Борьба с терроризмом начинается с устранения первопричин.
2020: EU Security Union Strategy
Когда вы читаете что-либо об очередном террористическом акте и вам кажется, что вас это никоим образом не касается (потому что по формальным признакам вы совсем не похожи на объект атаки), именно в этот момент вы становитесь основной целью террористов.
Со времен отчаянных кинжальщиков, романтических бомбистов, идейных револьверщиков и вплоть до фанатичных шахидов и сумасшедших lonely wolves определение терроризма и его цели менялись неоднократно. Ключевыми остались основные понятия: объект атаки как centre of gravity (некоторые профессиональные термины лучше оставить в оригинале) целевой аудитории и запугивание широких масс населения, которое потенциально может поддерживать вышеупомянутую целевую аудиторию. Статистика террористических актов свидетельствует, что сам акт никогда не ограничивается одним объектом, а всегда затрагивает технологическую и социальную среду.
Если проводить аналогию с военными операциями — это отсечение основных сил противника от его тылов, разрушение логистики и деморализация резерва.
Следовательно в момент медийной фиксации события и вашего реагирования на нее вы становитесь мишенью террористов. Основной.
Это дерзкое парадоксальное утверждение базируется на разнице между массовым восприятием таких явлений (формируется чаще всего политическими триллерами) и профессиональными дефинициями.
Есть такой термин «арифметика терроризма». В этой логике «5-3» не равняется двум. В арифметике терроризма уравнение выглядит так: 5-3=20. В переводе на гражданский язык это означает: друзья, родственники и просто хорошие знакомые ликвидированных террористов с очень высокой вероятностью встанут в тот же строй, из которого выбыли их (арестованные или казненные) близкие.
Поэтому каждый раз, когда вы читаете победные реляции силовых структур, о том, что они якобы они кого-то ликвидировали или обезвредили, держите в голове арифметику и ее «победные» последствия.
Конкретное событие, «казус Протасевича», с одной стороны — полностью подтверждает этот «арифметический» тезис. С другой — со всей наглядностью показывает, каким образом модифицируются гибридные методы войны в сфере информационных и психологических операций.
Нет никакой специальной потребности дополнительно квалифицировать задержание и публичные результаты допроса Протасевича. В СССР это называлось «расправой с инакомыслящими», что породило масштабное диссидентское движение. Тот факт, что политическая Беларусь и дальше живет и действует по правилам Советского Союза, с одной стороны — возвращает нас к хмурому историческому наследию, но с другой — показывает яркий пример модернизации современных гибридных угроз.
Посмотрим внимательнее на эту составляющую. Антитеррористическая концепция нуждается в расширении и усовершенствовании в соответствии с современными гибридными угрозами. Особенно в сфере расширения ее общественной части. То, что сейчас модно называть «привлечением гражданского общества». Страны Балтии и Польша, насколько я знаю по личному опыту, решают эту проблему очень эффективно. Основное разногласие в том, что терроризм совершенствуется быстрее, чем противостоящие ему системы.
Но прежде чем перейти к методологической части текста давайте объясню сам заголовок этой статьи. Сознательная часть общества пафосно и в целом искренне обсуждает жертву, показанную нам. Никто не задумывается над тем, почему ее показали именно вам. Если рассматривать целью влияния белорусскую оппозицию, как это пытаются представить, то было бы достаточно десятка флешек с этим интервью и подробным объяснением личной перспективы тем, кому бы эти флешки доставили. Оперативные возможности белорусского КГБ это позволяют. Публичность в авторитарных странах не имеет никакого практического смысла. Поэтому медийное явление «интервью с Протасевичем» рассчитано не на внутреннюю аудиторию, а на внешнюю.
Логико-семантическая конструкция текста не соответствует возрасту, полу, профилю интервьюера. Это очевидно даже не очень подготовленному зрителю. Такие вещи не бывают случайными ошибками. Это — тип сообщения. Это для того, чтобы вы заметили и обсуждали.
Когда-то в Советском Союзе у скульпторов была такая технология принятия работ, которая называлась «шестой палец». Например, вы делаете скульптуру и на одной ноге лепите шесть пальцев. Бдительный художественный совет, состоящий из коммунистов, искавших недостатки, это замечал. Скульптор почтительно благодарил партию и правительство за своевременно выявленную ошибку, и работу утверждали.
Вам показали то, что должно было вас шокировать. И эта массовая реакция стопроцентно запрограммирована и предусмотрена во всей этой операции. Мы видим лишь верхушку айсберга.
В информационных операциях применяется такое понятие — «серии». Это последовательность действий, приводящих к ожидаемому эффекту. Они никогда не бывают однотипными, но всегда учитывают динамику среды и ожидаемые реакции целевых аудиторий.
Очевидность ситуации оставляет без внимания два очень важных фактора этой трагедии. Это девушка и отец жертвы. Мы все сосредоточиваемся (ну как все, нам кажется, что мы олицетворяем некую значительную величину) на конкретном лице с выразительными следами физических и психологических пыток. На основании этого кейса, даже только через внешнее наблюдение, вполне можно заполнить европейский формуляр по документированию пыток.
Но посмотрим немного шире. Периферия всегда атакуется легче, чем центр. Эффект может быть значительно сильнее.
Все подруги и жены диссидентов во всех странах, посмотревшие это, все родители диссидентов подверглись вполне очевидной психологической атаке. Каждая из этих целевых аудиторий начала колебаться, не следует ли и им удерживать своих близких от такой судьбы. Конечно, какая-то часть, наоборот, радикализуется и станет взрослой, более действенной. Но масса вздрогнет.
То есть в данном случае острие атаки направлено не на лидеров оппозиции. (Хотя есть некоторые основания взять это словосочетание в кавычки.) Острие атаки направлено на широкие массы сторонников изменений, «тыл» оппозиции. И не только белорусской.
Как все это нас затрагивает, кроме того, что общественно-политическая реакция общества — очень управляема и предсказуема?
Во-первых, важно изменить основные принципы, по которым объекты возможных террористических посягательств структурируются. Категорирование этих объектов должно учитывать специфику современного информационного пространства. Можно с высокой вероятностью предположить, что, кроме Протасевича в оперативной разработке и сопровождении находятся еще несколько похожих персон. По совокупности обстоятельств, окончательный выбор пал именно на него.
Это означает, что можно выделить набор черт личности, которые в определенное время могут сделать ее привлекательной в качестве мишени для специальных операций противника. Разработка методики идентификации таких объектов и их категорирование с учетом положений базовой проектной угрозы очень актуальны.
Компетентность больше не может сводиться лишь к усовершенствованию служебных навыков и получению как можно больше информации с закрытым доступом.
Есть вопрос формализации объектов возможных террористических посягательств. Он кажется очень бюрократическим на первый взгляд, но это та нормативная база, которая позволит классифицировать современный терроризм современными методами.
Здесь есть три составляющих — определение проблемы, мониторинг, формирование и позиционирование алгоритмов реакции на события в гражданском обществе. Проблема в том, что термин «террористическое посягательство» в современном правовом поле не определен. Это приблизительно как с понятием «саботаж». Явление есть, а статьи в УКУ нет.
Потенциальная жертва на профессиональном языке называется «объект повышенной опасности». Основной параметр — привлекательность, внешняя или функциональная. В наше время, если мы говорим о потенциальных жертвах, их узнаваемость, миловидность и статус являются достаточными критериями для первичного позиционировании. Если говорить подробнее, это может быть такой классификатор: приоритет (экспертная оценка уязвимости), сфера компетенции, динамика, факторы влияния, степень защищенности.
Есть такое понятие, как «террогенность» последствий. Если наблюдается достаточное количество признаков угроз, то прогноз последствий может быть значительно эффективнее. В нашем случае конфликтность ситуации с Протасевичем оказывает непосредственное влияние на очень разные среды, что безусловно предусматривает эскалацию дальнейшего насилия.
Украинская социальная система характеризуется собственными террогенными факторами, это более десятка классов угроз. Но в них совсем не учитывается когнитивная сфера, которая сегодня становится основным полем боевых действий неконвенционной войны.
С точки зрения современных технологий, терроризм должен восприниматься как механизм социального управления, действующий путем запугивания общества. Чем слабее руководящий механизм государства, тем эффективнее терроризм.
Проблема распознавания угроз террористического характера упирается в производственную психологию старой бюрократии в силовых структурах. Дело не в физическом возрасте, а в бюрократических подходах в условиях полного отсутствия национальной идеологии, которую следовало бы защищать. В желании просто доработать до пенсии, а там пусть будет, что будет.
Важно понимать еще и следующее. Шельмование Лукашенко как сумасшедшего диктатора — возможно, вполне справедливо с клинической точки зрения. Но оставляет без внимания тот простой факт, что белорусское КГБ давно находится в прямом официальном управлении российской ФСБ. И что Лукашенко в таких делах сам ничего не решает. Ну, хотя бы потому, что это не его масштаб — сугубо с психологической точки зрения, не говоря о клинике. Нет никакого Лукашенко и КГБ в этой трагической истории. Есть только Путин и ФСБ.
Ну и нельзя воспринимать первую серию сериала как все кино. Никогда не спешите с быстрыми оценками действующих лиц, у нас уже был опыт.