Турция планирует военную операцию в Сирии. И это не первая ее трансграничная операция в соседних странах. С 2015 года турецкие вооруженные силы пять раз заходили на территорию Ирака и еще шесть — пересекали границу с Сирией. Сейчас в северном Ираке продолжается начатая еще в апреле операция «Коготь-Замок», а недавно президент Эрдоган объявил о планах ввести войска и на север Сирии.
Официально главная цель обеих операций — зачистка пограничных территорий от курдских боевиков PKK (Рабочей партии Курдистана, которая признана террористической организацией в Турции и большинстве стран Европы) и сирийских отрядов самообороны YPG (которых террористами считают только в Турции). По информации турецкого Минобороны, цель нового вторжения — «предотвратить террористические атаки и обеспечить безопасность на турецких границах». Фактически речь идет о планах создания так называемых безопасных зон до 30–35 км вглубь Сирии вдоль всей турецко-сирийской границы.
Впрочем, углубленный анализ свидетельствует о значительно более широком круге внешне- и внутриполитических задач Анкары, которые призвана решить эта операция.
Во-первых, уничтожение инфраструктуры жизнедеятельности курдских боевиков на севере страны позволило бы оттеснить их как можно дальше от юго-восточных регионов Турции, минимизируя прямые угрозы с территории Сирии. Кроме того, это значительно ослабило бы и возможности взаимной логистической поддержки между РКК и YPG, которых турецкое руководство считает ветвями одной террористической сети. Официальная Анкара неоднократно сетовала, что поставки американского вооружения сирийским курдам для борьбы с ИГ в Сирии и Ираке часто оказываются в руках турецких курдов, использующих это оружие совсем с другой целью — противостояния центральной власти. Поскольку турецкие силы уже проводят военную кампанию в северном Ираке, одновременное привлечение до трех АТО — в соседних странах и на востоке самой Турции — может оказаться непростой задачей. Именно поэтому призывы к Западу прекратить любую поддержку YPG сейчас звучат громче, чем раньше.
Во-вторых, демилитаризация пограничных территорий и обеспечение определенного уровня стабильности на севере Сирии призваны содействовать реализации и других планов Эрдогана, в частности анонсированной им программы возвращения домой от одного до двух миллионов сирийских беженцев. Точных данных нет, но, по самым скромным подсчетам, сейчас в Турции находится около пяти миллионов вынужденных переселенцев. И если около 500 тысяч уже получили турецкие паспорта, пополнив ряды благодарного электората на следующих общенациональных выборах в 2023 году, то остальные оказывают изрядное давление на государственный бюджет, угрожая массовым недовольством миллионов турецких избирателей.
Согласно всем недавним опросам, больше всего турок волнуют экономические трудности, террористические угрозы и проблемы беженцев. Успешная трансграничная операция, при условии соответствующего информационного сопровождения, помогла бы решить сразу несколько задач, по крайней мере в восприятии общественного мнения. Именно поэтому внутриполитический фактор — это еще одна весомая причина начать военную операцию «здесь и сейчас».
Хотя внешняя политика никогда не была решающим фактором для турецкого избирателя, эксперты из фонда Карнеги отмечают эффективность «мегафонной дипломатии» Эрдогана в мобилизации поддержки. По их мнению, с учетом нежелания президента отказаться от неудачной экономической и монетарной политики, вызвавшей в стране кризис, один из немногих способов догнать оппозиционную коалицию — это играть роль сильного лидера на международной арене. Поскольку действующий президент отстает от своих главных конкурентов на будущих выборах уже на 10%, внешнеполитические победы должны быть очевидными, быстрыми и убедительными.
В этом смысле, сирийский блицкриг является беспроигрышным вариантом, ведь объединяет в себе сразу несколько вопросов, которые больше всего «триггерят» турецкое общество. Борьба с курдским терроризмом, резкие выпады в адрес США и ЕС из-за «несправедливого отношения» к Турции и недостаточное внимание Запада к интересам Анкары в сфере безопасности, необходимость скорейшего решения вопроса сирийских беженцев, — все это хорошо вписывается в мейнстримный антизападный, националистический дискурс. Вместе с тем, в отличие от многих проблем внутренней политики, эти темы делают почти невозможной какую-либо критику власти со стороны оппозиции, ведь автоматически превращают «несогласного» политика в предателя национальных интересов, пособника террористов или «агента Запада».
Последствия обострения этой внутриполитической борьбы уже ощутили на себе и международные партнеры Турции. Первыми пострадали Швеция и Финляндия, которые из-за позиции Анкары не смогли с первой попытки попасть в НАТО. Позже к ним присоединилась и Греция, которую Турция обвинила в отказе от демилитаризации спорных островов в Эгейском море и возможной подготовке нападения на турецкие территории. Выступая перед журналистами после возвращения из Израиля, где продолжались очередные попытки нормализовать двусторонние отношения, министр иностранных дел Чавушоглу предупредил Афины о новой волне эскалации. «Мы абсолютно серьезны, мы не блефуем, потому что острова находятся в неблагоприятных условиях. Если Греция не будет соблюдать международное право, мы пойдем дальше. Действия Греции направлены на то, чтобы создать угрозу для Турции», — заявил он. Не обошлось и без критики США. Их турецкий дипломат обвинил в нарушении традиционной политики балансирования между двумя членами Альянса — Турцией и Грецией. И хотя сейчас речь шла о позиции Вашингтона в вопросах Кипра и спорных территорий Эгейского моря, политический контекст этих заявлений значительно шире. Стоит хотя бы вспомнить недавнюю сокрушительную критику Эрдогана в адрес греческого премьера Мицотакиса, который, по словам турецкого президента, «перестал существовать» для него после призывов к американскому Конгрессу не передавать Турции уже обещанные Байденом истребители F-16.
Договоренности о поставках Анкаре американских самолетов удалось достичь впервые со времен введения санкций против турецкого оборонного комплекса еще в 2019 году. Тогда ограничение на военно-техническое сотрудничество и торговлю оружием с Турцией было введено частично из-за закупки российских систем С-400, частично — из-за несогласованной с партнерами по НАТО операции «Источник мира» в северной Сирии. Сейчас же Анкара серьезно надеется, что ее конструктивная позиция в российско-украинской войне, а также «золотой ключ» к членству Швеции и Финляндии в НАТО позволят получить не только необходимое усиление турецких ВВС, но и молчаливое согласие западных партнеров на «маленькую победную войну» в Сирии. Госдепартамент уже выразил обеспокоенность, что какое-либо новое наступление «еще больше подорвет региональную стабильность и поставит под угрозу силы США и кампанию коалиции против ИГИЛ», но вместе с тем признал «законные опасения» Турции по поводу безопасности на ее южных границах. Дальнейшие шаги Вашингтона будут зависеть от масштаба и динамики турецкой операции, но на фоне российской агрессии в Украине можно ожидать большей гибкости США в сирийском вопросе.
Вместе с тем «трехдневная война» Путина в Украине, которая длится уже почти сто дней, привела и к значительному ослаблению позиций России в Сирии. В начале мая во многих медиа появилась информация о выводе российских сил с баз в Латакии и передаче контроля над некоторыми районами Сирии иранскому КСИР и ливанскому движению «Хезболла». Об усилении иранского влияния в стране свидетельствуют и недавние назначения в военно-политическом руководстве, и второй за все время войны визит Асада в Тегеран, состоявшийся 8 мая.
Для Турции это означает, с одной стороны, отсутствие потребности в постоянной координации с Россией всех шагов на сирийском направлении — в формате то ли Астанинской платформы, то ли совместных патрулей вдоль границ, или разрешения на новые наступательные действия. С другой — усиление иранского и ливанского факторов создают дополнительную опасность для самой Анкары: и в геополитическом, и в сугубо военном планах. По сообщениям турецких СМИ, в течение последнего месяца шиитские парамилитарные формирования вплотную приблизились к пограничным районам Тель-Рифат, Африн и Манбидж (заявленным целям турецкой трансграничной операции). Поэтому напоминание о своих сферах влияния не помешает.
В то же время эксперты отмечают немалые политические риски новой военной кампании. Опросы общественного мнения свидетельствуют о значительно более низком, чем обычно, уровне поддержки среди населения. Не в последнюю очередь и под влиянием храбрости украинских защитников, в турецком обществе все чаще стали звучать призывы посылать «гибнуть за сирийские земли» не турецких солдат, а сирийских мужчин, которых много среди беженцев. К тому же перспектива введения новых американских и европейских санкций против Турции в случае ее очередного вторжения на территорию соседнего государства угрожает значительно ослабить и так хрупкую турецкую экономику. А с ней — и те надежды на улучшение отношений с западными партнерами, которые зародились на фоне сотрудничества Анкары с НАТО в «украинском» вопросе.
Окончательное решение о начале военной операции в Сирии должно быть принято на заседании турецкого Совета нацбезопасности, запланированном на 2 июня. По сообщениям оборонного ведомства, по состоянию на сейчас подготовка к боевым действиям завершена почти на 90%. Впрочем, эксперты все еще обсуждают возможность дипломатического решения вопроса, намекая на «политические торги» со США. В частности речь идет о возвращении к условиям турецко-американского меморандума от октября 2019 года, согласно которому Соединенные Штаты гарантировали отвод сил YPG от турецкой границы, а Турция отказывалась от ведения боевых действий против них.
Сейчас же ключевой договоренностью сторон должны стать взаимные гарантии безопасности на восточных границах: Турции с Сирией и НАТО с Россией. Эффективность настоящих договоренностей и определит, станут ли победными «маленькая война» Эрдогана в Сирии сейчас и главная битва, которая ждет его в Турции, в следующем году.
Больше статей Евгении Габер читайте по ссылке.