Пятнадцатого февраля по всему бывшему Союзу собирались ветераны-«афганцы». Они отмечали свою очередную дату - годовщину начала вывода войск из Афганистана, начала конца той войны...
Афганская война, ушедшая в прошлое, занявшая свое место в истории, перестала, казалось, быть «закрытой» темой. Общество, обсудив и поспешно осудив, считает себя в вопросах той войны едва ли не всезнающим. Напрасно. Летопись «Афгана» хранит в себе еще немало страниц, оставшихся тайной для непосвященных. Об одной из таких страниц - участии в афганской войне советской милиции - и пойдет речь.
Участие это имело разные формы. Было, например, спецподразделение МВД СССР «Кобальт», созданное в самом начале афганской войны постановлением ЦК КПСС и Совета Министров СССР. Его трагическая история еще ждет своего летописца... И было другое - люди, которых сами афганцы называли «мушаверы» - советники по линии МВД.
О своей войне рассказывает один их них - ныне проректор по работе с личным составом Украинской академии внутренних дел, полковник внутренней службы Александр Федорович Гида.
- Период, который я захватил, был по сути уже финалом афганской кампании - прибыл я туда в 1987 году, а покинул страну в начале 1989, - с выводом войск.
- Советнический аппарат в Афганистане - насколько он был велик и какую играл роль?
- По сути, таким аппаратом были продублированы в большинстве провинций практически все структуры государства. Советники были армейские, по линии госбезопасности, внутренних войск, советники партийные и комсомольские. И гражданские наши специалисты - тоже, можно сказать, советники. Впрочем, в тех провинциях, где служил я, их вообще не было - там как такового не было ни сельского хозяйства, ни промышленности, вообще, кроме милиции и военных, почти никого не было - очень интенсивно велись боевые действия. Потому и стояли брошенные кишлаки, брошенные «крепости»-дома. Люди жили, но подальше от провинциального центра.
Что касается именно милиции - в Афганистане она называлась царандой, - то советники МВД были практически в каждом подразделении, по всем линиям работы - и по розыску, и по общественной безопасности, и по другим.
Если говорить о роли... В двух словах это не объяснишь, я расскажу позднее - на конкретных примерах.
- Хорошо. А сейчас, если можно, о том, что предшествовало поездке туда. Вы ведь наверняка проходили какую-то подготовку?
- Да, перед поездкой я где-то месяц с небольшим готовился. Нас собрали в Ташкенте, много читали ознакомительных лекций, азы языка давали. Вывозили в горы, очень похожие на афганские, там проводили тренировки по боевым действиям, учили стрелять из всех видов вооружения, водить технику, о которой мы раньше и понятия не имели. Но если военная подготовка впоследствии мне очень пригодилась, то все, чему учили теоретически, оказалось диаметрально противоположно тому, что я увидел в реальности.
Я уж не знаю, зачем нам это давали - тем, кто все равно увидит правду, но судите сами - мне сказали, что я должен ехать туда обязательно в европейском костюме, в белой сорочке, едва ли не во фраке, потому что мои подсоветные будут такие люди, которые закончили Сорбонну, и чуть ли не на десять голов выше меня... а на практике...
На практике все было действительно «несколько» иначе. Провинция, в которой довелось служить Александру Гиде, была фактически ссыльной - где-то порядка 80% офицеров царандоя - судимые за дезертирство и прочие провинности и сосланные «искупать кровью».
Почти никто из них даже не рисковал перевозить туда семью.
Неудивительно - обстрелы в провинции были делом обыденным, ежедневным. Один из них Александр Гида называет «первоапрельской шуткой» (дату - 1 апреля 1988 года - запомнил на всю жизнь). В тот день обстрел начался в 5 часов вечера и продолжался до 3-х утра. На провинцию обрушилось 780 реактивных снарядов, один взорвался прямо во дворике того дома, где жили советники...
Какие там белые сорочки! В стране шла война - уже восемь лет. От войны этой, навязанной ему, устал и народ, и те, кто пришли на афганскую землю в составе «ограниченного контингента». И если говорить о главной задаче мушаверов, то сводилась она к тому, чтобы поменьше было стрельбы и крови, крупных войсковых операций. Они старались держать под контролем обстановку в провинции, выяснять намерения формирований, которые боролись против государственной власти, где возможно - решать конфликт бескровно, а где нет (война есть война) - малыми потерями, молниеносными операциями по обезвреживанию бандгрупп, взятию караванов с оружием. Для обеспечения таких операций необходима была кропотливая работа - видеть, слышать, встречаться, говорить. И было еще другое...
Слово Александру Гиде:
- В стране, продолжавшей жить по родоплеменным законам, наиболее реальной формой сосуществования местного населения и чужой армии был вооруженный до зубов нейтралитет - кишлак и какую-то территорию вокруг него контролирует главарь формирования. И не пускает на свои земли ни госвласть, ни других таких же, как он сам. Но один случайный снаряд мог такой нейтралитет разрушить. И тогда - новые смерти. Что делалось, чтобы избежать этого?
...Наше расположение обстреливали реактивными снарядами часа два. Естественно, был нанесен и ответный удар. Через какое-то время является один из местных старейшин. Интересная, между прочим, личность - самому за восемьдесят, имеет четырнадцать детей - семеро служат госвласти, семеро - моджахедам. Вполне нормальное для них явление.
После взаимных приветствий и внешне дружеского чаепития постепенно начинается «выяснение отношений»: «Зачем по моему кишлаку стреляли? Снаряд рядом упал, баранов поубивал!»
- Так ведь твои же люди по нам били!
- Нет, не мои, залетная банда!
- А сколько у тебя людей?
- Двести штыков.
- Так что ж ты, свою территорию не можешь контролировать?
- Могу!
На том и сговорились. Только не уезжает старик, еще чего-то явно ждет. Чего? Оказалось, продуктов. Дали муки, рису, сахару, еще кое-чего. Уехал. А через какое-то время - приглашает в гости... Ловушка? Вполне может быть. А не поехать - смертельное оскорбление и все труды и переговоры - насмарку. Поехал. Причем без оружия - только гранату, честно говоря, в карман положил, на всякий случай. На всю жизнь гулянку эту запомнил...
Поездка себя оправдала. Отношения между хозяином и гостями стали доверительными. И история эта на том не закончилась - во время одной из блокад старик прислал одного из сыновей - в кишлаке голод, нечего есть, помогите! Самым сложным в ситуации было то, что продукты надо было передать так, чтобы главари моджахедов не заподозрили кишлак в сотрудничестве с «шурави». И тогда предпринята была вот такая операция. Снаряжается караван с продовольствием. Охрана - царандоевцы с заведомо нестреляющим оружием. Одна из машин (впереди уже знают, какая) специально предназначена, чтобы ее сжечь. Что ждет караван, знает в нем лишь один человек. И когда моджахеды без единого выстрела обезоруживают и связывают весь конвой и, забрав еду, поджигают «условленную» машину и уходят, он, «освободившись» от веревок, бежит с криками о помощи к ближайшему посту безопасности...
Такая вот была работа. А смерть ходила рядом - во время одной из поездок «с объяснениями за обстрел» бронемашина, в которой ехали советники, попав в метель, пошла прямиком по минному полю. Да мало того - заехала в кишлак, контролировавшийся «непримиримыми» моджахедами. Слава Богу, вовремя сориентировались и под прикрытием той же метели ушли - снова по минному полю, уже заведомо. Чудом не подорвались.
И жили они не в расположении советских войск - ближайшие батальоны стояли за 3 - 5 километров. Дом, где жили все шестеро советников, можно было взять штурмом без труда. Однако обходилось, как говорит Александр Гида, «мелкими пакостями» - змеями, которых запускали за дувал и которых потом можно было обнаружить в самом неожиданном месте; и брошенной однажды гранатой, которая, к счастью, повредила лишь стол. Почему не предпринимали более серьезных действий? Тут речь, наверное, уже об отношении местных к советникам.
- С одной стороны нас терпели. Просто терпели - в большинстве случаев не было уважения ни к госвласти, ни к моджахедам. Может, потому и терпели, что действительно нужна была помощь? Ведь именно к советникам относились в принципе уважительно. Нас считали грамотными специалистами своего дела и мы по сути были связующим звеном между нашей армией и населением. Ведь армия жила абсолютно по своим законам. С армией общался очень узкий круг афганцев, а в основном армию боялись и не любили, естественно, как любую оккупационную армию (как бы там не называли, но она все равно была оккупационной). Об армии нашей ходили легенды - и хорошие и плохие: начиная с того, что мы для детей детские площадки и школы строим, и заканчивая тем, что доходит до грабежа на дорогах. И ведь что характерно - было и то, и другое - причем в достаточном количестве...
- Если уж зашла речь об этом - вот все то, что пишется, говорится, снимается об Афганистане в последнее время, - какое ваше к этому отношение, я имею в виду - к негативу?
- Я могу сказать одно: могу подписаться под фильмом «Афганский излом», под каждым эпизодом, под каждым абсолютно. И в то же время, не могу сказать, что это было типично. Мне показалось, что там собрана вся грязь, весь негатив. Ту войну, войну любую, да и вообще что-либо в жизни не стоит оценивать так однозначно...
На той войне было все. И все, что там было, довелось изведать и «мушаверам». Сколько боев было выиграно благодаря их оперативной работе? А сколько, что гораздо важнее, не началось? А в тех, что были, они сражались вместе с остальными - походы на караваны, проводки колонн... На одной из таких проводок Александр Гида впервые столкнулся со смертью. Это было спустя две недели после прибытия в Афганистан. Колонна прошла без единого выстрела. Но когда уже снимали оцепление, последний из него, десантник, подорвался на мине.
Год это снилось - там, в Афганистане. Но там не было слез. Слезы пришли дома - от «афганских» песен, от фильмов. Слезы памяти, что не изгладится ни у кого, побывавшего ТАМ. Дай Бог, чтоб не изгладилась она у тех, кто там не был. Память не о хорошем или плохом, «негативе» или «позитиве», а, главное, о людях, прошедших эту войну...