больше, чем просто авианосец. Поэтому следует ожидать, что в Китае и дальше будет ощущаться нехватка контейнеров и контейнеровозов, безнадежно застрявших в портах Лос-Анджелеса и Лонг-Бич, неделями ожидая разгрузки. Но вот ответ на вопрос: «Каким хотят видеть мир не только «глобальные игроки», но и те, кто поменьше, и какими они же хотят видеть самих глобальных игроков?», остается открытым. Трудно сказать, чей вклад в ликвидацию СССР был больше — Пентагона или Голливуда. Но сегодня в мире есть как минимум два «пентагона» и три «голливуда» и лучше было бы сохранять разнообразие — так выживаемость выше, это — закон природы.
Возникает вопрос — что нам в Украине до всего этого? Ответ прост — если мир будет разделен на блоки по линиям экономических интересов, зон безопасности или социокультурных противоречий, нам, как и большинству остальных стран мира, уже в ближайшие годы придется искать ответ на слишком сложные вопросы, у которых нет очевидных ответов. Важно хотя бы понимать, что, как и почему происходит, тогда и станет чуть более понятно, на что можно надеяться в новом чудном мире, а чего делать категорически нельзя.